— Мистер Майлз, — с дрожью в голосе окликнул его старик, — мистер Майлз, твой отец хочет видеть тебя в своем покое, он просил, чтобы ты без промедления шел к нему. О, Майлз, боюсь, что завтра утром тебе придется покинуть дом.

Майлз встал, как вкопанный.

— Покинуть дом?

— Да, — подтвердил Боумэн, — должно быть, тебя ждет служба в каком-нибудь большом замке. Ты станешь пажом. Почему бы и нет? А потом и джентльменом при особе какого-нибудь важного лорда…

— Что ты мелешь? Какой замок, какой джентльмен при особе?.. Ты, верно, шутишь?

— Нет, не шучу. Ступай к отцу и сам все узнаешь. Я только сказал, что завтра ты, похоже, покинешь нас.

Увы, старик действительно не шутил. В доме Майлза ждал разговор с отцом в присутствии матери и его преподобия.

— Нынче утром мы втроем держали совет, — сказал отец, — и пришли к согласному решению, что пора тебе покинуть наш бедный дом. Упустишь время и уже навсегда осядешь здесь. Завтра я дам тебе письмо к моему родственнику, графу Хаусу. Он сейчас в силе, а я уже стал грустным преданием. Когда-то мы поклялись друг другу в дружбе до гробовой доски. Я знаю его как человека чести и слова и надеюсь, он поможет тебе встать на ноги. Так что завтра же отправляйся с Боумэном в замок Дельвен, передашь там мое письмо. А пока собирай в дорогу вещи да скажи Боумэну, чтобы он тем временем подковал в деревне серую лошадь.

После этих слов стоявший у окна отец Эдуард повернулся к Майлзу и сказал:

— Тебе не обойтись без денег, сын мой. Я дам тебе взаймы сорок шиллингов. Вернешь, когда сумеешь. В том мире, где тебе предстоит жить, без денег не ступить и шагу. Твой отец вручит их тебе завтра перед отъездом.

Если лорда Фолворта укрепляла мрачная сила мужества, то бедная мать, казалось, теряла всякую опору и надежду. Только она и сын ее знают, сколько было пролито слез и сказано слов любви в час горестного прощания.

Рано поутру двое путников покинули Кросби-Холл, и первые лучи зари зажигали в сердце Майлза надежду на грядущие удачи в большом незнакомом мире.

Каким бы грандиозным ни представлялся Майлзу запечатленный детской памятью замок Фолворт, он не мог сравниться с громадой Дельвена, представшей перед путниками, когда они подъезжали к нему по мосту из каменных глыб. Взгляд упирался в древние стены, рядом с которыми мелким кустарником казались самые высокие деревья. А над стенами возвышалась ломаная линия крыш со множеством башенок и дымоходов. Можно было подумать, что крепостные стены заключают в себе целый город.

Замок стоял на пологой возвышенности, обнесенной наружной стеной. С трех сторон его петлей охватывала река, а с четвертой он был защищен рвом почти столь же широким, как и река, из которой в него поступала вода. Теперь дорога шла вдоль этого рва. И под звук копыт, гулко отражаемый гладкими стенами, Майлз завороженно тянулся взглядом ввысь, дивясь мощи и величию древней крепости. В тех воздушных замках, что рисовал он в своем воображении, хозяин неизменно принимал его как сына своего боевого друга и соратника, встречая с такой же деревенской теплотой, какая была самим естеством жизни в Кросби-Холле. Но сейчас, снизу вверх глядя на эту громаду и ощущая собственную незначительность, Майлз остро почувствовал весь ужас бесприютного существования, и сердце юноши сжалось, когда в памяти мелькнули картины его прежней жизни.

Вскоре копыта коней загрохотали по подъемному мосту, а затем путники въехали в темную арку ворот. Старик попросил Майлза запастись терпением, а сам вступил в разговор с привратником. Наконец тот поручил проводить гостей одному из вооруженных стражников, сидевших на скамье поодаль. Стражник в свою очередь передал их в руки какому-то челядинцу во внешнем дворе. Так, переходя от одного сопровождающего к другому и устав от ответов на одни и те же вопросы, они оказались в первом приемном холле и уселись на скамью у огромного застекленного окна.

Бедный деревенский юноша далеко не сразу оправился от смущения. Мимо сновали какие-то люди, что-то говорили друг другу, чему-то смеялись, а его одолевала тоска по родному углу и тяготила непривычная суета множества чужих людей. А старый Боумэн не скрывал живого любопытства, то и дело толкая локтем своего молодого хозяина, когда видел нечто примечательное. Мало-помалу оцепенение прошло, и Майлз начал приглядываться к тому, что творилось вокруг. Помимо торопливых слуг, от которых рябило в глазах, и нескольких солдат дворцовой стражи, стоявших в дальнем конце помещения с алебардами и бердышами в руках и позволявших себе негромко переговариваться и пересмеиваться, Майлз увидел компанию молодых оруженосцев. Они расположились на скамье у противоположной стены, завешанной необъятными гобеленами. Майлз смотрел на них во все глаза. Трое были примерно его возраста, четвертый чуть постарше. В облачении каждого из них преобладали черный и желтый цвета дома Бьюмонтов.

— Это оруженосцы? — спросил он старика.

— Они самые.

— И я буду с ними?

— Да, если граф возьмет тебя на службу.

Майлз продолжал разглядывать юношей и вдруг понял, что они говорят о нем. Об этом можно было догадаться по их лукавым взглядам и перешептываниям. Один из них, особенно веселый, в высоких сапогах с зеленой шнуровкой, отпустил какую-то шутку, на которую не замедлили отозваться его смешливые товарищи. И бедный Майлз, страдая от унижения и почувствовав, как запылали у него щеки, пристыженно отвернулся.

И вдруг тот самый насмешник порывисто поднялся и направился к скамье, на которой сидели Майлз и Боумэн.

— Да не минует тебя сегодня удача, — обратился он к юноше. — Позволь мне узнать, как тебя зовут и откуда ты держишь путь.

— Меня зовут Майлз Фолворт, а приехал я из Кросби-Холла с письмом к вашему господину.

— Никогда не слышал о Кросби-Холле. Но что привело тебя сюда, осмелюсь полюбопытствовать?

— Я приехал служить здесь оруженосцем, как и вы.

Весельчак усмехнулся.

— Это сулит нам забаву, — сказал он. — Ты когда-нибудь выполнял такую службу?

— Нет. До сих пор я просто ходил в школу, учил латынь и французский. Но мой старший друг, — он кивнул на Боумэна, — научил меня владеть оружием.

Молодой оруженосец расхохотался.

— Клянусь Богоматерью, твой рассказ развеселил меня, друг Майлз, — сказал он. — Ты думаешь, здесь ждут — не дождутся оруженосца домашней выпечки? Хотя постой! Ты вроде бы сказал, что у тебя есть письмо к моему господину. От кого оно?

— От моего отца, — сказал Майлз. — Он благородной крови, но лишен родовых владений. Он родственник твоего господина и его соратник по оружию.

— В самом деле? — удивился оруженосец. — Тогда твои шансы, наверное, не так уж ничтожны.

Он задумчиво помолчал и добавил:

— Мое имя Френсис Гаскойн. Я помогу тебе. Держи наготове свое письмо, мой господин и его преосвященство архиепископ Йорский будут здесь с минуты на минуту. Архиепископ едет в Далворт, и мой господин сопровождает его до Аппингхэма. Ты знаешь, как выглядит мой господин?

— Нет, — ответил Майлз. — Я никогда его не видел.

— Ну тогда я дам тебе знак при его появлении. Слушай! — сказал он, когда из-за окна донесся топот копыт. — Это их лошади. Скоро господин будет здесь. Не замешкайся с письмом, дружище Майлз.

Слуги, сновавшие по холлу, забегали намного резвее, и Майлз понял, что граф вот-вот войдет. Он едва успел расшнуровать свой карман, вынуть письмо и снова завязать шнурки, когда гобелены, закрывающие проход, распахнулись, и высокий стройный оруженосец лет двадцати вошел в комнату, что-то сказал молодым людям и затем снова вышел. Оруженосцы тут же поднялись и встали по обе стороны дверей. Все тут же притихли, солдаты выстроились в линию вдоль стены, прямые и неподвижные, словно железные статуи. Гобелены снова распахнулись, и в тишине Майлз услышал приближающиеся голоса.