Три эмиссара прибыли в Тулузу летом 1145 года и сразу же столкнулись с враждебностью и сопротивлением. Еретики города отказались встретиться с Бернардом в публичных дебатах, и даже католики не были убеждены, что Генрих — еретик. Граф, Альфонс-Журден, разделял их мнение и оказывал архиеретику свое покровительство. Альби был более гостеприимен к Бернарду. Горожане приветствовали его въезд в город и заполнили улицы и церкви, чтобы послушать его проповеди. Эмоциональные толпы поднимали руки перед собором в знак неприятия лжи. Бернард был в восторге, но он недооценил стойкость своего врага. Еретические последователи Генриха бежали от восторженных толп, которые привлек Бернард, оставив только ортодоксов, которые могли заявить о своей поддержке истинной веры. В маленьких городках отдаленных округов ересь пустила более прочные корни. В городе Верфей прихожане покидали церкви, когда аббат начинал говорить, и стучали в двери, чтобы заглушить его уличные проповеди. Бернард считал, что успехи его миссии перевесили неудачи, и в этом его подбадривали оптимистичные сообщения, дошедшие до него после возвращения в Клерво. "Волков выследили", — писал аббат Грансельва скорее с энтузиазмом, чем с уверенностью. Но не все разделяли его мнение. Жоффруа Осерский, монах из Клерво, сопровождавший Бернарда в его странствиях, понимал, что ересь Лангедока не искоренить за два месяца проповеднического турне. Даже сам Святой Бернард не мог не заметить, что эти ереси выходят далеко за рамки поверхностных учений Пьера Брюи и Генриха. В Тулузе многие из еретиков были признаны textores — название, которое на севере применялось к дуалистам. Еретики, напавшие на Бернарда в Верфее, почти наверняка приняли дуализм катаров еще в 1145 году. Более того, Жоффруа Осерский заметил нечто, что делало эти факты более тревожными, чем они казались. Мелкие дворяне довели свой антиклерикализм до того, что стали защищать видных еретиков и даже, в некоторых случаях, приняли их веру. По сравнению с этим карьера архиеретика Генриха была незначительной. Но и ей не суждено было продлиться долго. За некоторое время до 1148 года Генрих был схвачен епископом Тулузы и предстал перед Собором в Реймсе, где вскоре после этого умер в тюрьме.

Но Генрих был лишь предвестником. В течение двадцати лет после миссии Бернарда церковь Юга столкнулась с кризисом, который казался еще более серьезным из-за неудачи ее самого грозного евангелиста. Когда в 1163 году под председательством изгнанного Папы Александра III собрался церковный Собор в Туре, ересь задушила религиозную жизнь Тулузена и распространилась на Гасконь и соседние регионы. "Змея пробралась в виноградник Господа", ― говорили отцы Собора. Еретические миссионеры приобрели множество новообращенных. Но приверженцы соперничающей Церкви составляли лишь незначительное меньшинство, и репрессии на Соборе еще не обсуждались. Постоянная бдительность и остракизм нарушителей все еще были теми методами, к которым призывали верующих. Ни то, ни другое не могло быть эффективным в сплоченных общинах, лидеры которых сами были охвачены сомнениями.

У южных епископов еще было достаточно веры в силу убеждения, чтобы попытаться провести дебаты с еретиками на их собственной территории. Местом для этого был выбран город Ломбе, примерно в десяти милях к югу от Альби. Ломбе был типичным маленьким укрепленным городком, в котором преобладало сочувствующее дворянство из глубинки, и где еретики из великих соборных городов находили безопасное убежище. Он стал резиденцией одного из четырех катарских епископов Юга. В 1165 году, за сорок четыре года до того, как он пал перед крестоносцами, Ломбе стал ареной более мягкого противостояния. Пять южных епископов, семь аббатов и множество мелких церковников собрались вместе с большинством видных ортодоксальных мирян региона, включая Раймунда-Транкавеля, виконта Безье, и Констанцию, графиню Тулузы и сестру короля Франции. Перед ними с несколькими помощниками предстал некто Оливер, которого еретики назначили своим представителем. Допрошенный епископом Лодева, Оливер признался, что еретики отвергают авторитет Ветхого Завета и не одобряют крещение младенцев. Дальнейший допрос показал, что они считают греховным принесение клятв и отрицают сакральную силу священства. Делегация еретиков не ограничилась ответами на вопросы епископа. Жестоко оскорбив своих собеседников, они назвали католическое духовенство "лжепророками и волками посреди стада Господня". Неудивительно, что четыре председательствующих судьи, все из которых были католическими священнослужителями, заявили, что епископ доказал, что его противники — упрямые еретики. Победа ортодоксов, возможно, была несколько неубедительной. Но, возможно, все же им удалось убедить некоторых слушателей в том, что при всей своей кажущейся святости еретические проповедники уступают авторитету католической Церкви. В конце проповеди епископ Лодева официально предал еретиков анафеме и призвал шателенов этого места прекратить их защиту. Согласно католической версии, они согласились это сделать. Но Ломбе, как и большая часть епархии Альби, все еще находился в руках катаров, когда в 1209 году туда вторглись крестоносцы, и тщательные расследования инквизиции продолжали выявлять еретические группы в городе в течение многих лет после этого. Любой церковник, который все еще верил, что имеет дело с последователями харизматичного проповедника с эксцентричными взглядами, должен был быть разочарован событиями в Ломбе. Было видно, что их противники имеют организацию и определенную степень интеллектуальной подготовки. Очевидно, они неявно распространяли свои взгляды в течение многих лет, прежде чем Генрих отвлек внимание властей на себя.

Взгляды катаров нелегко восстановить из-за эффективности, с которой их труды преследовались в XIII веке. Роберт, граф де Монферран, сам безупречно ортодокс, потворствовал дилетантскому интересу к ереси, собрав за сорок лет огромную библиотеку катарской литературы; но на смертном одре в 1234 году его доминиканские исповедники убедили его сжечь ее, возможно, лишив потомков ценного источника сведений о верованиях тех, кто был близок к тому, чтобы выкорчевать французскую Церковь в одной из ее старейших провинций[3]. Также нелегко делать обобщения на основе работ итальянских катаров, которые сохранились в большем количестве, поскольку среди дуалистов существовали региональные и даже индивидуальные различия. Лишенные сочинений самих еретиков, мы можем судить о них только по прозаическим опровержениям, написанными католиками, такими как парижский богослов Алан Лилльский. Существуют также обширный архив записей инквизиторов XIII века. Однако они имеют тот недостаток, который присущ всем подобным документам: инквизиторы имели тенденцию развивать стереотипное представление о верованиях своих жертв и получали признания, которые с ним согласуются. Нетрудно было заставить деморализованных узников подтвердить фантазии своих преследователей. Тем не менее, по некоторым пунктам все эти фрагментарные источники информации согласуются, и вырисовываются контуры дуалистической теологии.

В ее основе лежал тот глубоко пессимистический взгляд на мир, который характерен для всех дуалистических учений. "Все, что существует под солнцем и луной, — говорил епископу города Але один из жителей Сен-Поль-де-Фенуе, — есть лишь разложение и хаос". Вся материя преходяща и есть зло, она содержит семена своего собственного разрушения. Какую связь она может иметь с Богом, который постоянен и совершенен? Добрый Бог не мог создать мир, который, как показывает опыт каждого человека, является злым. Когда тулузского еретика Пьера Гарсиа допрашивала инквизиция о происхождении мира, он ответил таким силлогизмом: "Бог совершенен; в мире же ничто не совершенно; поэтому ничто в мире не было создано Богом". Но если Бог не мог создать материю, то столь же очевидно, что дьявол не мог создать душу. Соответственно, считал Гарсиа, существует два Бога. "Один, добрый Бог, создал невидимый мир, а другой, злой Бог, создал видимый". Поэтому, когда инквизитор Бернард Ги обвинил катаров в отказе от монотеизма, он был в некотором смысле прав. "Еретики утверждали существование двух богов, двух владык".