Тафо и Оливер корчили рожи и смеялись, копируя отца Тафо, то, как он переходит из комнаты в комнату, не здороваясь ни с кем, заложив за спину руки со свисающими с пальцев четками. Неджмия тоже улыбалась, но делала все, чтобы никто не увидел пересмешников. У Тафо была следующая теория про своего отца: отцу приходится вертеться и работать с утра до вечера, чтобы заработать деньги, потому что у него нет казенной должности, как у родителей Оливера. Он всегда приходит домой ближе к ночи, то есть очень поздно или уже очень рано, во всяком случае после полуночи, когда дети уже спят. Тафо знает это, потому что пару раз не спал и слышал, как, войдя в дом, отец велит матери рассказать ему, как та провела день и все ли в порядке с детьми.

Оливер не оставался в долгу и рассказывал приятелю, что его родители тоже встают очень рано, а может быть, и вообще не ложатся спать, потому что его отец работает у доменных печей на металлургическом заводе и должен поддерживать огонь всю ночь, а иногда и весь день, чтобы он не погас. А если бы его отец не работал у печи, то не было бы огня, а если бы не было огня, не было бы производства, а если бы не было производства, то не было бы и Югославии. И что отец говорил, что страна может исчезнуть, но огонь в печах — нет!

Тафо и Оливер расстались после школы, когда их дороги разошлись в разные стороны. Отец Тафо взял его с собой в Прешево, чтобы он научился ремеслу (ювелирному), а Оливер поступил в университет, желая стать ученым человеком, чтобы ему не приходилось работать у домны на метзаводе, и чтобы существование правительства и всего государства не зависело от того, проспал он или пришел на работу вовремя.

Трудное тогда настало для Оливера время. Бушевала инфляция, и он каждый лишний динар менял на немецкие марки, чтобы выжить… А потом они снова встретились: Тафо был торговцем валютой, а Оливер — человеком в отчаянии. Встретились совершенно случайно на рынке Бит пазар, где-то недалеко от мечети Али-паши. Оливер хотел купить что-нибудь, что помогло бы превратить отчаяние в боль, и вдруг навстречу Тафо-ювелир. Эээй! Как они радовались и как крепко обнимались, как братья, разделенные войной. С этого момента, сказал Оливеру Тафо, ты будешь менять деньги у меня, а курс для тебя будет выгоднее некуда. Оливер поинтересовался: разве ты не работаешь ювелиром в Призрене? Работаю, ответил Тафо, но и этой высокодоходной деятельностью не брезгую тоже.

Потом они пошли к нему домой, Неджмии уже не было, а была сестра Музафера, которую Оливер не видел с детства. Хочешь кадаифа? — спросила она Оливера, и тот сразу же влюбился. Но тогда из этого ничего не вышло.

И вот, времена изменились, пришел евро, Тафо стабильно присутствовал в Приштине и Скопье, открыв и там, и там ювелирные лавки, а Оливер стабильно присутствовал на рынке труда. Так вот именно этот Тафо до сих пор занимается турецким золотом, привозит его из Стамбула. От него все познания Оливера о турецком золоте. Так что можно сказать, что отсюда и идея Оливера о том, что можно все это турецкое золото из магазина передать Тафо, а тот в дальнейшем превратит его в деньги. И тогда Оливер сможет то так, то сяк заткнуть рот одной женщине.

А если рот этой женщины спросит, откуда у него деньги, он скажет, что получил работу в неправительственной организации, голландской или швейцарской, уж придумает что-нибудь на месте, скажет, что в этой организации он работает в качестве наблюдателя за перемирием в Косово. По этой причине он часто ездит в Косово. Будет вставать рано утром и приходить поздно вечером. И тогда уж посмотрит, куда возвращаться, к этой или к первой с ребенком. А может, ни к той, ни к другой.

Вот такие глупости представлял себе тот вымышленный Оливер.

Божо и Веда явно хорошо разбирались в секретах роскоши, и нельзя сказать, что их знание сводилось только к тому, чтобы опрыскиваться дорогими духами или рассматривать ювелирные изделия из турецкого золота. Манера, с которой они свободно расхаживали между полками, часто забывая, что в любой момент на них может упасть случайный взгляд какого-нибудь еще более случайного воскресного прохожего, прогуливающегося перед витриной магазина; манера, с какой Веда, никого не стесняясь, примеряла драгоценные браслеты, а Божо украшал себя золотыми часами самых разных марок; таинственные перешептывания, которыми они обменивались всякий раз, когда были полностью убеждены в том, что мой взгляд не следит за ними, что он бродит где-то по другим углам торгового зала; ухмылки, появлявшиеся у них на лицах всегда, когда они смотрели на меня, давали мне право предположить, что мы трое занимаем две очень разные стороны в этой истории, то есть Оливер и Веда с Божо находятся по разные стороны баррикад. И хотя тот другой Оливер недавно чуть было не осрамился, он быстро взял себя в руки.

С другой стороны, с помощью моего врожденного чувства красоты и отточенного в течение долгого времени понимания конвенциональной эстетики, я сумел отметить определенную дизайнерскую гармонию в красках торгового зала, где использовались лишь серый, черный, белый и бордо, тщательно распределенные по шкафчикам, полу, потолку, красивым столам и стульям, толстым шторам, служившим для того, чтобы скрывать подозрительные лица, приглушенный свет, который сейчас не был виден, потому что в магазин пришел неяркий дневной свет; лампы и стеллажи с украшениями, все, вплоть до мельчайших деталей вроде канцелярских принадлежностей, симметрично разложенных на рабочем столе, который не использовался для работы, а был выставлен только для того, чтобы подчеркнуть роскошь помещения. Я заметил на столе несколько декоративных рамок для фотографий, письменные принадлежности, по всей видимости, сделанные из слоновой кости или белого пластика, аккуратно сложенные иностранные журналы, настольную лампу серого цвета, большой монитор и несколько пультов дистанционного управления.

Пригнувшись, как персонажи фильмов приключенческо-детективного жанра, которые, передвигаясь в таком положении, пытаются избежать пуль, жужжащих вокруг них, я приблизился к рабочему столу, оставив Божо и Веду в другом углу магазина, что они там делали, в тот момент меня совершенно не интересовало.

Важно было только, чтобы каждый из нас был по возможности менее заметен.

В качестве своего нового рабочего места я выбрал кожаное кресло директора магазина, которое, к моему большому счастью, занимало такой угол в комнате, который был совершенно невидим для тех, кто проходил мимо витрины. Я начал с осмотра. С левой и правой стороны было по три ящика. На столе стоял монитор, по экрану бежали какие-то буквы, наверное, название фирмы, я попытался их прочитать, но это было очень сложно, и я сдался. По правую руку от монитора стояло несколько рамок с фотографиями, на которые в первый момент я не обратил особого внимания.

Совершенно случайно я нажал кнопку на клавиатуре перед монитором, и он автоматически засветился. Я посмотрел на него и увидел пустую улицу, вернее, вид сверху на какой-то тротуар. Логики в этой фотографии я не обнаружил и подумал, что компьютер, наверное, сломан, раз не показывает знакомые всем окна — знак загрузки операционной системы.

И тут меня как будто осенило! Это был монитор, подключенный к камере, которая передавала картинку того, что происходило перед входной дверью магазина.

— Камера!.. это камера! — закричал я, вернее, прошептал так громко, насколько мне позволяла ситуация — настолько громко, чтобы привлечь внимание тех двоих. Они в два прыжка очутились рядом со мной и посмотрели на монитор.

— А… плюнь, не бери в голову, она ничего не записывает, только показывает, кто проходит перед магазином, чтобы хозяин знал, открывать или нет, когда он сидит здесь с какой-нибудь интимной компанией, — сказала Веда.

— А почему ты так в этом уверена?

— Ну, я не то, чтобы совсем уверена, просто похоже, что это так… правда ведь? — обратилась она к Божо.

— Конечно, ну а теперь давай чего-нибудь выпьем, — сказал Божо, и Веда без колебаний открыла нижний ящик рабочего стола и начала рыться в содержимом. Послышалось звяканье полных и полупустых бутылок. Веда выбрала и вытащила из них одну с какой-то самогонкой, которую она называла Курвуазье или что-то вроде того, открыла и сделала большой глоток. Затем она передала бутылку Божо, а он, тоже выпив глоток, передал ее мне. Я тоже отпил немного из горлышка и почувствовал, как алкоголь согревает сначала горло, а потом и желудок, и как первоначальный страх, зародившийся во мне, потихоньку исчезает. Я хотел спросить, откуда Веда и Божо с такой точностью знали, где находятся бутылки с выпивкой, но этот вопрос и ответ на него я отложил на потом.