— А почему вы считаете, что находитесь в лучшем положении и что вы не воры, а вот я вор… скажите на милость.

— Ну, мы уже тебе сказали, то есть я сказал, — ответил Божо, — что ты должен принимать во внимание все варианты, а ты всегда рассматриваешь только те, которые тебе больше нравятся. Значит, существуют варианты, о которых ты вообще не подозреваешь, и, поскольку они тебе не подходят, ты не хочешь даже рассматривать их.

— Ты, Божо, может, удивишься, но я учел гораздо больше фактов, чем ты думаешь. И у меня есть неопровержимые доказательства того, что я нахожусь не в большей опасности, чем вы, — сказал я, нервничая и ставя все на карту.

— И что же это за неопровержимые доказательства? — воскликнула Веда.

— Прежде всего, я должен обратить ваше внимание на некоторые мои характерные особенности, сверхчувствительные, и я даже позволю себе сказать, необычайные, которые могут стать сильным аргументом в процессе демистификации ваших намерений.

— Что за чушь ты несешь!

— Пусть он продолжает, хоть будет над чем посмеяться, — добавил Божо.

— Мои способности, о которых другие люди могут только мечтать, заключаются в моей сверхъестественной способности распознавать

а) звуки,

б) свет,

в) присутствие и отсутствие.

Но прежде чем вы начнете вмешиваться в мой монолог, позвольте мне пояснить свои соображения.

а) Во-первых, звук, издававшийся украшениями, которые вы, Веда (я умышленно обратился на Вы, чтобы она заметила, что я дистанцируюсь от нее), носили на шее и на руках, когда я впервые встретил вас, то есть прошлой ночью, целиком и полностью отличается от звука, который они издают в данный момент, когда вы изо всех сил пытаетесь поправить свой парик. Причем отличается в лучшую сторону.

б) Во-вторых, ваши ожерелья, браслеты, серьги и кольца, которые еще несколько часов назад сияли как медные пятаки, теперь лучатся гораздо более таинственным и драгоценным светом.

в) У Божо я в самом начале отметил отсутствие наручных часов и других украшений, которые мужчины носят на запястьях. Теперь все это присутствует на его руках с таким же характерным качественным звуком и мистическим сиянием.

В общем, мои сверхъестественные способности распознавать звуки, свет, присутствие и отсутствие дают мне право сохранить положение основного свидетеля нечестного действия, совершенного вами двоими.

На эту мою тираду Веда и Божо вместо того, чтобы восхититься моей невероятной способностью примечать все и вся, ответили улыбками. А потом стали все громче и громче смеяться.

— Ты наверное детективные фильмы смотришь с конца наперед, иначе бы ты не сумел сходу наговорить столько ерунды. Разве ты не понял, — говорит Веда, — что мы играем? Мы просто играем в игрушки! А ты все это воспринимаешь всерьез!

— Подождите, скоро я сумею поставить заслон вашим намерениях дискредитировать меня и сделаю это с помощью моего ключевого аргумента, который наверняка заткнет вам рот, по крайней мере, на мгновение. И этот аргумент, ей-богу, требует очень веского объяснения. Пожалуйста, подойдите ближе к столу.

Они подошли, пошатываясь.

Я торжественно стал нажимать пальцем кнопку далее, далее, далее на фоторамке, пока не появилось печальное лицо того, кого я звал Лазо, и Веды — рядом.

Я повернул к ним рамку и посмотрел им прямо в глаза, желая насладиться изумлением этих двоих, особенно Божо. Я хотел увидеть у них в глазах признание, что я знаю гораздо больше, чем они думали, что я знаю. Но так и не увидел! Ни один мускул на лицах не дрогнул! Глаза не расширились от крайнего удивления. Руки не вспотели. Они не сдвинулись с места, где находились, ни на миллиметр. Казалось, время остановилось.

Я упорно продолжал смотреть им в глаза, ища ответ и в то же время объяснение того, как вышло так, что она и он сняты вместе на одной фотографии, и почему я оказался в этой ситуации?

Молчание.

А потом Божо заговорил, сев на корточки у стола.

Но прежде, чем начать, сказал — бутылку.

— Сколько раз, — сказал он, словно сквозь стену тишины, — я хотел свернуть ему шею, как цыпленку. Сколько раз я мечтал сжимать и сжимать ее, пока он не испустит дух! Я провел много бессонных ночей, планируя, как его растоптать, раздавить, уничтожить. Все эти годы, униженный и оскорбленный, я ковырялся на свалке жизни, надеясь, что наступит день, когда я смогу заставить его ползать, как он заставил меня пресмыкаться, как червяка. Не было ни дня, ни ночи, когда я не видел перед собой снова и снова одну и ту же картину: он лежит на земле, уткнувшись лицом в пыль, а я наступаю ему на спину правой ногой. Он бессилен, он, возможно, уже и не дышит, а я улыбаюсь, и мой взгляд уносится куда-то вдаль, к новым горизонтам жизни.

У меня была небольшая нотариальная контора почти в центре города. Арендная плата была скромной, так что моему бюджету не приходилось страдать. Я жил обычной жизнью в квартире площадью около пятидесяти квадратных метров на седьмом этаже — я унаследовал ее от родителей. Казалось, что жизнь такой и останется, будет течь в заданном направлении, наполненная повседневными обычными вещами — работой, гостями, бедными клиентами, прогулками на природе, скромными обедами, со все более редкими свадьбами и все более частыми похоронами и поминками.

Пока в один прекрасный день он не вошел в мой офис и с порога, не раздумывая, спросил, хочу ли я присоединиться к его команде.

— Лазо? — спрашиваю я.

— Какой еще Лазо?

— Да вот этот на фотографии, рядом с которым стоит Веда.

Веда выпрямилась и стала рыться в сумочке в поисках еще одной сигареты, щелкнула зажигалкой и закурила, глядя в монитор и явно не желая прерывать рассказ.

— Хорошо, что его зовут не Лазо, иначе он наверняка воскреснет как библейский Лазарь после того, как я его прикончу. Но пусть зовется Лазо, может, так лучше, возможно, лучше пока не вдаваться в подробности того, кто он на самом деле, потому что, кто знает, что случится завтра. Итак, этот Лазо входит ко мне в контору и говорит, ты хочешь работать на меня? Спрашивает так.

Я бы соврал, если бы сказал, что до этого не знал Лазо, знал, если не напрямую (хотя я несколько раз оказывал ему небольшие юридические услуги), то, по крайней мере, по квартальным сплетням, которые переросли в сплетни в масштабах всего города, а потом и всей страны. Во всяком случае, то, что Лазо тебя спрашивает, хочешь ли ты быть его человеком, для большинства людей в маленьком несчастном сообществе, в котором мы жили, имело двоякое значение: первое, что ты выиграл в лотерею, а второе, что ты вляпался в то, из чего не выбраться до конца жизни. Но человек, который хочет подняться выше среднего, о втором часто не думает, особенно в наше время.

Лазо, продолжил Божо, был известен прежде всего тем, что о нем ничего не было известно; ни откуда он пришел, ни куда идет. Ходили слухи, что он из семьи местных представителей в иностранной компании с государственным капиталом.

Времена изменились, страна исчезла, а капитал остался, но спрятался. Исчезли и все члены семейства Лазо, однако лет через пять-шесть неведомо откуда появился он и стал покупать небольшие предприятия, земельные участки, всякую недвижимость. Он хорошо платил, и поэтому его никто ни о чем не спрашивал: ни наемные рабочие, ни мелкие начальники, ни крупные политики. В основном все были довольны, кроме меня. Я не хотел быть чьим-либо человеком, и тем более человеком того, про которого неизвестно, ни куда он идет, ни откуда пришел. Но характер моей работы таков, что со многим приходится соглашаться в интересах будущего.

Будь моим человеком в моем случае значило гораздо больше, чем я мог себе представить. Это означало не просто продать душу дьяволу, а гораздо больше — самому стать дьяволом или хотя бы одним из его помощников.

Другими словами, это означало, сказал Божо, что он, Божо, должен был стать его представителем и посредником в некоторых финансовых транзакциях. Таким образом, будь моим человеком означало быть посредником между ним и судьями, нотариусами, врачами, крестьянами с собственностью, вдовами с наследством, детьми богатых родителей, спекулянтами землей, концессионерами озер и рек, контрабандистами текстиля и торговцами людьми, распорядителями государственного капитала, иностранными инвесторами.