Не зная, правильно ли она делает, Герда принялась растирать ему лицо, руки, надеясь таким образом разогнать кровь. Затем сходила на кухню, выпила воды, зачерпнув её ковшиком из ведра, потом в том же ковшике принесла воду Сказочнику. Он сумел сделать несколько глотков, ему определённо становилось лучше. Примерно через час у него получилось согнуть и разогнуть руки, ноги, а ещё часа через два — поднялся, сделал пару шагов, держась за станок.

— Оживаю потихоньку. Скоро буду как новенький. Вот же Цветочница, падла, на котлеты нас пустить хотела. Чёрт, теперь мне эта комната в кошмарах сниться будет.

— Кстати, о котлетах... — поморщилась Герда.

— Стоп! — Сказочник поднял руку с раскрытой ладонью. — Мы с тобой ели котлеты из крысятины, и точка! Мы — не людоеды. Не знаю, как ты, но я буду именно так думать. А лучше, вообще об этом не думать. Забыть, словно этих котлет и не было.

Герда рассудила, что он абсолютно прав. Возможно, он и предлагал самообман, но так проще, легче для рассудка, который и без того настрадался за последнее время. Котлеты из мяса крыс? Не из человечины? Пусть будет так. Вот только не думать об этом не получалось.

Осторожно, словно ступая по канату, Сказочник прошёлся по цеху. Размялся, делая круговые движения руками, после чего зашёл на кухню, вернулся с двустволкой.

— Два патрона, — объявил он. — Надо бы ещё поискать. И глянуть, что за детишки такие там наверху голосят. Странно, что они ещё не показались, тут явно что-то не так.

«Тут всё не так!» — едва не выкрикнула Герда. Всё в ней призывало уйти из логова людоедки прямо сейчас, каждая минута, проведённая здесь, казалась пыткой. Как бы ни хотелось отстраниться от произошедшего, а перед глазами то и дело возникало искажённое злобой лицо Цветочницы, в голове звучал её голос: «Время ужина! Время ужина!..»

Но всё же Сказочник был опять-таки прав: необходимо поглядеть на детишек. Не из-за любопытства, разумеется, а потому что так надо. Они не в ответе за свою кровожадную мамашу и, возможно, им нужна помощь. Как Каю. Не пожалеть бы только потом об этом. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Герда слышала эту пословицу от отца и не слишком понимала её смысл. Но сейчас начала подозревать, что скоро поймёт, прочувствует. Впрочем, они со Сказочником уже в аду, куда уж дальше. Однако, говорить себе, что хуже не будет, она не стала — боялась сглазить.

— Мама-а... мамочка-а... — не прекращали мычать отпрыски Цветочницы. Теперь в их голосах совсем не было требования, а только плаксивая печать.

Сказочник повесил двустволку на плечо, осенил себя крестным знамением и начал подниматься по лестнице, держась за перила и останавливаясь через несколько ступенек, чтобы передохнуть. Его движения выглядели тягучими, словно на руках и ногах висели пудовые гири, до полного восстановления ему ещё было далеко. Герда шла за ним напряжённо, в голове пульсировала мысль: «Я не хочу входить в ту дверь наверху! Не хочу видеть, что за ней! Не хочу, не хочу!» Но она всё же поднималась вопреки своему страху.

Но вот и металлическая площадка второго этажа. Дверь. Сказочник несколько секунд колебался, прежде чем решился открыть её. Он снял двустволку с плеча, вошёл в полумрак небольшой комнаты, которая когда-то была кабинетом начальства. Следом, затаив дыхание, переступила порог Герда.

Тёмные занавески плотно прикрывали окна, но то, что находилось в комнате, можно было разглядеть. На широкой кровати сидело жуткое существо. Точнее, два существа, с единым жирным, облачённым в полосатую пижаму телом. Головы будто вплавились друг в друга сухожилиями, кожей, костями, на макушках торчали рыжие редкие волосы. Монстры кривили безгубые рты, таращили белёсые с узкими зрачками глаза, тянули тоненькие слабые руки с крохотными пальцами и шевелили столь же тонкими ногами, которые явно никогда не сделали ни одного шага. Лица были морщинистые, как у стариков, но всё же что-то детское в них ощущалось.

— Мама-а... мамочка-а... — хором пробасили мутанты.

Их скошенные подбородки блестели от слюны, на уродливых физиономиях было дебильное выражение. Дети людоедки глядели на Герду и Сказочника, но как будто не сознавали, что к ним зашли посторонние.

Герда тихонько подошла к окну, раздвинула занавески. В помещение ворвался свет вечернего солнца. Мутанты скорчились на кровати, заверещали, прикрыв узкими ладонями лица и закрыв глаза. Пришлось снова задёрнуть занавески.

Сказочник вытер дрожащей рукой испарину со лба, направил двустволку на монстров.

— Это дети, — как-то безнадёжно сказала Герда.

— Знаю, — выдавил Сказочник и кивнул на оружие в своей руке. — А это — акт милосердия. Ты же понимаешь, без мамаши они не выживут. Помрут от жажды, от голода. Их могут крысы сожрать. Лучше уж так, сразу, без мучений. Это будет правильно.

Герда промолчала, хотя очень хотелось начать что-то ему доказывать, уверять, что есть иной выход, гуманный. Вот только иного выхода она не видела. Маленькие монстры обречены на смерть.

Сказочник потупил взгляд, на его лице отражалась внутренняя боль. Он собирался совершить акт милосердия, но явно не мог на это решиться. А дети успокоились, ощерили рты с кривыми зубами.

— Ку-ушать... мамочка-а... ку-ушать... — они произносили слова дружно, словно у них был один мозг на двоих.

— Ну же, скажи что-нибудь, — потребовал Сказочник, переминаясь с ноги на ногу. — Ты же понимаешь, что я должен это сделать.

— Понимаю, — вздохнула Герда.

— И я сделаю. Они даже ничего не почувствуют. Им не будет больно, — он всячески пытался оправдаться перед самим собой. — Чёртова Цветочница. Нахера она вообще их родила? Ненавижу, суку. Скажи что-нибудь, Герда, ну же? Скажи, что я всё делаю правильно.

Его необходимо было подбодрить, но Герда не могла. В голове словно возник барьер, через который не могли пробиться слова поддержки. Она просто стояла возле окна и ждала, что грянет выстрел, после которого на неё конечно же обрушится тяжесть вины. Обязательно обрушится. Из-за того, что не увидела иных вариантов, из-за собственной беспомощности. И эту тяжесть они будут нести вдвоём, она и Сказочник.

— Нет, не могу, — он опустил ружьё. — Да чтоб меня... не могу и всё тут. Что будем делать, а? Притворимся, что вообще сюда не заходили и не видели этих... детей?

— Похоже, нам ничего другого и не остаётся, — вынуждена была признать Герда с печалью в голосе.

Она подумала, что теперь к жутким образам, которые ей будут являться в ночных кошмарах, помимо Цветочницы, добавятся ещё эти два ребёнка. Их не забыть, не стереть из памяти, они поселятся в сознании навсегда. Эти старческие лица, тонкие ручонки, глупые глаза. И голоса: «Мама-а... мамочка-а...» Это станет её проклятьем, наказанием. И надо будет как-то с этим проклятьем жить.

Сказочник снова повесил двустволку на плечо и с поникшей головой вышел на лестничную площадку. Герда подошла к кровати.

— Простите меня. Нас.

Она сомневалась, что маленькие мутанты её поняли, но произнести эти слова для неё было важно. Хотя легче и не стало. Мало что есть более ненормального, чем просить прощение за сохранение жизни. Ощущая, как к горлу подкатил горький комок, Герда покинула сумрачную комнату. Сказочник понуро развёл руками, тяжело вздохнул.

— Вот такие вот дела. Паршивые. Не убил, а чувствую себя убийцей, — он встрепенулся, тряхнул головой. — Ну да ладно, жизнь продолжается. Пора нам отсюда убираться.

Герда кивнула, решив, что это лучшие слова за последние часы. Ей начало казаться, что всё здесь — стены, пол, потолок — пропитано каким-то ядом, который медленно, но верно отравляет рассудок. Логово безумной людоедки. Действительно, пора отсюда сваливать и чем скорее, тем лучше, иначе это поганое место преподнесёт очередной жуткий сюрприз.

Они спустились. Их вещи лежали на кухне, там, где и были оставлены. Сказочник обыскал шкафчики, нашёл ещё восемь патронов для ружья и это немного улучшило его настроение.