Граф, не чувствуя ног — заковылял к выходу, а к оставшейся княгине Павел Петрович был более милостив:

— Половину земель вам оставляю, налаживайте отношения с крестьянами, средства у вас имеются. Можете лесом торговать, пашни в аренду сдавать, но мой вам добрый совет — развивайте мануфактуры и производства. Всё в ваших руках, а про узаконенное рабство — забудьте!

Уже в дороге, генералиссимус в одном возке с императором обсуждали свершившееся:

— Прецедент создан, ваше величество, весть сия по всем уголкам империи прокатиться, понимаете, что все всколыхнутся, и холопы, и тем более дворяне⁈

— Понимаю, Александр Васильевич, и на тебя и твоих солдат надеюсь! Сейчас решим полюбовно с теми, кто в Шлиссельбурге раздумывает, будет пример для здравомыслящих. Ну а кто упорствовать в заблуждениях будет, с теми разговор короткий. Лучше сейчас малой кровью решить, без подстрекательства жидов, чем через сто с лишним лет братоубийственная война разразиться. Просили наши либералы свобод, будут!

— Малой кровью ли… — Вслух засомневался Суворов. — Ты уж подожди до коронации, Павел Петрович, со всеобщими реформами! Ну а я тебя поддержу в начинаниях, после этих знаний понимаю, как глубоко зараза проникла и продолжает разъедать общество. У нас как раз такой случай, что лучше руку отрезать, пока антонов огонь на все члены не перекинулся. Значит, будем резать и прижигать!

Помолчали, за небольшим оконцем возка мелькала обочина и стоящий впритык к дороге лес. Внутри было душно от рдеющей углями жаровни, император подтолкнул генералиссимуса: «Вот ты удивишь скоро потомков новостями, Александр Васильевич! Они ведь хотели мирной и спокойной жизни, как там Губин изволил выразиться — исподволь наращивая промышленный потенциал и подготавливая кадры для технологического рывка вперед!» Суворов от нарисованной самодержцем картины хмыкнул: «Да уж, Павел Петрович, и у нас найдется чем поразить и удивить потомков, в долгу не останемся!»

На несколько дней задержались в Москве, без официоза и пышных празднеств. Император, и до этого с неодобрением относившийся к бездарному времяпровождению, и тем более потраченным на это средствам — сейчас только скрипел зубами, глядя на лезущих из кожи сановников, встретивших его. От балов и торжественной встречи наотрез отказался, посоветовав все рвение лучше пустить на благоустройство столицы. Несколько встреч, все же, в достаточно скромном формате — провел. Исключительно деловых, где вкратце обрисовал свое видение развития страны собравшимся. Особо не распинался, умные поймут. А дураков — придется учить…

В Москве же, отягощенный послезнанием и снедаемый любопытством — организовал встречу с семейством Лопухиных. Якобы случайно и невзначай, на укоризненный и немой вопрос Суворова, тоже знающего о будущей фаворитке в той, не случившейся истории — развел руками: «Ну интересно мне генералиссимус! Да ты не кручинься, не дурак же я, в самом деле, на граблях танцевать!»

На следующее утро, выходя из предоставленных ему апартаментов, где осталась девятнадцатилетняя Анна Лопухина, император столкнулся с откровенно издевательски смеющимся генералиссимусом и смутился. Затем, не чинясь, признался: «Дура дурой, Александр Васильевич! Но до чего мила и хороша! Злой рок надо мной довлеет, не иначе!» Суворов заключил: «Ладно уж, с ней хоть всё понятно и известно, развлекайтесь, ваше величество…»

Южный Урал, март 1797 г.

Начало марта всколыхнуло не только поселения пришельцев из будущего, но и казалось — всю страну. И дело тут было вовсе не в первых признаках весны. Из столицы пришли вести от Губина, несколько возов набитых свежеотпечатанными букварями и сказками в стихах. Купец информировал, что в начале марта точно приедет сам, привезет с собой профессионалов каменщиков числом до полусотни, и несколько тысяч солдат — как отставных, направленных на поселение и помощь в заводах, так и сопровождающих высокое начальство в лице генералиссимуса. Вот эти вот воины Суворова — немного нервировали руководство, окромя Серёги. Тот нарезал круги, ожидая приезда Александра Васильевича и с не меньшим нетерпением — Ермолова.

Егор подтрунивал над братом:

— Ты прямо как девица на выданье, нарезаешь круги и бьешь копытом!

— Ты не понимаешь! — У участкового при упоминание всего, что было связанно с армией, чувство юмора пропадало сразу. — Для меня Алексей Петрович значит больше, чем для вас это велосипедист гребанный!

— Какой велосипедист? — Затупил Егор.

— Ну этот твой, помнишь ты в апреле два года назад отмечал запойно, начал с дня смеха, продолжил днем космонавтики и каждый день у тебя праздники? Только в день рождения Гитлера в себя пришел и завязал, сказал что богомерзко в такой черный день пить? Я чо запомнил, ты накануне, девятнадцатого апреля прям соловьем разливался про Дастина Хоффмана, который что-то там сожрал и на велосипеде катался. Всё у вас, наркоманов, не как у людей…

— Серёга! Дастин, это актер! А тот Альберт! Он химик в первую очередь! И ваще, ты чо, шуток не понимаешь⁈ Мне ли не знать про Ермолова, при нем такого позора с Кавказом не было! — Егор посмотрел в смеющиеся глаза брата и понял, что это уже над ним прикалываются. — Да ну тебя!

Так же достаточно большой обоз содержал в себе груз для химического производства и мелочи, особенно приятные попаданцам — вроде оливкового масла и кофе нескольких сортов. Внушительную сумму денег для бесперебойного функционирования заводов, известие о присвоении Галке статуса купца первой гильдии и большую кипу «свежей» прессы, двухнедельной давности. Вот от прочтения газет и журналов новоявленных экспертов по истории восемнадцатого века, к которым относили себя все попаданцы, включая школьников — посетил когнитивный диссонанс и разрыв шаблонов.

Анисим, после двух суток пристального изучения периодики — из убежденного коммуниста переквалифицировался в идейного монархиста. Особое удовольствие у него вызвала программная статья в Санкт-Петербургских ведомостях — «С кем вы, „цвет дворянства“?» Неизвестный автор, скрывающийся за псевдонимом Н. Л. П. (хотя какой к черту неизвестный, его сказками в стихах зачитывалась вся просвещенная публика, а «сказка о попе и о работнике его Балде» — вызывала скрежет зубовный у церковной верхушки) вел беспощадную атаку на существующее положение с крепостным правом.

В простой и доходчивой форме объяснял причины французской революции, делая неутешительные прогнозы для собственно Российской империи, при текущей ситуации и бесправном состоянии одного из основных столпов империи — крестьянства. Приводил экономические доводы, почему труд свободных землепашцев выгоднее рабской барщины. В лучших традициях пиара двадцать первого века.

Так же широко освещалась поездка государя императора на Брянщину для подавления восстания, с результатами — обескураживающими всех ныне здравствующих крепостных. Вслед шли статьи от крупных землевладельцев, поддержавших начинание императора всем сердцем и призывающих других соотечественников проявить благоразумие, христианское смирение и просто — оценить экономическую эффективность нового хозяйствования.

— Рисковый парень Павел Петрович! — С восхищением присвистнул Председатель на внеочередном собрании, вызванном этакими известиями. — Он же всему дворянству публично, хм, доводы к носу подвел! Или отмена крепостного права и свобода для крестьянского сословия или бунт Пугачева им покажется детским лепетом! Особенно этот пассаж им как серпом по причинному месту: «Все имущественные и финансовые споры между землевладельцами будут урегулироваться государством сугубо в правом поле»!

— И по две десятины земли на душу, это и не разгуляешься особо земледельцу, при современных методах хозяйствования. — Добавил участковый. — Зато какой всплеск демографии ждет страну в ближайшее время! Я молчу про поток переселенцев, которые хлынут осваивать новые рубежи родины. Или две десятины на душу, хоть и с волей в родной перди, или вот эти перспективы для пионеров, на которые намекают в статье…