Разговор с графом сулил немало интересного для обоих. Майлз удивился тому, что его покровитель выглядел точно так же, как и полгода назад. А лорда Хауса поразило, насколько за это время изменилась внешность молодого человека. Суровая жизнь в лагерях и в боевых условиях минувшей зимы огрубили лицо, еще недавно такое по-мальчишески свежее. Кожа обветрилась и посмуглела. Усы и борода стали темнее и гуще, а белая полоса шрама на правом виске если и не устрашала как знак суровости, то придавала лицу особую мужественность. Минуту-другую они безмолвно стояли, глядя друг на друга. Майлз первым нарушил молчание.

— Милорд, — сказал он, — вы послали за мной, и вот я вернулся.

— Где ты сошел на берег, сэр Майлз? — спросил граф.

— Я и мой оруженосец сошли на берег в Дувре прошлым вторником.

Граф Хаус погладил свою бороду.

— Ты так изменился, — сказал он, — и я не думал, что не сразу узнаю тебя.

Майлз невесело улыбнулся.

— Во Франции мне привелось повидать такое, что за день можно было постареть на месяц.

— Из этого я могу заключить, — сказал граф, — что тебе выпало много испытаний. Я знал, что в лагере дофина тебе придется немало пережить, иначе я не послал бы тебя во Францию.

Наступило молчание, граф неподвижно сидел, внимательно оглядывая высокую статную фигуру стоящего перед ним рыцаря. Сильная кисть руки привычно охватывала рукоять тяжелого меча, вокруг ножен которого был обернут ремень, на латах играли солнечные блики.

— Сэр Майлз, — сказал граф, наконец нарушая затянувшуюся паузу, — ты знаешь, зачем я призвал тебя сюда?

— Да, — спокойно ответил Майлз, — вы могли вызвать меня из Парижа только для того, чтобы сразиться с графом Альбаном. Зачем же еще? И вот я здесь.

— Ты говоришь очень смело, — сказал граф. — Надеюсь, твои поступки будут столь же отважны, как и слова.

— О моих поступках можно справиться у других воинов. Думаю, никто не может назвать меня трусом.

— Еще бы! — сказал граф, улыбаясь. — Посмотри на себя. Кости и мускулы. Я не хотел бы быть на месте того, кто осмелится обвинить тебя в трусости. Что же касается твоего предположения, то ты не ошибся. Я призвал тебя сюда, чтобы ты сразился с графом Альбаном. Час почти пробил, и я сей же час посылаю за твоим отцом, чтобы он немедленно прибыл в Лондон. А покуда нас с тобой не должны видеть вместе, это опасно для нас обоих. Я говорил с его высочеством принцем Уэльским, который, как и многие другие, держит нашу сторону. Он обещал взять тебя на службу, пока не настанет срок свести тебя с твоим врагом. Завтра я отвезу тебя в Скотленд-Ярд, где сейчас живет его высочество.

Когда граф закончил свою речь, Майлз поклонился, но ничего не сказал. Граф немного помедлил, давая ему время обдумать ответ.

— Ну что ж, — произнес он наконец с нотками нетерпения в голосе, — тебе нечего сказать? Мне кажется, мои слова оставили тебя равнодушным.

— Милорд, вы позволите высказать то, что у меня на уме?

— Да, — кивнул граф. — Говори, что у тебя.

— Сэр, — сказал Майлз, — я много раздумывал над всей этой историей, когда был во Франции. А сейчас хотел бы получить прямой ответ на прямой вопрос.

Граф еще раз кивнул.

— Сэр, прав ли я, полагая, что у вас есть свои веские причины и есть свои цели, которые будут достигнуты, если я выиграю бой против графа Альбана?

— Уж не граф ли Джордж говорил тебе об этих целях? — спросил граф после минутного молчания.

Майлз не ответил.

— Это не имеет значения, — добавил лорд Хаус, — я не стану допытываться, кто тебе это сказал. Что до твоего вопроса, то я буду искренен с тобой, ибо ты откровенно спросил меня. Да, у меня есть определенные причины желать гибели графа Альбана.

Майлз поклонился.

— Сэр, — сказал он, — возможно ваши цели слишком сложны, чтобы я мог постигнуть их, но знаю наверняка: это высокие цели. Вы хорошо знаете, что в любом случае я буду драться ради моего отца и чести нашего рода. Все это совпадает с вашими замыслами, поэтому могу ли я в свою очередь просить одной вашей милости в случае, если я осилю своего врага?

— О чем ты хочешь просить? — спросил граф.

— Позволите ли вы мне просить руки леди Элис?

Граф Хаус вскочил с кресла.

— Сэр Майлз Фолворт, — начал он громко, но тут же резко остановился, сурово, если не зловеще, нахмурив свои кустистые брови.

Спокойно и бесстрастно Майлз выдержал его взгляд. Граф повернулся и отошел к открытому окну. В комнате повисло долгое молчание, Хаус стоял спиной к Майлзу и глядел в сад.

Внезапно он снова повернулся лицом.

— Сэр Майлз, — сказал он, — род Фолвортов не хуже любого другого в Дербишире, но сейчас он беден и лишен земель. Однако если он снова обретет доверие и честь, то твое ходатайство будет иметь вес и значимость, как будто ты во всем ровня мне. Таков мой ответ. Ты удовлетворен?

— Больше мне не о чем вас просить.

Эту ночь Майлз провел в Хаус-Хаусе. На следующее утро после того, как он позавтракал в уединении отведенных ему апартаментов, граф приказал ему и Гаскойну приготовиться к посадке в барку, которая уже ждала у набережной, чтобы доставить их в Скотленд-Ярд.

Граф сам сопровождал его, и когда тяжелая острогрудая лодка, управляемая шестью гребцами, медленно скользила вверх по течению, он сидел откинувшись на своем покрытом подушками сидении, указывая рукой на живописные поместья прелатов или вельмож, чьи величественные городские резиденции располагались неподалеку от воды среди окруженных высокими стенами садов и лужаек. Здесь были поместья епископа Экзетерского, епископа Кемпа, вот дворец Йорков, а дальше — Честер-Инн. Так, минуя сады, лужайки и дворцы, они наконец прибыли к набережной Скотленд-Ярда, откуда широкие мраморные ступени вели вверх к мощеной камнем площадке, на которую выходили ворота, ведущие в сад.

Скотленд-Ярд во времена Майлз Фолворта был одним из самых претенциозных и больших дворцов Стрэнда, он получил свое название от находившейся здесь когда-то гостиницы, в которой останавливались короли Шотландии, когда прибывали для принесения вассальной присяги Англии. Теперь же, во времена независимости Шотландии, это место избрал своей резиденцией принц Уэльский, наполнив его шумом безумных увеселений своего двора.

Когда лодочники подвели барку к причалу, граф сошел на берег и, сопровождаемый Майлзом и Гаскойном, стал подниматься по ступеням к широким воротам в стене сада. Трое часовых, которые сидели на скамье в нише, почтительно поднялись, приветствуя хорошо им знакомого графа. Тот холодно кивнул в ответ и, миновав ворота, все трое двинулись по тенистой аллее, которая, как мог видеть Майлз, вела к небольшому газону и мощенной камнем террасе. Когда граф и оба молодых человека достигли конца аллеи, они были встречены шумом голосов, смехом, звоном бокалов и тарелок. Повернув за угол, они увидели компанию молодых дворян, которые сидели, вероятно, за поздним завтраком, в тени развесистой старой липы. Очевидно, они только что покинули турнирную площадку, так как двое из них — крепкие молодые рыцари — еще не успели снять часть турнирных доспехов.

Позади липы виднелся старый серый дворец с широкими ступенями и длинной открытой галереей, которая, очевидно, вела на кухню, так как по ней торопливо сновали слуги с подносами, кувшинами и бочонками.

Картина умиляла своей безмятежностью. Теплый воздух был напоен весенним ароматом, стол искрился хрусталем и серебром кубков и чаш.

Во главе стола сидел молодой человек, тремя или четырьмя годами старше Майлза, костюм из темно-синего бархата был украшен золотым шитьем и оторочен черным мехом. Вошедших он встретил приветливым взглядом больших синих глаз. Он был высок ростом, поджар, его густые светлые волосы были подстрижены в скобку по моде того времени. Майлз без труда догадался, что это был принц Уэльский.