– Получается, гипноз – это опасное оружие, от которого ни за каким щитом не укрыться?

– Отчего же? Щит, разумеется, есть, – улыбнулся сыщик. – Бабинский научил меня особой методике. Нужно повторять про себя один стишок, тогда гипноз не подействует сразу.

– Чей же это стих? Да Мюссе? Сюлли Прюдома?

– Не могу сказать.

– Неужто и тут секреты? – удивился Игнатьев.

– Нет, просто это уличное творчество. Стишок составлен из отборнейших французских ругательств. Давайте на ухо, разве что…

Даже опытный дипломат, услышав заветную фразу, покраснел и крякнул:

– Однако ж!

Поразмыслив немного над сказанным, г-н Игнатьев все-таки вернулся к прежнему вопросу.

– Давайте проверим, верно ли я понял. Гипноз не подействует сразу, если мысленно браниться. Но рано или поздно сознание любого человека все равно подчинится гипнотизеру. Так?

– В общих чертах, да.

– Почему же тогда вы отрицаете невиновность обер-полицмейстера?! Разве не мог Чылгын кюрт проникнуть в его разум и выведать все тайны против желания?

– Не мог, в том-то и дело! Усыпленного человека нельзя заставить действовать во вред себе. Можно внушить желание ударить вас по голове, – Мармеладов неожиданно замахнулся тростью, заставив дипломата вздрогнуть. – Хотя и здесь не исключена заминка, так что гипнотизер постарается убедить меня, что голова ваша – лишь тыква. Но нельзя заставить бить тростью самого себя. Или шагнуть с крыши. Или признаться в тайных преступлениях, проступках, пороках. Понимаете? Нельзя заставить рассказать секрет государственной важности. Сработает защита и человек тут же выйдет из-под гипноза. Сумеет удержаться в последний миг.

Сыщик опустил трость и продолжил.

– Я сначала не поверил, но во время сеанса это было доказано. Молодая парижанка лаяла и кукарекала, когда это приказывал monsieur Шарко, но как только ей велели раздеться на публике – моментально пришла в себя. Другой случай возник следующим вечером: солидный банкир, пришедший с женой, впал в глубокий транс. Он пел куплеты из водевиля, так разошелся, аж пританцовывать начал. Но как только задали вопрос: «С кем и как часто вы изменяете супруге?» – отключился. Упал в обморок, однако не выдал себя.

– Все равно выдал, – ухмыльнулся Игнатьев. – Раз отключился, значит есть, что скрывать. Жена, небось, трепку устроила?

– Скандал разразился немыслимый, да. Но вы должны понять: для мозга любая опасность равноценна. Отдайте приказ скинуть платье или шагнуть навстречу несущемуся поезду, – не важно! – у человека сразу сработает спасительный инстинкт.

– Прискорбно и прескверно, – подытожил министерский чин.

Снова надвинулось молчание, подобно грозовой туче, закрывающей сразу половину неба. Тишина нарушалась лишь изредка, когда Игнатьев прихлебывал из миниатюрного стаканчика.

– Вы только не подумайте, Родион Романович, что это нарочно для неудобства гостей задумано, – начал оправдываться он, поймав взгляд сыщика. – Я ведь тоже люблю чаевничать по-нашему, от души, с баранками и вареньем. Но нельзя сноровку терять. В Турции все беседы проходят за чаем, а пьют они его из таких вот немыслимых емкостей… Сейчас я распоряжусь, чтобы вам большую чашку принесли. А может быть, отобедать желаете?

Ответить Мармеладов не успел. Второй раз за день дверь распахнулась без стука. Хозяин кабинета и в этот раз никак не откомментировал бестактное вторжение, напротив, обрадовался вошедшим.

– Ну? Добыли? – и тут же, увидев расстроенное лицо почтмейстера, всплеснул руками. – Неужели, неудача?!

Митя подошел к столу и выложил казенный бланк.

– Привез, привез телеграмму. Но зря мы возлагали надежды на эту улику. Это просто заказ на поставку трав и пряностей…

Игнатьев быстро пробежал глазами короткий текст, потом вчитался внимательнее и с тяжким вздохом откинулся в кресле.

– Ваша правда, Дмитрий Федорович… Обычное деловое послание, – он протянул телеграмму Мармеладову. – А вы что думаете?

Сыщик взял бумагу, прочитал содержание молча, но после повторил вслух:

– «

». Кому адресована телеграмма?

– А Бог его знает, – ответил почтмейстер. – Чыл-мыл-юрт… Или как там, мать его? Шпион отправил ее в Петербург по срочному тарифу. Сказал там уже ждет поставщик, он и востребует.

– Мы пока ехали обратно, раздумывали как лучше поступить, – включился адъютант с предложением. – Сошлись во мнении, что нужно облаву провести, вокруг Патриарших прудов. Помните, свидетели утверждали, что похититель увел девочку в том направлении, по Петровскому бульвару. И от филера он именно там ускользнул. Место совпадает, надо взять сотню городовых и жандармов, все там обыскать.

– Глупости, – тут же отреагировал Мармеладов, не давая дипломату даже обдумать предложение. – Все, что говорили свидетели, по задумке Чылгын кюрта – это туман. Дымовая завеса. Раз упомянут был Петровский бульвар, стало быть, это последнее место в Москве, где он станет прятаться. Скорее уж пойдет в противоположном направлении.

– Но ведь филер… – начал было почтмейстер.

– Бестолочь этот филер! Шпион наверняка заметил его еще на рынке, раз устраивал представление с ахами, охами и бросанием короба на землю. Нарочно пошел в сторону, известную нам из показаний городового Милорада, а там уж обрел невиданную прыть, оставив соглядатая ни с чем. Говорю вам, Милорад и другие свидетели, выдавали нам дезинформацию, которую турок заставил их повторять. Возможно, как раз при помощи гипноза.

– Да неужели злодей способен мгновенно усыплять и внушать определенные мысли? – в голосе Игнатьева осталась последняя капля недоверия – так спрашивают, когда хочется получить подтверждение тому, во что уже веришь, но боишься в этом признаться даже самому себе.

– Гипноз такое же мастерство, как и наблюдательность. Их можно развивать и совершенствовать, – проговорил сыщик, вертя в руках телеграмму. – Вот скажи, Митя, сколько раз ты перечитал этот текст?

– Раз десять или двенадцать.

– И что же, ты в самом деле решил, что Мехмет-бей пишет поставщику пряностей?

– А как иначе понимать этот текст? – пожал плечами почтмейстер. – Тут все просто: надо собрать товар и отправить в Москву. Ничего подозрительного.

Мармеладов повернулся к кавалергарду.

– Вы, г-н Ершов, тоже так думаете? Да? Тогда расскажите, как бы вы действовали на месте поставщика, прочитав телеграмму.

– Собрал бы корицу, розмарин и что там еще… А, еще ваниль! Погрузил в поезд…

– И вас бы ничего не смутило?

– Э-э, к чему вы клоните?

– Признаться, я тоже не совсем понимаю… – Игнатьев задумчиво покрутил усы.

– Турок заказал аж двадцать пять фунтов, – сыщик азартно размахивал почтовым бланком. – Фунтов, господа! Но пряности – это не мука, не мясо. Мы же видели на рынке, что этот товар продают наперстками да свертками малыми. Каждый золотник стоит не меньше полтины, а особо редкие травки идут по три рубля.

– Так может турок на год запасается? – встрял Митя, даже не замечая, что оказался по одну сторону логических баррикад с неприятным ему прежде кавалергардом.

– Тогда ему надобно миллионщиком быть, – хмыкнул Мармеладов. – Но пусть, твоя правда. Так по сколько из этих двадцати пяти фунтов грузить корицы или ванили? Непонятно же.

– Вдруг они заранее договорились: всего в равных долях…

– Держи карман! Коммерция так не делается. Откуда поставщик знает, на что сейчас в Москве спрос? И сколько корицы из прежней партии у Мехмет-бея осталось нераспроданной? Эта телеграмма не от негоцианта, с торговой точки зрения она мало информации сообщает. Скорее тут шифр, который сможет понять только нужный человек.

– Нужно арестовать того, кто придет за телеграммой, и допросить с пристрастием, – воскликнул Ершов.

Его начальник, как человек более всех искушенный в шпионских играх, вмешался в беседу.