Майлз терпеливо ждал, сжимая в руке ладонь отца и прислушиваясь к приглушенным голосам, доносившимся из-за занавеса на дверях. Среди прочих он узнал и голос короля. Ему показалось, что имя Фолвортов прозвучало не один раз. Вскоре говорившие умолкли. Портьеры раздвинулись, и в вестибюле появился граф Хаус.

— Все готово, кузен, — тихо сказал он лорду Фолворту. — Эссекс сделал, как обещал, и Альбан уже там.

Затем, повернувшись к Майлзу, он заговорил тем же тихим голосом, но с таким волнением, какого Майлз вообще не мог ожидать от графа.

— Сэр Майлз, — сказал он, — помни все, что тебе было сказано. Ты знаешь, что должен говорить и делать.

Потом, не сказав больше ни слова, он взял лорда Фолворта за руку и повел его в комнату. Майлз последовал за ними.

Король полусидел, полулежал в обложенном подушками кресле, рядом с которым стояли два принца. В комнате находилось около дюжины других людей, в основном представители высшей знати и духовенства. Большинство из них Майлз узнал сразу, так как видел их раньше в Скотленд-Ярде, и взгляд его остановился на одном знакомом незнакомце — графе Альбане. Он ни разу не видел его после страшного события в розовом замке и сейчас заново переживал тот день, мгновенно воскресив в памяти жуткую сцену, когда лорд Брукхёрст стоял над мертвым телом сэра Джона Дейла, сжимая в руке окровавленную палицу. У него были все те же тяжелые черные брови, зловещие и мрачные, тот же крючковатый нос, те же смуглые щеки. Он даже вспомнил глубокую складку на лбу между нахмуренными бровями.

Граф Альбан беседовал с каким-то лордом, стоящим рядом с ним, и легкая полуулыбка еще кривила его губы. Поначалу, когда он глянул на вновь прибывших, выражение его лица ничуть не изменилось, но уже минуту спустя он уставился на них, словно не веря глазам своим. Граф заметно побледнел, он, несомненно, почуял недоброе и даже увидел знак серьезной опасности в появлении своего старого врага, ибо был не только знаменитым воином, но и хитрым, проницательным политиком. Наконец он осознал, что взгляды всех присутствующих вопросительно и испытующе остановились на нем. Едва он оправился от первого потрясения, как рука его потянулась к ножнам меча.

Тем временем граф Хаус подвел слепого лорда к королю, и старик преклонил колено.

— Что за новости, милорд? — воскликнул король. — Я думал, это будет наш юный паладин, которого мы посвятили в рыцари в Дельвене, а ты привел какого-то старого слепца. Ха! Что это значит?

— Ваше величество, — ответил граф, — я воспользовался возможностью, чтобы перед вашим правым судом предстал тот, кто жестоко и несправедливо пострадал от вашего гнева. Вот стоит юный рыцарь, о котором мы говорили, а это его отец, Гилберт Реджинальд, бывший некогда лордом Фолвортом, который молит вас о милосердии и справедливости.

— Фолворт, — сказал король, поднося ладонь ко лбу, — мне знакомо это имя, но я не могу вспомнить, кому оно принадлежит. У меня сегодня разболелась голова… что-то не припоминаю.

В это время граф Альбан спокойно шагнул вперед.

— Сир, — произнес он, — простите мне мою смелость, но, возможно, я смогу прояснить вам, откуда вы знаете это имя. Это, как сказал милорд Хаус, бывший барон Фолворт, осужденный изменник, объявленный таковым за укрывательство сэра Джона Дейла, одного из тех, кто пытался отнять жизнь вашего величества в Виндзоре одиннадцать лет назад. Он также и мой враг, и приведен он сюда моими новыми врагами. Однако, чтобы не дать воли своему гневу, я целиком полагаюсь на ваш справедливый приговор.

Мучнистое лицо Генриха мгновенно побагровело, и он резко вскочил с кресла.

— Да, — сказал он, — я вспомнил теперь, я вспомнил этого человека! Фолворт! Кто осмелился привести его сюда?

Гнев заставил отступить немочь, и он снова стал прежним королем Генрихом, от взгляда которого задрожали многие из придворных.

Граф Хаус выразительно посмотрел на епископа Винчестера, и тот вышел вперед.

— Ваше величество, — сказал он, — я, брат ваш, умоляю вас не судить поспешно. Этого человека действительно признали изменником, но он был им объявлен, не будучи выслушанным. Я умоляю вас терпеливо выслушать то, что он, быть может, имеет вам сказать.

Король, прикусив нижнюю губу — верный признак страшного гнева, — вперил в епископа столь яростный взгляд, что тот невольно опустил глаза. Граф Альбан тем временем был совершенно спокоен, он даже не подал голоса, понимая, что королевский гнев в этом случае избавляет графа от необходимости добавлять что-либо к уже сказанному.

Наконец король повернул свое красное, дергающееся лицо к слепому лорду, который все еще стоял на коленях.

— Что ты можешь сказать? — прохрипел он.

— Милосердный господин, — произнес слепой дворянин, — я пришел припасть к столпу правосудия. Сир, я отвергаю обвинение в измене, чего не мог сделать раньше, будучи слепым и беспомощным и имея злобных и могущественных врагов. Но сейчас, сир, небеса послали мне помощь, и поэтому я объявляю в вашем присутствии, что мой обвинитель Уильям Брукхёрст, граф Альбан, — грязный и бесчестный лжец во всем, что касается моего прошлого. В подтверждение моей правоты я бросаю ему вызов, но так как его злодеяния, не достойные звания рыцаря, сделали меня слепым, я предлагаю бойца, готового кровью защитить правду.

Граф Хаус бросил на Майлза короткий взгляд, и тот шагнул вперед в тот момент, когда его отец закончил свою речь, и опустился на колени со слепым лордом. Король уперся в лицо молодого человека тяжелым взглядом, но позволил высказаться.

— Мой милостивый лорд и повелитель, — сказал Майлз, — я, сын этого обвиняемого, готов отстоять честь отца и молю вас подтвердить, что я был посвящен в рыцари вашей рукой и милостью и что я ровня любому, кто носит шпоры.

С этими словами Майлз поднялся, выхватил из-за пояса железную рукавицу, и она с грохотом покатилась по полу. Ненависть к врагу и жалость к отцу подняли в его груди бурю.

— Я обвиняю тебя, Уильман Альбан, — крикнул Майлз, — в подлой лжи и бросаю свою перчатку, вызывая тебя на бой.

Граф Альбан сделал движение, чтобы поднять перчатку, но король торопливо остановил его.

— Стой, — хрипло выкрикнул он. — Не трогай! Пусть лежит! Пусть лежит! А теперь, — обводя взглядом всех придворных, потребовал он, — скажите мне, что все это значит? Кто привел сюда этого человека?

Он испытующе вглядывался в лица, но все стояли молча.

— Понятно, — сказал он, — вы все замешаны в этом. И прав милорд Альбан: вы все его враги. Но вы и мои враги. Все это пахнет мерзким заговором, я не могу менять то, что сам же решил, и коли я посвятил этого молодого человека в рыцари своими собственными руками, я не могу отрицать, что он вправе бросить вызов милорду Альбану. Тем не менее Высший рыцарский суд рассмотрит это дело, а пока, — обратился он к министру двора, — я поручаю вам этого обвиняемого лорда. Немедленно препроводите его в Тауэр[23], и пусть там ожидает нашей милости. А ты возьми свою перчатку и храни ее до моего особого повеления.

Король тяжело вздохнул, прошелся по комнате и остановился прямо перед Хаусом.

— Я знаю, — сказал он, — что слаб здоровьем и кое-кто решил ударить по руке, которая поддерживала меня в последние годы.

Потом он заговорил более прямо.

— Милорд граф Хаус, я вижу в вас стратега этой многолетней интриги, именно вы сыграли со мной шутку с посвящением в рыцари этого молодого человека, что дало ему возможность бросить вызов лорду Альбану. Именно ты привел его сегодня сюда за спинами моих собственных сыновей и моего брата.

Тут он резко повернулся к графу Альбану.

— Пойдемте отсюда, милорд, — сказал он, — я устал от всего этого. Дайте мне свою руку, и прочь отсюда!

Он направился к выходу, опираясь на руку графа Альбана и сопровождаемый тремя джентльменами из графской свиты.

— Ваше Высочество, — сказал министр двора, обращаясь к принцу Уэльскому, — я должен исполнить приказ короля и взять под арест этого джентльмена.