Он потянулся к мечу, лежавшему на столе.

Кафтан Чжу был перехвачен не тяжелым золотым поясом, как обычно, а простой лентой. Она спланировала все в общих чертах, стараясь не задумываться о подробностях. В ее глазах это не слишком отличалось от того, чтобы убить или пытать невинного мальчика. Да, не хочется, ни малейшего удовольствия — но придется. И силы воли хватит. Мне на что угодно силы хватит, безжалостно подумала Чжу, и поэтому меня не победить.

Лента развязалась. Королевское одеяние упало к ее ногам, открыв то, что она намеренно оставила обнаженным под верхней одеждой.

— Я состязалась честно.

Фан замер с мечом в руке. Она не могла прочесть его выражение. Затем, когда Чжу уже подумала, что совершила ошибку, он взорвался ошеломленным хохотом:

— Вот почему ты такая козявка! Голосок еще писклявый… Я думал, тебе самое большее пятнадцать. Ну, это мне нравится гораздо больше.

Удивление сменилось глубоким интересом. Во взгляде пирата появился новый, незнакомый ей оттенок. Желание. Странное чувство, словно мир встал с ног на голову. Не отводя от нее глаз, Фан крикнул слугам, которые, наверное, торчали с той стороны занавесок:

— Не входить!

Чжу он сказал:

— Тебе не обязательно было скрывать лицо, хотя понятно, почему ты его стесняешься. Меня никогда не интересовали бесполезные красотки. Мне нравятся равные. — Он взглянул на Чжу с обостренным интересом. — У тебя тело женщины. Но ты владеешь Мандатом, ходишь, разговариваешь и дерешься, точно мужик. До какой степени ты женщина?

На миг Чжу увидела себя его глазами. Взгляд Фана словно вернул ее в собственное неказистое тело, поставил перед фактом: вот ее страшненькое лицо, смуглое, словно панцирь сверчка, вот тело с тощими бедрами, стройными мускулистыми ногами, маленькой грудью. До чего же неприятное ощущение.

Фан расстегнул и сбросил кафтан. Под ним ничего не было — как будто пират день-деньской ходил в полной готовности поближе познакомиться с любой из окружавших его женщин. Надменная ухмылка вернулась, но в глазах появился вызов. Чжу окинула взглядом его большое грузное тело. От роскошной жизни оно заплыло жиром, но крепкое бойцовское сложение все равно угадывалось. Он сидел, развалясь в кресле, широко расставив мощные ноги. Растущий интерес к ней был очевиден. В буквальном смысле.

Фан воспринимал Чжу определенным образом. Но она-то была совсем другая. Внезапно она стряхнула с себя морок его взгляда и снова стала собой. Никто меня не переделает, яростно подумала Чжу, ничто не изменит — ни внешность, ни одежда, ни поступки.

Она перешагнула сброшенную одежду. Жесткая золотая парча не растеклась по полу, а осталась лежать, как сброшенная шкурка цикады. Босые ноги Чжу зябко ступали по холодному камню. Еще одна капля в чашу ее страданий, которая кажется бездонной. Я сильная и вынесу что угодно.

— Не беспокойся, — заверила пирата Чжу. — Для тебя я вполне себе женщина.

На постоялый двор Чжу вернулась затемно. Триумф более чем перевесил незнакомое, объективно чуть неприятное, саднящее ощущение между ног. Фан рассмеялся, удивленно и дружелюбно, когда Чжу поднялась с кровати, где они (наконец-то) пришли к финалу, и он увидел пятно крови среди других, бесцветных пятен.

— Только не говори мне, что ты была девственницей!

Чжу не ответила.

— Так, значит, я позаимствую твой флот, — весело сказала она, набрасывая платье.

Фан невозмутимо развалился на смятых простынях. В искусстве дождя и облаков безграничная уверенность делала его великодушным. Скорее всего любовницам пирата было не на что жаловаться, хотя саму Чжу процесс не взволновал. Все равно что почистить зубы. Зато интересно: всегда можно что-то новое узнать о человеке во время физической близости, будь то поединок или соитие. Или — иглоукалывание.

— Ах, Чжу Юаньчжан. У тебя есть отличие — ночь с тобой обошлась мне крайне дорого. Но да, я человек чести. Бери мой флот.

— У тебя тоже есть отличие — ты единственный, кто трахал будущего императора, — парировала Чжу. — Когда я сяду на трон, приходи, проси чего хочешь. Я непременно исполню твое желание.

— Щедро, — сказал Фэн, которого это позабавило. — А если я захочу тебя трахнуть еще раз?

— Проси чего хочешь. Но сначала подумай, — Чжу, уже в золотом одеянии, ухмыльнулась ему с порога. — Я не настолько благородна, чтобы не сделать тебя евнухом потом. Вот это будет отличие так отличие: император — последний, кого ты трахал в жизни. Судить, стоило ли оно того, предоставляю тебе.

Вернувшись в свою комнату, Чжу приказала служанке принести миску теплой воды. Хотелось помыться. Все обернулось как нельзя лучше. Фан отдал ей корабли вместе с экипажем. Теперь они с Оюаном победят Чэня… А тем временем Мадам Чжан с Главным Советником измотают друг друга. Когда Чжу покончит с Чэнем и двинет армию на Даду, между ней и троном уже не останется препятствий. Она предвкушала миг будущей победы, который казался ей более реальным, чем настоящее.

Чжу задумалась и не заметила, как кто-то вошел. Подняла голову и удивилась — вместо служанки с водой на пороге стоял Оюан.

Его трясло. Это первое, что бросилось Чжу в глаза. Потом до нее дошло: да он в ярости. Таким она генерала еще не видела. Сжатые кулаки побелели от напряжения.

А, понятно. Чжу чуть не забыла о своем единоличном решении избавиться от командира Чу. Она виновато вспомнила, как только что шла через зал, полный женщин, которые теперь, когда состязания миновали, держались куда дружелюбней, но Юйчуня нигде не видела. Может, он закрылся в комнате, оттирает меч и думает о приказе Чжу? Юйчунь вырос на улице — жесткий, закаленный жизнью не менее, чем сама Чжу. Однако даже ему было непросто убить ничего не подозревающего члена отряда, пусть и шпиона.

Оюан в своем праве. Чжу не поставила его в известность. Но откуда такая бурная реакция? Ей всегда казалось, что генералу наплевать на подчиненных.

— Старший командир Чу — тот самый шпион, — объяснила она. — Это он посылал те зашифрованные послания. Не могла же я позволить ему выдать наши планы, особенно теперь, когда мы идем на Даду.

— Старший командир… — повторил Оюан так, словно не понимал смысла этих слов. Взгляд его обдавал Чжу яростным презрением.

Чжу похолодела, догадавшись: «Дело не в Чу».

Он бросил что-то ей в лицо. Чжу пригнулась. Смятая бумага упала на пол. Неважно, что там написано. Чжу уже поняла, что Оюан узнал ее тайну. Трудно поверить, но ничто другое не могло бы вызвать такой реакции.

Сипение Оюана уже и на человеческий голос не было похоже:

— Как же я не догадался…

Оюану и раньше случалось смотреть на Чжу с отвращением. Но, по крайней мере, тогда он признавал в ней личность. На сей раз отвращение Оюана раздевало ее и превращало в вещь. Так он смотрел на чужих людей.

Снаружи вопили чайки.

Оюан держался непривычно холодно.

— Глаза меня не обманывали, но я не хотел им верить. Я буквально заставил себя доверять тебе, хотя правда была у меня прямо под носом. Твой облик, твои манеры… Ты с такой готовностью унижалась перед мужчинами, прислуживала им, на колени становилась. Ты дала Фану Гочжэню? Дала же, не отрицай. — Горло у него было напряжено так, словно он с трудом выдавливал из себя слова. — Каким я был дураком, что поверил тебе. Настоящий мужчина лучше бы умер, чем так жить!

Оюан подошел вплотную, ближе они не были никогда. Однако эта близость не обещала ничего, кроме угрозы. Он рассматривал Чжу по частям, сравнивал, низводил ее до куска плоти. В свете нового знания он переосмысливал не только саму Чжу, но и все ее поступки. Все ее поступки по отношению к нему. Вот прямо сейчас в душе Оюана зарождается новое яростное желание: стереть тот факт, что она видела его обнаженным. Для него это, видимо, было самое непереносимое: что он доверился именно женщине. Одной из тех, кого презирал, ненавидел, на кого изо вех сил пытался не быть похожим.