— По пути сюда я спросил Цзяо Ю, как причинить человеку нестерпимую боль, не ранив его. Он сказал мне попробовать вот это… Наверное, подумал, что мне надо выпытать из кого-то признание. — Естественно, совесть Цзяо не мучила. — По-видимому, если боль можно облегчить иглоукалыванием, то и обратное возможно. Чтобы добиться максимального эффекта, нужна опытная рука. Но даже знания основных линий хватит, чтобы заставить человека орать от боли.

— Орать я не буду, — ответил Оюан. Взгляд его был прикован к иголкам. Видеть, как кто-то предвкушает облегчение, подумала Чжу, — это даже интимней, чем наблюдать сам момент. Дойдя до предела, человек трепещет от желания, хотя до встречи с желаемым еще далеко.

Она мягко сказала:

— Расстегнись.

Оюан не сообразил сразу, что это будет нужно. Теперь до него дошло. Перспектива унижения омрачила его желание, но не смогла милосердно стереть его.

После очень долгой паузы Оюан положил меч на кровать и встал. Отвернувшись от Чжу, он рывками расстегнул все застежки и сбросил одежду.

От напряжения жилы проступили по обеим сторонам его гладкого горла, где не наблюдалось ни щетины, ни кадыка. Чжу немедленно — инстинктивно — поняла, что она первая и единственная, кто видит его обнаженным. Он сдался ей на милость, и неизмеримость этого поступка наполнила ее благоговением. Дух захватило. Чжу доводилось видеть его жир, кровь и мышцы. Но истинное вторжение произошло сейчас. Между ними безвозвратно рухнула какая-то преграда.

То, что Оюан прятал под одеждой, не слишком отличалось от того, что скрывала сама Чжу. Не зеркальное отражение, но сходство по сути: их тела не соответствовали той роли, которую они играли в глазах людей. Чжу казалось, что они и дышат в унисон. Если они прикоснутся друг к другу, это будет не обычное соприкосновение тел, но слияние душ, запредельность безусловного приятия, потому что они понимали и чувства, и тела друг друга. Потому что они были — одно.

Кончик первой иглы завис над Оюаном. И, прежде чем острие коснулось кожи, от близости руки Чжу у него встали дыбом все едва видимые волоски. По ее телу прошла ответная дрожь: осознание родства.

Чжу знала об их сходстве. Оюан — нет. Ее охватило сладкое, почти неодолимое, никогда прежде не испытанное желание: сбросить одежду и показаться ему, чтобы он знал, отчего она так хорошо его понимает. Почему-то ей это казалось более действенным, чем просто признаться. Все равно что отдаться. Поделиться собой во всей полноте с единственным из всех известных ей людей, кто способен понять.

Она не успела погрузиться в свои желания. Оюан с отчаянием попросил:

— Давай же!

Их подхватила общая волна, вставшие дыбом волоски соприкоснулись, и игла легко вошла под кожу.

Оюан стоял в ряду соперниц по состязанию. В песчаной цинъюаньской грязище были по кругу расставлены бамбуковые шесты в два человеческих роста. Их согнутые аркой верхушки украсили плетеными шарами в ленточках. Те раскачивались и переливались на сыром морском ветру. Холод не распугал местных зрителей. Толпа вопила вразнобой, люди локтями пробивались к арене. Продавцы еды, вопящие дети, собаки, цыплята, редкие мужчины и невероятное по меркам Оюана количество женщин. Все собрались посмотреть на состязание.

Оюан был одет в черный плащ с пояском и шелковым воротом. Из-под плаща выглядывал складчатый подол легкой юбки. Удобные темные штаны он заправил в мягкие высокие сапожки. Лицо скрывала черная чадра. Волосы свободно рассыпались по плечам, но часть была собрала в узел и перехвачена лентой на затылке, чтобы не лезли в глаза. Под одежду на уровне груди ему напихали тряпочек, чтобы было похоже на… нет, об этом Оюан отказывался думать.

Если бы не Чжу с его иглами, он бы на такое не согласился. Сначала было совсем не больно, и он даже разочаровался. Затем Чжу ввела последнюю иглу, и его словно молнией прошило. Он не закричал, но не потому, что сдержался. Просто забыл как. Боль, усиленная унижением и наготой, захлестнула его целиком. А потом он пришел в себя и понял, что задыхается и трясется, стоя на четвереньках у ног Чжу, и капли пота пятнают некрашеные половицы. Гордость, стыд — все исчезло. Оюан не знал, почему именно Чжу и никто, кроме него. Но в благодарность за такое Оюан готов был ползать на коленях вечно.

Даже теперь, стоя на песчаной арене, он еще ощущал остаточную боль. Певучая, великолепная, подобная молнии агония, благодаря которой все стало — на миг — чуть более терпимым.

Высоко над ними Фан Гочжэнь восседал на своем пиратском троне. Грузный, но мужественный, он выглядел впечатляюще. Серебряная грудная пластина и отороченные мехом наплечники добавляли ему объемов. Поясная пряжка в виде львиной головы, размером с два кулака Оюана, красовалась по центру его необъятного брюха. Кольчуга прикрывала широко расставленные бедра в шароварах. Грива нечесаных волос была точно у разбойника. На многих других такие доспехи и вальяжная поза смотрелись бы глупым, недостойным бахвальством. Но Оюан в воинах разбирался. Мощь Фана была очевидна, как земное притяжение. Пират имел право красоваться сколько душе угодно — это не пустое хвастовство.

Фан лениво объявил:

— Игры начинаются!

Первая соперница Оюана вышла на арену ему навстречу и поклонилась в знак приветствия. Она была примерно одного возраста с Чжан — старовата для женщины — и сжимала два коротких меча, какие Оюан обычно презирал. Но сейчас меч у него находился в левой руке, а правую скрывал восковой футляр, имитирующий деревянную кисть. Он чувствовал себя не в своей тарелке и не потрудился ответить на поклон.

Женщина скривилась, заметив его грубость.

— Ну, если так… — сказала она и ударила.

Оюан отскочил, но она не дала ему времени поймать равновесие и тут же атаковала, осыпая его странно непредсказуемыми косыми ударами. Оюан раньше и не подозревал, насколько ему помогает в бою способность просчитать следующий ход врага. Но с женшинами ему драться, не доводилось. Это оказалось иначе. Она была маленькая, быстрая, он с трудом мог за ней уследить. Ее гибкие пружинистые движения все время сбивали генерала с толку. Он подпрыгнул, уходя от удара по ногам. Клинок рассек ему трепещущий подол. Оюан приземлился и, обозленный, потерял равновесие. Нет, таких поединков у него еще не было. Разве что с…

Чжу, с изумлением понял он. Но ведь они сражались только один раз. Может, ему только кажется, что сходство есть.

— Я не хочу тебя ранить, сестренка, — шепнула ему соперница, когда они снова сошлись лицом к лицу. — Только я пришла за наградой. Ты просто хочешь попасть в матросы? Если да, лучше побереги силы для следующих поединков, чтобы показать себя…

Оюан отшвырнул ее, вложив в удар все свое отвращение. Женщина вскочила с песка, рявкнув:

— Вот так, значит? Молодая да наглая? Ну, сейчас проучу…

Гнев ее окрылил. Левый клинок задел плечо генерала. Затем правый чуть не сорвал чадру. Вокруг стоял гул, похожий на океанский прибой, даром что местное бурое море больше смахивало на болотце. Оюан сообразил — да это же рев толпы!

— Чай, не дрова рубишь, — насмехалась женщина. — Вроде стройная, легкая, а телом не владеешь. У тебя что, наставник мужик был? Мечом машешь так, словно ты сильнее, чем есть. Вот ты ду…

Однако Оюан уже пошел в атаку. Да, женщины и впрямь сражаются иначе. Но он не был бы лучшим мечником империи, если бы не умел приспосабливаться к противнику. Глаза его соперницы расширились, и она отчаянным взмахом вскинула оба меча, пытаясь отбить летящий на нее клинок.

Он ощутил тихое острое удовлетворение, когда она дрогнула и пошатнулась под его ударом. Годами Оюан заставлял себя драться, как полноценные мужчины, у которых руки длиннее, рост выше. Постоянно оттачивал навыки. Он выжал из своего слабого тела все, что мог, и теперь не притворялся сильным, а был им. Даже с одной левой рукой Оюан превосходил свою соперницу по силе.

Она отскочила с хриплым вскриком. Сила Оюана не просто удивила ее, а вызвала подозрения. Когда они снова пошли на сближение, женщина бросила: