Герда немного постояла возле стола, упёршись в него руками, затем взяла оружие и поплелась к двери. Теперь ей оставалось лишь ждать и не подпускать сомнения. Начался мандраж и это было очень некстати. Чтобы совладать с собой, взмахнула топором, представив, что бьёт по голове цветочницы. Слабый вышел удар. Сок белладонны ещё давал о себе знать, и движения были неуклюжие. А с людоедкой надо расправиться быстро. Промедление может стоить жизни.

Стараясь унять дрожь, Герда села возле двери, закрыла глаза. Перед внутренним взором появилось встревоженное бледное лицо брата на фоне клубящейся тьмы, в которой проскакивали зигзаги молний. Эта чернота надвигалась, из неё выползли бесплотные щупальца и опутали Кая, поглотили...

Герда распахнула веки, услышав звук шагов. Поднялась. От волнения закружилась голова, кожа покрылась «мурашками». Теперь главное не сплоховать. Нужен всего лишь один точный удар. Размах — удар. Что может быть проще. Будто дрова колешь, только вместо полена — голова людоедки. Герда сделала глубокий вдох, ощущая, как от напряжения взмокла спина. Выдохнула. Приготовилась.

Дверь открылась, в комнату вошла Цветочница с ведром с водой в руке. Она будто сразу же почувствовала опасность, благодушное выражение на её лице мигом сменилось на тревожное. В тот момент, когда Герда занесла топор, людоедка подалась в сторону, развернулась. Лезвие врезалось ей в лопатку, ведро с грохотом упало на пол.

Затрепетали огоньки свечей, мухи взвились к потолку, прогрохотал гром.

Цветочница взревела, вторя грозовой стихии, в её глазах горели боль и безумие. Она шарахнулась к стене, при этом рукоятка выскользнула из рук Герды и топор так и остался торчать из лопатки.

— Убей, — почти беззвучно прошептал Сказочник, который как-то умудрился найти в себе силы пошевелить губами.

Впрочем, никто его не услышал.

Возле стены людоедка повернулась, и, продолжая издавать звуки, похожие на звериный рёв, ринулась к Герде. Она впечатывала ноги-колонны в пол точно разъярённый носорог, лицо стало уродливым из-за гримасы гнева. Герда растерялась, попятилась — всё пошло не по плану, удар оказался не смертельным, эту суку он только разозлил! Что теперь делать?! Рванула к столу, схватила нож. Цветочница приближалась, брызжа слюной и выставив перед собой руки со скрюченными пальцами. На пути у неё был верстак, в приступе безумия, она перевернула его с такой лёгкостью, словно он состоял из пенопласта, труп вора рухнул на пол.

— Ка-ак?! — хрипло заорала людоедка, растягивая слова и выпучив ошалелые глаза. — Ка-ак ты-ы так быстро пришла в себя?! Ка-ак?!

Она будто бы и не чувствовала боли, не замечала, что в её лопатке застрял топор. Герда поняла, что надо действовать, иначе эта огромная гадина просто сомнёт её, раздавит как букашку. Шагнула вперёд, ударила ножом ей в живот, дёрнула вверх, вспарывая плоть, как учили на уроках самообороны, выдернула лезвие, ударила ещё раз и ещё, затем шарахнулась в сторону, споткнулась об опрокинутое ведро, упала, поползла на карачках, задыхаясь от переизбытка эмоций. Лишь упёршись в стену, осмелилась оглянуться.

Цветочница, непрерывно гримасничая, сделала шаг, пошатнулась. Как-то удивлённо посмотрела на свой объёмный живот, из которого склизкими окровавленными червями вываливались кишки.

— Что ты наделала? — её голос стал тонким. — Ты посмотри, негодяйка, что ты натворила? Да как же я теперь, а?

— Сдохни! — вырвалось из Герды. — Сдохни, сдохни, тварь!

Но Цветочница как будто подыхать не собиралась, она хоть и медленно, но передвигала ноги, приближаясь. Её глаза стали мутными, губы размыкались и смыкались, выдавливая изо рта пенистую слюну. Герда поднялась, вжалась в стену, словно пытаясь в ней раствориться.

— Сдохни, — уже шёпотом, умоляюще произнесла она. — Пожалуйста, умри.

Людоедка остановилась, медленно моргнула. Затем ощерилась, мотнула головой.

— Нет... нет, я буду жить. Господь желает, чтобы я жила, ради... ради своих деток. Сейчас вот разберусь с тобой и.... — её язык заплетался, — и пойду их кормить. Мои сыночки про... проголодались. Время ужина... время ужина...

Она поглядела на Герду исподлобья, захохотала и бросилась вперёд, словно нашла в себе какой-то нерастраченный резерв.

— Время ужина!

Герда шарахнулась в сторону двери. Цветочница наступила на собственные кишки и врезалась в стену, разбив лицо, однако и это её не сокрушило. Она отступила на пару шагов, посмотрела вправо, влево, явно потеряв ориентацию в пространстве.

— Время... ужина... время... ужина... время... ужина...

Герда ощутила одновременно и обиду, и злость: ну почему эта гадина всё ещё жива?! Нечестно! Нормальные люди после таких ран не ходят, не нападают!

— Время... ужина... — повторяла Цветочница, как испорченная пластинка, — время ужина...

«Нет, она должна умереть, сейчас же!» — вспыхнуло в голове Герды.

Кинулась к людоедке, выдернула топор из лопатки и с истошным визгом обрушила лезвие ей на голову, проломив череп. Сознание захлестнула тьма. Герда уже себя не контролировала, это уже не она, а её ярость била упавшую на пол Цветочницу. Топор взметался, разбрызгивая кровь, и рубил, рубил.

Прошло немало времени, прежде чем обессиленная Герда опомнилась. И ужаснулась, не веря своим глазам, сомневаясь, что всё это сотворила она. Перед ней лежало месиво из растерзанной плоти и костей — то, что совсем недавно было женщиной, которая выращивала прекрасные цветы, заботилась о своих детках и пожирала людей.

Её больше нет. Стёрта с лица земли.

— Её больше нет, — тихо промолвила Герда, выронив топор. Рассудок балансировал на грани сумасшествия.

Она отступила от трупа, почувствовав рвотные позывы. Попыталась их сдержать, но тщетно — вырвало. Сплюнув горькую слюну, подошла к Сказочнику, села на пол рядом с ним.

— Потерпи. Сейчас соберусь с силами и вытащу тебя из этой комнаты. Отдохну чуток и вытащу. Здесь нельзя находиться. Потерпи.

Тихо пророкотал гром — гроза уходила. Догорали свечи, мухи успокоились и продолжили пиршество.

Герда усмехнулась, удивившись что ещё способна усмехаться.

— Утром ты мне втирал, что в промзоне вообще никому доверять нельзя, а стоило Цветочнице поманить тебя котлетками, побежал за ней вприпрыжку. «Не мешало бы пожрать. Я утром даже не завтракал», — передразнила она его. — Советуешь и сам же свои советы не выполняешь. Да и я хороша...

Щека Сказочника чуть дёрнулась. Он разомкнул губы и прошептал еле слышно:

— Виноват... признаю.

Герда кивнула.

— Хорошо... хорошо, что признаёшь.

Больше находиться в этой вонючей комнате было невыносимо. Герда встала, взяла Сказочника за запястья и потащила, морщась от напряжения. Метр, ещё метр. Передохнула и поволокла дальше, проворчав:

— Да что же ты такой тяжёлый. Набил брюхо котлетками.

Она вытащила его из комнаты в цех, положила возле станка, затем закрыла дверь в мясницкую и ощутила облегчение — словно захлопнула врата в ад.

А потом случилось то, что заставило её снова напрячься: сверху, со стороны железной лестницы, ведущей на второй этаж, послышалось басовитое мычание:

— Мама-а... мамочка-а... Мама-а.... мамочка-а...

— Мама-а... мамочка-а...

У Герды мороз по коже пошёл от этих голосов. Цветочница рассказывала о маленьких сыночках, но подобные звуки едва ли могли издавать дети. Логово людоедки, как выяснилось, было полно тёмных сюрпризов.

«Детки» продолжали звать мамочку — иногда плаксиво, а порой и напористо, зло. Герда решила, что одна ни за что не станет подниматься наверх, только со Сказочником. Надо только чтобы тот скорей оклемался. Пока он мог только тихо слова произносить, да и то через силу. И как же заставить его двигаться? Та ещё задача.