— Да, ты видимо понял это, познакомившись с инопланетянками, — иронично заметила я.
— Ты меня на этот счёт тоже не огорчаешь, а о других я просто не помню, — совершенно серьёзно ответил он.
Неожиданно во тьме вспыхнул столб алого цвета. В установившейся тишине тревожно зазвучали барабаны, и я невольно напряглась. Прямо в центре алого свечения возникла серебряная женская фигура. Это была высокая красавица с тонкой талией, широкими бедрами и длинными ногами. Ее узкие покатые плечи плавно переходили в тонкие изящные руки. Длинные распущенные волосы облаком парили над головой. Она изогнулась в невесомости и, превратившись в тугой натянутый лук, выплыла из столба, который начал постепенно меркнуть. Барабаны смолкли. И в следующий момент она запела так, что сердце сжалось у меня в груди. Это было настоящее пение сирены, отнимавшее разум и вселяющее смятение в душу. Она пела на незнакомом мне языке. Тихая и протяжная вначале мелодия становилась всё более страстной и громкой. Серебряная фигура металась в фантасмагорическом танце под собственное пение. Неожиданно она метнулась в нашу сторону и замерла в нескольких метрах. Я увидела её лицо — страстное и прекрасное лицо сирены, с чёрными омутами глаз, в которых, наверно, так просто было бы утонуть. Она парила в пространстве, с мольбой глядя на Лонго. Её голос срывался, возносился в горние выси и бессильно опадал. Он дрожал от смятения, звенел от отчаяния, пламенел от любви. Это был гимн гибнущей в огне чувств душе, и мне вдруг показалось, что она поёт обо мне, о моей боли, которая всегда будет со мной, о моей тоске, которая встретила меня в юности и не покинет никогда, о моей надежде, которая из последних сил вытаскивает меня из пропастей одиночества и вдыхает жизнь в помертвевшее от разлук сердце.
— Ты плачешь? — услышала я шепот Зирфы.
Я посмотрела на неё. По её смуглому личику катились слёзы. Серебряная сирена тоже плакала, глядя на Лонго. Он сидел, откинувшись на спинку кресла. Когда она смолкла, он усмехнулся и отвёл взгляд. Она подлетела к столику. Зирфа вскочила и бросилась обнимать её.
— Это было чудесно, Сапфира! Ты настоящая весталка!
— А ты как думаешь, Лонго? — глубоким голосом спросила она.
— Весталки не поют в ресторанах, Сапфира, — покачал головой он.
— Ты не меняешься, майор, — пожала плечами она. — Потанцуйте, дети, порадуйте старую колдунью, а я вам спою.
Она соскочила с площадки и унеслась прочь. Издали послышалась горячая мелодия ормийского танца. Лонго посмотрел на меня.
— Иди, — улыбнулась я.
— Ты не возражаешь? — спросил он у Нордони.
— Господи! Он ещё спрашивает!
Лонго подхватил Зирфу, и они вдвоем спрыгнули с площадки в звенящую звёздами ночь. Огненный танец закружил их, и яркие лучи хороводом понеслись вокруг.
Я смотрела на Лонго, мне нравилось на него смотреть. Каждое его движение было полно силы, огня и страсти. Он был в этот момент воплощением молодости и красоты своей далекой зелёной планеты, где начинают любить с пелёнок и прекращают лишь в смертный час, где женщины считают, что шрамы украшают мужчину, а мужчины, когда любят, не думают о других женщинах.
— Я завидую им, — неожиданно услышала я голос Нордони.- Мы вечно откладываем жизнь на «после работы», боимся потерять голову и превращаемся в холодную, думающую расу, напичканную условностями и порабощённую ложным чувством долга.
— О чём вы? — удивилась я.
Он задумчиво посмотрел на меня и улыбнулся.
— Это я так… Просто мысли вслух. Они живут как дети, не думая о том, что ждёт их завтра, и они счастливы.
— А вы?
— Почти всегда, — кивнул он.
— Почти?
— Когда не думаюо том, что будет.
— А что будет?
Он пожал плечами.
— Через десять лет она начнёт стареть, а через сорок-пятьдесят умрёт. И я опять останусь один.
— Не думайте об этом. Никогда.
Я обернулась и посмотрела на Лонго. Подумать, что с ним будет через…
— Я надеюсь только на то, что им тоже удастся разработать вживляемые регенерационные системы, — снова заговорил Нордони.
— Да, это было бы прекрасно.
— Не слышу оптимизма.
— На свете нет ничего вечного, Джулиано. И вечной любви тоже нет. Как это ни печально. Человек не создан для вечности, потому что вечность неподвижна, она мертва.
— Не могу согласиться, — возразил он. — Разве плохо, когда двое вечно любят друг друга, вечно молоды, вечно счастливы?
— Вы не представляете себе, что это такое. Представьте: счастливая пара, остановившаяся на возрасте двадцати пяти лет. Они живут, растят детей, дети вырастают и тоже «застывают» в том же возрасте. Отец выглядит ровесником детей. Все вокруг молоды, энергичны и жизнерадостны. Год, два, три… И в один прекрасный момент вдруг начинает казаться, что жизнь остановилась. Она не застыла, но пробуксовывает на месте. Ничего не меняется. Сплошное счастье, сплошная радость. Это ужасно.
— Вы против бессмертия?
— Когда я буду против, я засуну голову под кузнечный пресс. Я против вечности и неизменности.И против откладывания жизни на «после работы».
Музыка смолкла. Лонго и Зирфа вернулись к нам, а из темноты снова выплыла извивающаяся фигура Сапфиры. Она запела, но больше уже не приближалась к нам, и мы очень скоро забыли о ней. Разговор за столом оживился, хотя мне трудно припомнить, о чём шла речь. Что-то много и быстро говорила Зирфа, Нордони очень темпераментно то ли поддерживал, то ли возражал, Лонго бросал время от времени энергичные фразы. Неожиданно Джулиано обернулся назад.
— Внимание, Лонго! — таинственным полушёпотом проговорил он.- На горизонте твой давний деловой партнер в преферансе, где на кону стоит двадцать шестой участок.
— КУ-У? — нахмурился Лонго.
Я встрепенулась. Неужели я увижу эту легендарную «обожаемую киску» Рута? Его нежно любимого «старика», который в давние времена пригрел на своей груди и выкормил из своих уст Белого Дьявола, Питона-Альбиноса, державшего в страхе весь ближний космос?
Лонго вздохнул, поднялся и оправил свой безупречно сидящий пиджак. Из мрака выплыл островок платформы, на котором стоял огромный, неправдоподобно огненный тигр с чёрной раскраской полос на спине и ярко-жёлтой гривой. Его таинственный лик излучал покой и мудрость, а прекрасные глаза сверкали изумрудами.
— Добрый вечер, лейтенант! — не разжимая бархатных губ, проговорил КУ-У.
Он был как раз таким, как я его себе представляла, и всё же поразил меня, почти привёл в замешательство своим грозным, почти сверхъестественным величием.
— Рад вас видеть, — улыбнулся Лонго и, глядя на него, трудно было заподозрить его во лжи.
— Давно не заглядывали ко мне, — продолжал КУ-У. — А ведь нам, наверно, есть о чём поговорить.
— Я лишь позавчера вернулся на Клондайк.
— Я слышал. И слышал, что вы вернулись не с пустыми руками.
Изумрудные глаза уставились на меня, и по моей спине пробежал холодок.
— У вас отличный вкус, лейтенант.
— В данном случае я не в силах возразить, — Лонго улыбнулся мне. — Я загляну к вам на днях.
— Непременно, лейтенант, непременно. Мне хотелось бы задать вам пару вопросов, — тигролев окинул взглядом всех, сидевших за столом. — А впрочем, эти два вопроса я могу задать и здесь. Глубокоуважаемый синьор Нордони, должно быть, в курсе. Прекрасная Зирфа умеет молчать, когда нужно, а мисс Бентли не из тех женщин, которые позволяют что-то скрыть от них или выведать у них. Вы ведь тоже в курсе?
— О чём? — растерялась я.
— Лонго Руфах, мой сын жив? — жёстко и требовательно спросил КУ-У, сверля Лонго взглядом. — Только «да» или «нет». Всё останется между нами. — Он жив?
— Мне очень жаль, — спокойно и непреклонно ответил Лонго.
Тигролев тяжко вздохнул и понурил свою большую красивую голову. И тут я заметила, что он очень стар и несчастен, но не слаб! Он снова поднял взгляд.
— Боги Звёзд да пребудут с вами, — негромко произнёс он. — Вы хороший полицейский, и я прощаю вам то, что вы не пощадили моих отцовских чувств. Тогда ответьте мне, как продвигается дело об убийстве лейтенанта Родригеса. На этот вопрос вы можете дать ответ? Ведь какой-то мерзавец убил в моём городе полицейского. Он нарушил Золотое Правило. Это позор.