— Зачем такому одаренному бойцу прятаться под вуалью? Чего стесняешься?

Она снова ударила. Мимо.

— Или тебе есть что скрывать? Я таких сильных девок еще не видела. И дерешься ты не как женщина. И молчишь! — Она ухмыльнулась. — Знаешь, что Фан Гочжэнь сделал с последним из мужиков, который обманом влез сюда? Заставил съесть собственные…

Оюан мог бы увернуться от ее пинка. Но не стал. Удар пришелся туда, куда его соперница и метила: точно между ног. Конечно, было больно — шрам чувствительности так и не потерял, — но Оюан не сложился пополам, как она ожидала.

Он воспользовался возможностью. Зажал ее ногу бедрами, поймал неловко взметнувшуюся руку за запястье, заломил локоть и впечатал противницу лицом в песок.

Она яростно вопила, пытаясь вырваться, хотя Оюан коленом давил ей на спину. Ему хотелось отплатить ей за подозрения. Растоптать. Генерал не был мужчиной и имел множество возможностей в этом убедиться, глядя на собственное тело и на реакцию окружающих. И сильнее оказался не благодаря своему полу, а потому, что в свое время выстоял под градом насмешек и трудился так, как никакому мужчине и не снилось.

Он сильней заломил сопернице руку, смакуя то, как она бьется, постепенно теряя силы. Женщина обмякла. Оюан сделал над собой усилие и перестал давить. Наклонился и сказал ей в ухо с яростным отвращением:

— Фан Гочжэнь заставил его съесть свои яйца? Надеюсь, ему понравилось. Но со мной этот номер вряд ли пройдет.

Отвращение к самому себе так захлестнуло его, что остальных соперниц он едва заметил. Одна, другая, третья — все слабее Оюана, да и решимость не та. И вот он уже стоит, тяжело дыша, левая рука ноет с непривычки, устав сжимать меч, — а над горизонтом встает солнце. Он победил.

В воздухе, крутясь, сверкнул деревянный значок. Он машинально поймал его, поднял голову и встретился взглядом с Фэном.

— Мои поздравления бесстрашной! Я никогда не верил, что телесное увечье — помеха мастерству. Много лет уже не видел такого представления. — Глаза с тяжелыми веками задержались на лице генерала. — Заходи на огонек, победительница. Мне не терпится исполнить твое желание.

Намек потряс Оюана. Годами он выслушивал шуточки ниже пояса. Однако из тех, кто высмеивал его, строил догадки, озвучивал свои фантазии у генерала за спиной, но так, чтобы он слышал, никто всерьез не считал его женщиной. Никогда прежде его не раздевал глазами мужчина. Он пристально взглянул на пирата. Какой же Фан толстый, полная противоположность самому Оюану. В его намерениях ощущалась угроза.

Он изо всех сил зажал в левом кулаке твердый значок. Этого было мало, чтобы стереть странное, неприятное ощущение глубоко внутри — возможно, остаточную боль в шраме. А может, оно родилось в той, отсутствующей части его тела? Я бы сделал что угодно.

Но что угодно не понадобится. Он свою роль отыграл. Дальше пусть Чжу отдувается.

— Сияющий Король! Никто меня не предупредил, что вы такая… креветка, — сказал Фэн, любуясь Чжу в золотом одеянии и с позолоченной рукой. При этом пират заставил ее смотреть на себя снизу вверх, как будто король тут он. Позади его кресла, похожего на трон, холодный зимний свет струился в круглое окошко, закрытое белоснежной бумагой. Из-под плаща Фана, по вороту отделанного мехом серебристой куницы, выглядывало мощное брюхо. Ноги он расставил чуть ли не на ширину всей комнаты. Судя по многолюдности города, у наглого пирата были свои почитатели. Но на Чжу, стоявшую на пороге, он смотрел веселыми и холодными, как то зимнее окно, глазами.

— Итак. Ты хочешь, чтобы я тебе помог, потому что ты обязательно победишь. А чем докажешь? На трон Великой Юани метит достаточно сильных, честолюбивых людей.

— Верно, — согласилась Чжу. — А получится у меня. Скажи, из всех претендентов — у кого еще есть Небесный Мандат? Доказательство моего будущего успеха неопровержимо.

Фан улыбнулся — не без издевки.

— У тебя он действительно есть, Чжу Юаньчжан? Байки о священном Мандате Сияющего Короля дошли до Цинъюаня, верно. Но им нет веры. В непростые времена живем. У меня правило — верить только собственным глазам. Ну, где там ваше чудо-доказательство?

Чжу вскинула золотую руку резной ладонью вверх, и Мандат взвился над ней: ослепительное белое пламя, белее оконной бумаги, белое, как око солнца в небесах. В свое время этот свет внушил веру сотням тысяч людей. Теперь он озарил пыльный шелк занавесей, отделявших приемный зал Фана от остальных комнат, и пылинки вспыхнули звездами. Свет пронизывал соленый морской воздух. Комната плавала в мерцающей белизне, туманной, молочной. Цвета ци, цвета рвущейся из тела жизненной силы. Чжу тысячу раз видела этот свет, и каждый раз у нее трепетало сердце.

— Будешь отрицать, Фан Гочжэнь?

— Видимо, не буду.

Торжество Чжу приугасло, когда он продолжил:

— Я отрицаю другое: что Мандат — доказательство. Белый? — Фан поднял бровь. — Надеюсь, ты не сам выбрал такой зловещий цвет! Ты не один тут такой фокусник, Чжу Юаньчжан. Думаешь, нет других людей с Мандатом? О генерале Чжане слыхал что-нибудь?

Мадам Чжан обращалась к Фану и получила отказ? Чжу нахмурилась. Она этого не знала. Неприятная новость — у Фана, оказывается, есть привычка отказывать возможным союзникам.

— Генерал Чжан погиб. А слухам веры нет.

— Погиб? — Фан и ухом не повел. — Жалость какая. Хороший был человек. Я на него деньги поставил. А вот другой — тот определенно жив и брыкается.

Вот это был сюрприз так сюрприз. Чжу спросила не своим голосом:

— Какой еще другой?

— Ну тот, у которого Мандат правильного цвета! Цвет удачи, процветания и героизма. Вечная классика. — Он откинулся назад, в пику сдержанной позе Чжу, и улыбнулся. — Красный.

Такого цвета был старый Мандат «Красных повязок». Чжу испытала мгновенное облегчение. А то ей уже показалось, что Фан имеет в виду пресловутого невидимку, который с неясной целью дергает за ниточки, скрываясь в тени. Значит, красный…

Чжу вспомнилось, как Мандат того потустороннего ребенка, Сияющего Принца, заливал помост кровавым сиянием.

— Того Мандата давно нет. Я с ним покончил.

— Разве? Недобил, вероятно. Я его видел в прошлом месяце. Обладатель сам явился ко мне, прямо как ты. И попытался предложить союз.

До Чжу внезапно дошло. Она вспомнила отсеченные руки, послание, вырезанное на человеческой коже.

— Верно, — кивнул Фэн, прочитав выражение ее лица. — Тебе надо разбить флот Чэня Юляна, так ведь? К счастью для тебя, я ему отказал, как и Чжанам. Я собираюсь пересидеть заваруху. Мне плевать, кто свергнет юаньскую династию. Честно — не уверен, что это будет один из вас. Если Мандатов было три, как поручиться, что нет четвертого? Разбирайтесь между собой сами. Я уверен, что найду общий язык с победителем, кто бы им ни стал.

Чжу мысленно старалась выжечь свою убежденность у него в мозгу:

— Это буду я.

Пират только руками развел.

— Будешь? Тогда и приходи. Побеседуем.

Края деревянного значка врезались Чжу в плотно сжатую ладонь. Она вспомнила голого, дрожащего Оюана. Чжу ввергла его в это унижение, чтобы заставить сделать то, чего он не хотел. Но она заранее знала — сделает. Ради цели пойдет на все.

Как и она.

— После победы, — сказала она пирату, — я стану императором. Ты придешь не к кому-нибудь, а ко мне.

Фэн, все еще ухмыляясь, поймал значок. Взглянул — и улыбка, к ее удовлетворению, мгновенно слиняла с его лица. Чжу твердо произнесла:

— Я пришел за своей наградой.

— Так это ты?!

Фан отбросил непринужденный тон. Он был весь внимание. У Чжу мурашки поползли по коже в предчувствии неминуемой опасности.

— Боец-левша под вуалью? Как тебе удалось не попасться? Были уже такие попытки. Но женщины обычно разоблачают мужчин.

Занавеси от пола до потолка по краям комнаты тяжело колыхались. Скорее альков, чем темница.

— Как вам всем прекрасно известно, состязание только для женщин. Я горд, что держу слово и выполняю просьбы победительниц. Но не в том случае, когда моим гостеприимством злоупотребляют. — Гнев сделал голос Фана вкрадчивым. — Дурака из меня делать я никому не позволю.