Тамара вернулась в восемь часов. Уставшая, с покупками. Жорик сидел в зале в кресле и смотрел телевизор. Окинув оценивающим взглядом поднявшегося ей навстречу Привольнова, Ситникова удовлетворенно заметила:

— Дело, я вижу, на поправку пошло. Вид у тебя ничего, бодренький.

Льстит, конечно, в гроб краше кладут. Жорик неловко переступил с ноги на ногу и ответил:

— Да вроде бы. Спасибо тебе, Тома, за то, что на ноги меня поставила. Без тебя я бы ни за что не выкрутился.

Ситникова про себя подивилась: «Скромный какой, с ума сойти. Впрочем, все они, алкоголики, одинаковые. Напьются — львы, а протрезвеют — сущие ягнята».

— Пожалуйста! — женщина простодушно улыбнулась. — Я рада, что ты оклемался. Даже побриться сумел… А вот тяжелое тебе еще рано носить, — запротестовала Тамара, пытаясь пресечь попытку Привольнова взять у нее сумку с продуктами. — Это я тебе как врач запрещаю.

Однако Привольнов насильно взял из рук женщины сумку.

— Ничего, — заявил он. — Мне руку разрабатывать нужно. Быстрее заживет. А насчет бритья ты уж извини, похозяйничал я там у тебя в ванной, станком воспользовался каким-то, голубеньким. Еле-еле скребет. Но все же побрился им.

Ситникова против воли рассмеялась:

— Так то ж женский. Что, никогда рекламу не видел по телевизору? Это ж под мышками брить и ноги. Дочка приезжала да забыла.

— Может, и видел, — смутился Привольнов, — да внимания не обращал. Ты уж еще раз извини, если что не так.

— Да все нормально! — Тамара сняла обувь и, направляясь в кухню, бросила: — Пойдем, Жорик, в кухню, поужинаем, а потом поговорим.

Привольнов догадывался, о чем будет разговор, и с тяжелым сердцем следом за хозяйкой поплелся на кухню.

В кухне Тамара рассортировала покупки, кое-что сложила в холодильник, кое-что в шкаф, кое-что поставила на стол. Разогрела оставшиеся от вчерашнего обеда голубцы, разложила по тарелкам, и хозяйка с гостем сели ужинать. Ели молча, каждый думал о предстоящем разговоре. А избежать его никак было нельзя. Позже, когда стали чаевничать, Ситникова, наливая в чашку Привольнова крепкий золотистый напиток, наконец-то приступила к щекотливой теме.

— Ну давай, Жорик, рассказывай, как дело было! — потребовала она.

Именно этого вопроса и ждал Привольнов. Он поерзал, тяжко вздохнул и начал:

— Не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но меня подставили. Капитально подставили. Понятия не имею, смогу ли выбраться из ловушки, в которую угодил, или нет… — И Жорик последовательно, шаг за шагом, рассказал о том, что с ним случилось.

Рассказ был долгим. Тамара выслушала Привольнова, не перебивая. Она поверила. Поверила каждому слову Жорика и, когда он закончил свою исповедь, с осуждением покачала головой:

— Допрыгался, значит?

Привольнов отвел глаза, кивнул:

— Выходит, так.

Тамара не смогла удержаться, чтобы не уколоть:

— Ну вот довела тебя твоя водка до ручки. Из-за нее потерял работу, семью, а теперь вот еще в тюрьму угодить можешь.

Жорик не перечил, хотя выслушивать сентенции не любил. Он развел руками:

— Я все понимаю. Но чего уж теперь говорить.

— Вот именно, нечего, — Тамара подлила в чашку чаю, пододвинула ее к Привольнову. — Жалко мне тебя, Жорик. Ты же вроде неплохой мужик, толковый, видный, а пропадаешь. Опустился вот. Еще бывший спецназовец. Стыдно.

Привольнов кашлянул в кулак.

— Мне самому себя жаль, Тома, — признался он с неприсущей ему искренностью. — К сорока годам видно, кто чего в этой жизни достиг. У кого-то жизнь удалась, у кого-то нет. У многих не задалась. В люди единицы выбились. Большинство же спились. Во всяком случае из моего окружения. Я в их числе. К закату ни с чем иду.

— Ну до заката тебе, положим, еще далеко, — заметила с улыбкой Тамара. — Хотя, если будешь пьянствовать, действительно загнешься.

И вот, странное дело, между бывшими врагами вдруг возникло взаимное доверие, какое порой не возникает и между близкими людьми. В кухне надолго установилась тишина.

— Ты хоть знаешь-то, что твоя бывшая теща Мария Андреевна умерла? — неожиданно для себя спросила Тамара.

Привольнов взглянул на хозяйку удивленно и недоверчиво:

— Нет, впервые слышу. Когда это случилось?

— Полгода назад. Паралич разбил Марию Андреевну. Неделю пролежала без движения, потом умерла… Что-то прохладно стало, — Тамара зябко передернула плечами, встала, прикрыла окно и снова села.

Привольнов с минуту сидел, задумавшись, переваривая услышанную новость, затем спросил:

— А ты откуда знаешь про тещу?

— Наташа сообщила, — невинно ответила Ситникова.

Жорик ухмыльнулся:

— Ты же вроде говорила, будто не знаешь, где мои.

— А я и не знаю, — избегая смотреть в глаза собеседнику, промолвила хозяйка квартиры. — Она письмо мне прислала «до востребования» и не указала обратный адрес.

Привольнов сделал вид, будто поверил Тамаре.

— Понятно. Как они там живут? Как сын?

— Да нормально. Сашка учится в первом классе. Наташа работает в поликлинике.

Жорик с фальшивым равнодушием спросил:

— Нет там у нее никого? Ну, я имею в виду, замуж не вышла? Она женщина красивая. Наверняка около нее мужики вертятся.

— А уж вот этого я не знаю, — повела плечами Тамара. — Такие подробности она мне не сообщала. Так, в общих чертах рассказала о своем житье-бытье. Про маму вот написала. — Ситникова вздохнула.

Жорик снова задумался. Некоторое время он молчал, вертя в здоровой руке чашку, и вдруг хмыкнул.

— Чего это ты? — удивилась Тамара.

Привольнов отодвинул от себя чашку.

— Да так, — сказал он с грустным выражением лица. — Вспомнил кое-что. Однажды теща, жена и сын уехали на курорт. Путевку семейную купили в Крым. Я не смог поехать, на работе не отпустили. Остался один в квартире. Выпивал я уже тогда прилично. Выпить хочется, а в кармане, как всегда, пусто. Сижу дома, вдруг слышу, бабахнуло где-то что-то. Подумал, крышка с консервной банки слетела. Теща все консервировать любила. Посмотрел, нет, все банки вроде целые стоят. Облазил всю квартиру и нашел. За диваном бутыль вина двадцатилитровая стоит. Мария Андреевна, оказывается, втихаря от меня поставила, а пробка с бутыли и вылетела. Ну вот неделю и пьянствовал. А жене с тещей потом сказал, будто вино прокисло и его вылить пришлось. Э-эх… — отвечая своим мыслям, с сожалением произнес Жорик. — Хорошая была женщина Мария Андреевна. Царство ей небесное.

— Да, — качнула головой Ситникова. — Жалко старушку… Но что делать-то думаешь, Жорик? — спросила она, имея в виду переплет, в который угодил Привольнов. — Как выбираться будешь?

Жорик покривился, удобнее устраивая на коленях больную руку, и заявил:

— Буду правду искать.

— А найдешь ли? — с нотками сомнения в голосе обронила Ситникова.

— Попробую. Может, что и выйдет.

— Загуляешь ведь, Жорик, и конец твоей правде.

Изменилось что-то в лице Привольнова. Оно напряглось, а в глазах появился стальной блеск.

— Не загуляю! — сказал он твердо. — Я больше пить не буду!

— Дай-то бог, — вздохнула Тамара и легонько хлопнула ладонью по столу, будто судья молотком на суде присяжных, перед тем как вынести свой вердикт. — В общем, так, Жорик. Пока заживет рана и решатся твои дела, можешь пожить в моей квартире. Дальше — увидим. Деньги тебе сейчас нужны, а их, наверное, у тебя нет?

— Нет, — вынужден был признать Привольнов. — Но у меня есть телевизор. Продам его.

Тамара приподняла брови:

— Много ли тебе за него дадут? Это во-первых. А во-вторых, как же ты его продашь, если в квартиру свою попасть не сможешь. Там тебя наверняка полиция поджидает. Мне к тебе за теликом идти тоже смысла нет. Полиция живо тебя вычислит. Короче, сделаем так. Я дам тебе денег. Есть у меня кое-что из сбережений. Выкрутишься, заработаешь — отдашь. Ну а если пропьешь, пусть они будут на твоей совести. А теперь давай спать укладываться. Устала я что-то сегодня после дежурства.

Этим вечером оклемавшийся Привольнов перебрался на диван в лоджию, а хозяйка легла спать в своей комнате.