— А я — как ты, — отзывается Лео. — Чур, ты первая.

После долгой паузы мама вздыхает:

— Никак не пойму, из-за чего мы с Ниной поссорились. Тогда, помнишь? — Лео помнит. — Нет, правда, зачем я устроила этот скандал? Какая вообще мне была разница? Так глупо вышло, и я… я просто позволила ей уйти. Думала, позже разберемся. Не знаю… мне не хотелось бы вываливать это на тебя, Ли. — Лео вспоминает тот вечер, последний Нинин вечер, тусовку, разговор с Истом на кухне — университеты, клятвы, будущее; это будущее казалось таким ясным и определенным, что сейчас Лео даже смешно. Просто смех, какой глупой она была, считая, что все их планы гарантированно сбудутся. Она хочет поделиться с мамой тем, что на вечеринке сказал ей Ист, но мама перебивает: — Ну, а тебя какие мысли терзают? Выкладывай.

Лео молчит. Денвер вздыхает во сне, как умеют только собаки.

— Знаешь, Нине понравилась бы сегодняшняя ночь. Пожарные, отель, эмоции и все такое. Она поставила бы это Рождество на первое место в топе.

Соседняя половина кровати начинает мелко трястись, и Лео в ужасе замирает, решив, что мама плачет. Ну вот, она таки довела мать до слез, и они не дома, а в чужом месте, и Лео нужно срочно придумать, как все исправить. Затем слышится глубокий вдох, и до Лео доходит, что мама не плачет, а смеется.

— Сто процентов понравилась бы! — соглашается мама. — Нина уже через пять минут перезнакомилась бы со всеми пожарными.

— И о бесплатной доставке еды договорилась бы, — подхватывает Лео, и они обе довольно хихикают.

— Я хочу, чтобы ты знала… насчет той вечеринки… Да, не надо было нам туда идти, но… Нина выглядела так шикарно и была так счастлива… Я многого не могу вспомнить, но хорошо помню, что она была невероятно красива. — Мама шевелится в темноте, потом кладет на матрас вытянутую руку. Лео берет ее пальцы в свои. Мама пожимает их три раза, коротко и уверенно. — В тот вечер Нина была по уши влюблена в Иста и болтала со всеми подряд, и мы сидели на трамплине, и она улыбалась и была такой живой… Понимаешь, она стоит у меня перед глазами, и она настолько живая, что мне не верится, что ее больше нет. Это просто невозможно. Как случилось, что все промелькнуло так быстро? — Мама вновь стискивает пальцы Лео. — Мне нравится, когда мы с тобой говорим о ней, — продолжает Лео, глядя в чужой темный потолок. — Это помогает мне убедиться, что она существовала в реальности.

— Я тоже люблю о ней говорить, — произносит мама. — И она навсегда останется реальной.

— С Рождеством, мам, — шепчет Лео. — С Рождеством, Нина.

Мама крепко сжимает ее руку. Тишина больше не кажется такой громкой.

— Мама! Мам! — Лео торопливо взбегает по лестнице. — Мам, ты где?

Мама выходит из спальни. Веки немного припухли, но она не плачет, и это хорошо. Сегодня был тяжелый день. Конечно, в этот Сочельник Лео не ждала праздника. Она чувствовала себя примерно так же, как в тот день, когда, увязавшись за Ниной и ее друзьями, впервые попала в парк аттракционов. Она тоже хотела покататься, но стоило ей увидеть крутые изгибы «русских горок», как внутренности скрутило узлом и большую часть времени она просто дожидалась остальную компанию у огороженных выходов с каруселей. На этот раз, однако, от поездки на карусели никуда не денешься. Сочельник официально начался.

Под елкой сиротливой кучкой лежат подарки, наспех упакованные и кое-как перевязанные лентами. Два из них предназначаются Денверу (новые ошейник и поводок), оба купила Лео. За подарки песику раньше отвечала Нина и каждый год даже клала в чулок с его именем игрушки-пищалки, поэтому, сколько бы страданий и боли ни принес Лео этот год, ее сердце просто не выдержит, если в Рождество Денвер останется без подарков. Она надеется, что новенький поводок — красный, с изображением отпечатков лап — придется ему по вкусу. Нина бы точно одобрила.

Правда, Лео ничего не кладет Денверу в чулок — просто понятия не имеет, где он. В этом году они почти не украшали дом к празднику. Елку поставили, но не нарядили. Огоньки горят, но исключительно потому, что елка искусственная и лампочки в ней встроенные. Есть даже специальная кнопка, с помощью которой можно регулировать яркость и скорость мигания, а еще делать так, чтобы огоньки постепенно затухали. Денвер отчего-то очень любит спать, улегшись на эту кнопку, так что иногда елка мигает как сумасшедшая, словно на какой-то отвязной рейв-вечеринке. В этом году у Лео и мамы не поднимается рука отгонять его от елки, так что сейчас в комнате бушует световая буря.

— Ого. — Мама слегка откашливается — верный знак, что она только что плакала в ванной. Лео делает вид, будто не замечает. — Куда бежим? Что горит?

— Мне только что написал Ист, — сообщает Лео. — Кажется, он приготовил для меня подарок. Можно он к нам зайдет? Всего на минутку. Он будет встречать Рождество у дедушки — пойдет на полуночную мессу и все такое. — Мама молчит, слова Лео тяжело повисают в воздухе. — Мам, — отваживается она, — просто маленький подарок.

— Ладно, — наконец отвечает мама. — Конечно. Пускай заходит.

— Но у меня для него ничего нет! — От волнения Лео, как обычно, ковыряет кутикулу.

Мама автоматически разнимает ее руки, спускается по лестнице и подходит к елке. Денвер покинул свой пост, поэтому она нажимает кнопку, и на ветвях вспыхивают крошечные серебристые огоньки.

— Уверена, Ист не обидится, — говорит мама.

— И я не буду выглядеть гадиной?

— Ли. — Мама отрывает взгляд от елки. — Ты в жизни не была гадиной.

— Неправда, — упрямится Лео. — Помнишь, как в детском саду я толкнула девочку и она упала носом в песочницу?

— Агата Перкинс этого заслуживала!

Мамин ответ вызывает у Лео улыбку.

— Пожалуй, — соглашается она. — Агату Перкинс знала вся округа, и, когда перед началом третьего класса она с семьей переехала в другой город, никто из соседей не рыдал.

— Ты не гадина, Ист не обидится. Случайно не видела пульт от телевизора?

— Под подушкой на диване, — говорит Лео и, видя вопросительно изогнутую мамину бровь, добавляет: — Я спрятала, чтобы Денвер его не грыз.

Денвер в это время шумно и жадно, как верблюд, пьет воду из своей миски и даже ухом не ведет. Вот уж кого не волнует, гад он или нет, думает Лео.

Они с мамой собирались разогреть замороженную пиццу и включить какое-нибудь нерождественское кино — настроения смотреть задушевные фильмы о любви и семейной сплоченности не было. Если конкретно, они планировали пересмотреть «День независимости». Выбор сделала Лео, и тот факт, что в Сочельник мама безропотно согласилась на фильм о космических пришельцах, многое говорил о ее внутреннем состоянии. Лео ожидала протестов, но мама лишь рассеянно спросила: «Это там, где президента играет Билл Пуллман?», и Лео сказала «да», хотя точно не знала и ей пришлось лезть в базу IMDB (все верно, Билл Пуллман).

Чуть раньше Лео по видеосвязи пообщалась с отцом и Стефани. Оба держали в руках бокалы с газированным сидром и выглядели счастливыми, хотя в улыбках чувствовалась напряженность, и несколько раз всем троим пришлось притворяться, что тягостные паузы между репликами вызваны задержкой вайфай-сигнала, а не их собственным неумением поддержать разговор. «Люблю вас, ребята, — на прощание сказала Лео. — Вас всех». Улыбка Стефани потеплела, стала более естественной.

Лео до сих пор не поделилась с мамой новостью о беременности Стефани. Лучше всего сделать это завтра, думает она, а потом «завтра» превращается во «вчера», и вот завтра уже Рождество, и хоть Лео и не эксперт, но точно знает, что сегодня для этой новости явно не самое удачное время. Пожалуй, она поговорит с мамой когда-нибудь на странной неделе между Рождеством и Новым годом, когда все уже немножко сдулись и устали, но дух веселья еще не выветрился. Лео старается не думать, какую реакцию словосочетание «дух веселья» вызвало бы у Нины.