С серого неба снова посыпались холодные капли. «А когда-то вместо дождя зимой был снег», – вздохнула Ромашка, раскладывая старый зонт. Она как раз проходила мимо крыльца больницы, той самой, с зеленым крестом на вывеске…

Благодаря удачной выдумке Дельфины – подруга сказала, что незнакомец им угрожал оружием – для девушек все закончилось благополучно. Им поверили. Долго расспрашивали, как выглядел тот человек, какие особые приметы, и подруги не врали, понимая, что их показания будут сопоставлены со словами соседей.

Тускло блестящие под дождем ступени вели к белоснежным дверям, по обе стороны от которых – ряды окон, плотно закрытых белыми жалюзи. Здание больницы всегда казалось Ромашке неприветливым. «И ведь странно, – думала она, – если бы тот человек не удивился, что его не впустили в больницу, я бы и сейчас думала, что все происходит так, как должно».

Из раздумий ее вывел негромкий оклик:

– Ромашка!

Парня, стоявшего в нескольких шагах от нее, девушка узнала не сразу. Рысь был ее одноклассником все двенадцать лет, но Ромашка не водила с ним дружбы – Рысь постоянно ее дразнил. Но сейчас парень будто был рад нечаянной встрече.

– Здравствуй, Рысь.

– Узнала? – он засмеялся. – А ты совсем не изменилась со школы!.. Как дела? Где работаешь?

– Учусь.

– Ого! – Рысь присвистнул. – Вот это да! Ну, я всегда знал, что ты умная! Еще бы, училась лучше всех!..

– А ты как?

Ромашка спросила не столько из интереса, сколько желая прекратить поток восхищений, а, возможно, и вопросов, отвечать на которые не хотелось.

– Работаю, – сказал Рысь. – Угадай, где!

Она пожала плечами, и одноклассник сообщил гордо:

– В музее!

– Да ладно! – удивилась Ромашка, вспомнив большое серое здание, уходящее, как говорили, еще и на много этажей под землю. – А кем?

– Вообще-то сторожем, – Рысь немного смутился. – Только я работаю днем. Хожу по залу, смотрю, чтобы никто ничего не трогал.

– Трудно, наверное, – хмыкнула девушка. Она почти каждый год ходила в музей посмотреть на картины, а потому знала: многие посетители не понимали, что выставленные в залах предметы бесценны, и смотрителям приходится внимательно следить, чтобы кто-нибудь не отколупнул кусочек от шедевра или не попортил его маркером.

– Не трудно, людей ходит все меньше и меньше, – парень умолк на минуту, задумчиво посмотрел на Ромашку. – Знаешь, я вот увидел тебя и понял, кого они мне напоминают…

Девушка так удивилась, что даже забыла спросить, кто это – «они».

– Слушай, – снова заговорил Рысь, – у нас открыли новую выставку. Недавно, всего месяц назад. Хочешь посмотреть?

– А что там? – поинтересовалась девушка, хотя про себя тут же решила, что пойдет.

– Не скажу, пусть это будет сюрпризом. Когда ты сможешь?

– Давай послезавтра.

– Давай! – обрадовался Рысь. – Я, правда, не смогу тебя встретить у входа… Ты сразу спускайся на этаж ниже и от лифта иди налево. Там, в самом конце коридора, будет поворот. Найдешь?

– Конечно.

– Ну, тогда договорились! Только ты обязательно приходи.

В назначенный день Ромашка встала рано и была у входа уже к моменту открытия. Сказать, что Рысь ее заинтриговал, значило бы не сказать ничего. Мало того, что ей обещали показать нечто особенное, так кто обещал – тот самый хулиган, так досаждавший ей в школе! А еще девушка предвкушала прогулку полюбившимися с детства залами с чудесными картинами. Чудесными потому, что на каждой из них было изображено какое-то чудо: снег, искрящийся под лучами восходящего солнца, бурный поток воды, низвергающийся со скал в ущелье, пушистые медвежата в светлом сосновом бору…

Девушка пересекла огромный холл и несколько секунд спустя вышла из лифта этажом ниже. Но прежде чем свернуть в коридор, остановилась полюбоваться морем.

Море было огромным, во всю стену. Высокие волны переливались малахитом и бирюзой, лучи солнца подсвечивали вздыбившуюся воду. На переднем плане барахтались люди, цепляясь за обломки корабля, но Ромашка почему-то никогда не обращала на них внимания.

С трудом оторвав взгляд от картины, девушка обернулась. Перед ее глазами снова было море: громады черных скал поднимались из воды, по которой, искрясь, бежала дорожка закатных лучей. Рядом, чуть левее, опять море: приветливая лазурь под ясным небом, на ней – невероятные, похожие скорее на порождение волн, чем творение человеческих рук, корабли с белоснежными парусами…

В этом зале кругом было море. Ромашка всегда подолгу стояла здесь, среди картин. Она любила море, можно сказать, заочно, потому что никогда не видела его своими глазами. Немного южнее города, где жила Ромашка, располагался город-курорт, он стоял на самом морском берегу, но мало кто из знакомых девушки мог позволить себе отдых на побережье. Редкие счастливцы по возвращении собирали знакомых и вечер напролет рассказывали и показывали фотографии. Или пересылали письма и фото по сети. Однако на снимках море лишь изредка показывалось бледно-голубой полоской на горизонте, а чаще всего был запечатлен крупным планом сам счастливец: на фоне отеля, в аквапарке или красиво обставленном номере, в бассейне или ресторане. Ромашка думала порой: «А что, если море нельзя фотографировать?» – и тут же отбрасывала эту мысль: ну кто и зачем может запретить фотографировать море? Но, так или иначе, а моря на снимках действительно не было.

Ромашка покинула зал и направилась по коридору. Нужный поворот нашла сразу, и, едва зайдя за угол, остановилась как вкопанная. Окна первого подземного этажа располагались под самым потолком и обычно давали мало света, но сегодня день был ясный, солнечный, и в мягких золотых лучах Ромашка увидела множество людей: они стояли вдоль стен, замерев в разных позах, величественные, изящные, прекрасные.

Девушка моргнула, и наваждение прошло. Но в рассеянном свете белый мрамор, казалось, дышал, а статуи только и ждали, чтобы Ромашка отвернулась. Она шагнула вперед, негромкий стук каблуков разнесся эхом. А хотелось ступать тихо-тихо, чтобы подслушать почудившийся вдруг тихий шепот…

– Ромашка, привет!

Девушка вздрогнула и, обернувшись, увидела Рыся.

– Привет, – ответила она шепотом.

Парень удовлетворенно хмыкнул:

– Нравится?

Она кивнула.

– Их совсем недавно подняли из хранилищ, – рассказывал Рысь. – Эти статуи очень древние… Ну, конечно, их вряд ли сделали еще до Большого Ледника, но уж точно раньше Каменного Дождя! Так вот… Когда я впервые их увидел, я подумал, – тут Рысь огляделся, понизил голос, – я подумал, что если хутор в лесах существует на самом деле, то тамошние люди должны быть похожи на них. И еще я подумал о тебе…

Ромашка шла, стараясь ступать как можно мягче. Робко, словно опасаясь обидеть мраморное изваяние, и в то же время внимательно, девушка разглядывала фигуры и лица. На портретах, созданных художниками до Каменного Дождя, люди тоже не были похожи на современников Ромашки, и оттого девушка не воспринимала их, как изображения реальных, когда-то живших людей. Здесь же все было иначе: недаром в первый миг статуи показались ей живыми.

Она переходила от одной фигуры к другой. Почти все были ниже ее ростом, хотя, стоя на постаментах, и казались выше. А еще они совсем не походили на тех, кого Ромашка ежедневно видела вокруг. Мужчины в городе редко занимались работой, где требовалась физическая сила – всё делали роботы, потому-то Ромашкин отец смотрелся среди них богатырем, хотя ростом часто оказывался на голову ниже остальных. Многие пытались усовершенствовать тело, занимаясь в спортзалах и глотая специальные таблетки, их сила, так явно выпяченная напоказ широченными – не обхватишь – буграми мышц под одеждой, вселяла страх. Но, глядя на мраморные фигуры, Ромашка думала почему-то, что оживи замерший у стены воин – и никто из местных хулиганов не выстоит против него в честном поединке.

А женщины! Они казались Ромашке вовсе уж странными: широкие бедра, небольшие груди, плавные линии тела – модели, с которых ваяли скульпторы свои шедевры, сейчас получили бы обидные прозвища и считались бы если не уродинами, то уж, во всяком случае, дурнушками. Хотя… может, как раз такой и была ее бабушка?