Письмо Ларионова, как он сам выразился, было настоящей бомбой, вызвавшей бурную полемику. Это был первый выстрел советских звезд, который в итоге приведет к драматическим изменениям в мире спорта, как и в остальном обществе.

«Уважаемый Виктор Васильевич!» – так начиналось то письмо. 18-я и 19-я страницы «Огонька» были первым ударом двадцатисемилетнего Ларионова по остаткам железного занавеса.

В своем письме он говорил о том, что, несмотря на существенные перемены, охватившие Советский Союз при glasnost Михаила Горбачева с 1985 года, в хоккее практически ничего не изменилось. Тихонов тренировал сборную и ЦСКА, контролировал своих игроков плетью, словно дрессировщик. Он держал их на уединенной тренировочной базе фактически круглый год, практически не разрешая проводить время с семьей и друзьями.

«Так вы, Виктор Васильевич, превратились за последние годы в этакого хоккейного монарха: захотите – накажете, захотите – помилуете! – писал Ларионов. – Десять месяцев в году мы находимся в отрыве от дома: бесконечные поездки, игры, а нет игр – сборы… Режим суров. Легче перечислить, что нам можно, чем то, что нельзя. Можно есть до отвала, кормят нас на славу, можно сыграть в шахматы или нарды, можно поспать. Остальное – тренировки. После игры – в автобус. Машут вслед наши жены и детишки: «До свиданья!» Они – домой, мы – на спортбазу. Благодаря вам, Виктор Васильевич, остается лишь удивляться, как жены наши от нас детей рожают: ведь нормальные взаимоотношения хоккеиста с женой тоже не вписываются в вашу программу».

«Страна учится мыслить по-новому. Пора бы заняться этим и нам, спортсменам!» – таким призывом закончил свое письмо Ларионов.

Многие годы спустя он признался, что опубликовал его с целью «открыть глаза общества на реальное положение дел в системе. Я делал это не для себя, а для всей команды».

Само собой, это мало способствовало улучшению отношений между Ларионовым и его тренером, в то время как Тихонов знал, как отомстить за это публичное унижение. ЦСКА и рижское «Динамо» должны были отправиться на серию матчей против команд НХЛ, которая была назначена на декабрь 1988 и январь 1989 годов. Ларионову безумно хотелось принять в ней участие.

«Каждый профессиональный хоккеист мечтает сыграть серию подобных матчей в Канаде, – писал он в автобиографии. – Нет более суровой проверки мастерства и характера».

Ларионов не удивился, когда его не включили в заявку на этот выезд. Но и сдаваться он не собирался. У него оставался еще один козырь. Игорь прекрасно понимал, что если и он не сработает, то на его карьере можно будет поставить крест.

«Моя последняя надежда была на товарищей – Фетисова, Владимира Крутова и Сергея Макарова. А они будто бы стояли в стороне и ничего не делали, – сетовал Ларионов. – Друзья, вы раз за разом говорили мне после того номера «Огонька», что полностью солидарны со мной и разделяете мою позицию. Так докажите же это делом, а не словом!»

Ларионов писал, что он был в бешенстве от пассивности товарищей, сердился, расстраивался и мучился душевно. Тем не менее он отправился в Новогорск на базу, чтобы встретиться со своими партнерами по звену и обратиться к ним с просьбой.

«Они прекрасно понимали, что происходит, – тренер мне мстил, – писал Ларионов. – Это было нечестно, но… Я ехал по Ленинградскому шоссе. Мне хотелось кричать: “Где же эти друзья, когда нужна их помощь?”»

Он сидел за завтраком, пытаясь скрыть отчаяние от своей жены Елены, как вдруг Ларионову вновь позвонили. Он снял трубку. Это был Фетисов из Новогорска. Вместе с Крутовым и Макаровым они подписали петицию, требуя тренера взять Ларионова на выезд в Канаду. Либо он будет в составе, либо они пересмотрят свой статус в команде.

Друзья вступились за него, предъявив тренеру ультиматум. Следующим утром Ларионову снова позвонили. На другом конце провода был помощник главного тренера Борис Михайлов.

– Игорь, – сказал он, – немедленно собирайся.

Теперь уже Фетисову досталось от Тихонова за публичное унижение. А его отец звонил Ларионову и обвинял того в чудовищном предательстве.

Ларионов всячески заверял Александра Максимовича, что он вовсе не бросил своего друга. Этим разговором он также поделился в своей книге.

– Я лично пойду с ним до конца. Вместе. Ты мне веришь?

– Хотелось бы.

– Даю слово. Клянусь здоровьем своей дочери Аленки. Я не брошу Славу!

– Как знать, как знать. Но что теперь-то делать? Он не играет и не тренируется. Как быть?

– Не волнуйся, Максимыч. Просто подожди. Мы так просто не сдадимся. Мы что-нибудь придумаем.

– Ладно, Игорек, не обмани. Будь здоров.

– Всего доброго, Максимыч. Мы еще повоюем!

К концу беседы Фетисов-старший не только подобрел, но даже чуть не расплакался. До чемпионата мира в Стокгольме оставалось уже совсем немного времени. Несмотря на то что спортивная пресса в России уже более смело требовала вернуть капитана сборной в состав, ничего не менялось. Тихонов не желал уступать. Ларионов и думать не хотел о том, что команда отправится на выезд без своего капитана. Надо было что-то предпринимать.

И он придумал план. Сразу по окончании последнего матча ЦСКА в регулярном чемпионате представители сборной страны должны были отправиться на сборы в Новогорск перед тем, как улететь в Швецию. Комендантский час был назначен на 23 часа. Игорь Ларионов, Сергей Макаров и Владимир Крутов нарушили его – они отправились в Останкино и приняли участие в съемках одной из самых популярных передач «Взгляд».

Игроки откровенно рассказали обо всем на камеру, а затем выдвинули суровое требование: «Либо Фетисова возвращают в сборную, либо мы все не поедем в Стокгольм, а останемся в Москве. Наш ультиматум также поддержит и вторая тройка команды – Андрей Хомутов, Слава Быков, Валерий Каменский».

На следующий день Тихонов заявил на страницах газеты «Правда», что соберет команду из других игроков. В конце концов советская система готовила множество прекрасных хоккеистов. Однако он быстро сдался под гнетом общественного мнения, главный толчок которому дало яркое ТВ-интервью.

Тем не менее Тихонов продолжил подрывать авторитет своих игроков. Сразу по прибытии в Швецию он предложил команде выбрать нового капитана. В отсутствие Фетисова обязанности капитана выполнял Макаров. Многие из тех, кто выступал не за ЦСКА, проголосовали именно за него. А вот Ларионов и Крутов оказались в непростой ситуации. Если они проголосуют за Фетисова, они невольно обидят Макарова. Проголосовать же за Макарова – значит, выступить против Фетисова, который долгие годы был лидером команды.

В итоге Ларионов и Крутов проголосовали за Фетисова, которому и доверили носить литеру «К» на груди – он набрал на один голос больше.

Фетисов, почти два месяца не игравший и вообще не выходивший на лед, привел команду к золотым медалям. Он также попал в символическую сборную турнира и был удостоен звания лучшего защитника.

Несколько дней спустя, потратив честно заработанные деньги на шопинг, российская команда готовилась вылетать ранним рейсом в Москву. Недосчитались одного игрока – блестящего молодого левого крайнего форварда Александра Могильного. Через два дня он всплыл в Баффало. Могильный сбежал в «Сэйбрз».

Почти три недели спустя, 23 мая 1989 года, Игорь Ларионов получил гражданский статус. 1 июля он подписал контракт с «Ванкувером», где позже к нему присоединится и Крутов. Сергей Макаров той же осенью уедет в НХЛ, где будет выступать за «Калгари». А Слава Фетисов, наконец, отправится в «Нью-Джерси». По иронии судьбы в «Дэвилз» затем приедет и Алексей Касатонов – партнер Фетисова по Зеленой пятерке, которому никто в сборной не доверял. Будучи убежденным коммунистом, Касатонов всегда был на стороне Тихонова.

Но времена менялись, и в «Ред Уингз» это понимали. В июне 1989-го, за пять месяцев до падения Берлинской стены – монумента коммунистической мощи, – «Детройт» начал хватать одного советского хоккеиста за другим. В клубе задрафтовали Сергея Федорова и Владимира Константинова, положив за океаном начало новой гонке вооружений. Другие команды также выбрали нескольких молодых советских игроков на драфте, хотя не было никакой уверенности в том, когда их можно будет увидеть – если это вообще произойдет.