Я, для облегчения восприятия, опущу эти красивости и цветистые сравнения, так что дальнейший наш диалог я буду излагать в более обыденной форме:
— Здравствуйте, — она таки совладала с первым приступом удивления, — я рада, что вы смогли так оперативно решить проблему языка и, поистине, восхищена вашими возможностями.
— Прошу вас, садитесь, — я продолжал изображать из себя эдакого галантного кавалера, — и, давайте немного поговорим, вы не возражаете?
— Нет, что вы, — она опустила глаза в притворном смущении, и села в предложенное кресло, — у вас, наверное, ко мне немало вопросов?
— Да, не могу не признаться в том, что уж очень многое нас интересует, — ответил я, — и, в первую очередь, я хотел бы узнать, как вы объясните вообще факт своего перемещения к нам, так как вы это сделали сами, по собственной воле…
— Дело в том, — неуверенно начала она, — что я, как раз, была в числе приговоренных к смертной казни…
— Давайте, я буду иногда прерывать вас, — я перебил краснокожую, — чтобы выяснять сразу заинтересовавшие меня нюансы, так как в некоторых местах, как, например, сейчас, мне будут требоваться кое-какие уточняющие пояснения.
— Хорошо, а что вас сейчас заинтересовало?
— Я хотел бы узнать, а за какие такие прегрешения вас приговорили к смерти?
— Я принимала участие в попытке свержения наместника.
— А что, у вас наместник разве не назначается верховной властью?
— Наместник, это должность, занятие которой возможно только в том случае, если претендент доказал всем, что он сильнее того, кто занимает эту должность сейчас, а, значит, белее достоин.
— Хммм, — усмехнулся я, — интересная у вас система отбора на руководящие должности…
— А, разве у вас не так? — удивлённо спросила она.
Немного поразмыслив, я пришёл к выводу, что наша система определения лучшего претендента на замещение начальственной должности, зачастую, мало отличается от той, что описала Заранин:
— У нас это обставлено, скажем так, не столь откровенно. Конкурс на занятие хлебного места — это не открытая драка… У нас это, знаете ли, предпочитают характеризовать, как схватку бульдогов под ковром. То есть на первый взгляд всё чинно и благопристойно, а по сути — то же самое. Ну и финал тоже почти такой же — кто-то взбирается вверх по головам тех, кому не так повезло…
— Понятно, — улыбнулась гостья и потянулась, как сытая кошка, — это хорошо, что у нас так много общего, мы, я надеюсь, быстро найдём общий язык.
— Однако… — подумал я, — а дама то, оказывается, весьма кровожадна и склонна к авантюрам… — а в слух продолжил, — то есть смертную казнь вам заменили тем, что вынудили принять участие в сражении против нас? И, наверное, ещё пообещали, в случае успеха, и жизнь сохранить?
— Ну да, мне объявили, что враг напал на полевой лагерь ловцов, и если я приму участие в сражении с нападавшими, меня помилуют. Но…
— Судя по вашему «но», у вас были причины сомневаться в том, что всё будет именно так, как вам изложили?
— Верить нашему наместнику, чтоб подкожная плесень его заела, это себя не уважать, — брезгливо выплюнула Заранин, видимо, необходимость даже просто упоминать наместника вызывала у неё рвотные позывы, — более лживого и мерзкого урода я в жизни не видела… Пусть он до самой смерти икать будет… Так вот, я прекрасно понимала, что смерть оставалась для меня наиболее вероятным исходом. Либо меня убили бы вы, а если нет, то те четверо вертухаев, что высадились вслед за мной. Я прекрасно поняла, что жизнь дарить мне никто не собирался.
— Но, тем не менее, вы продолжали сражаться, и, довольно, я б сказал, яростно…
— А что мне оставалось делать? — пожала плечами краснокожая, — я предполагала улучить момент, и попытаться удрать, выйдя из-под наблюдения своих конвоиров, но они не поленились вылезти из виманы, чем здорово осложнили мне жизнь.
— А что вас, сударыня, сподвигло так безрассудно сигануть в наш портал? — мне действительно было интересно, как наша чертовка к этому пришла, — ведь вы даже и предполагать не могли, что вас там ожидает.
— Ну, тут всё просто. Вы не ставили своей целью меня убить, вы просто отмахивались от меня, как от назойливого насекомого, что отвлекает от важных дел, а это значило, что с вами теоретически, можно было договориться, тогда как с нашим наместником договориться было невозможно по определению. Он, в отличие от вас, был твёрдо настроен разделаться со мной, и, кроме того, ещё и постарался бы найти для этого самый болезненный способ.
— Ага, ну, я вас понял, — я посмотрел в глаза краснокожей, — тогда, давайте договариваться, что ли, — предложил я, улыбнувшись, — начинайте.
Краснокожая чертовка растерялась. К такому повороту беседы она, похоже, готова не была.
Да, она, скорее всего, продумывала, как и чем она может попробовать возбудить наш интерес к своей персоне. Но что бы вот так вот…
Хотя, глядя на неё я заметил, что она внутренне подобралась, и настроилась, скажем так, на борьбу.
Она была уверена в том, что если не докажет, что будет ну, о-о-чень нам полезна, то мы её просто выкинем.
А в чуждом мире без поддержки и без знаний об общественном устройстве долго не протянешь. В этом случае ошибки неизбежны. А ценой этих ошибок может оказаться жизнь.
Ну, она судила так, наверное, исходя из тех порядков, что царили в том обществе, которое она покинула столь экстравагантным образом.
Там про гуманизм совсем не слышали, а если бы им кто и рассказал, то не поверили бы.
На самом деле, даже если у неё есть только навык работы с холодным оружием, в наличии коего мы с Семёном имели возможность убедиться, и более ничего, то мы всё-равно её куда-нибудь да пристроим.
Будет пользу нам приносить, никуда не денется.
Не даром наши древние мудрецы утверждали: "Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте"[1].
Она, конечно, не совсем человек, но, я так думаю, что приведённое изречение и в её случае будет справедливым…
— Я умею… Как бы это сказать…
И выдала какой-то термин, которого в словаре нет. Я уставился на неё:
— Не понимаю, не знаю я такого слова.
— Ну да, — вздохнула Зоэ, — абсолютно полных баз не бывает, вот и в этой тоже, чего-то не хватает, какой-то специфической области, похоже…
— Ну, что делать, — расстроено подумал я.
— Сейчас попробую… — чертовка задумалась, потом посмотрела на меня, и спросила, — а, может лучше показать?
— Ну, если это безопасно для окружающих… — протянул я, активируя на всякий случай поле отчуждения.
И тут воздух вокруг чертовки поплыл, словно марево над асфальтом в жаркий день, её образ перед глазами заколебался, на кокой-то миг потерял цвет и форму, и перед моими глазами вместо неё я едва различал расплывчатое серо-розовое пятно.
А потом это пятно постепенно трансформировалось в женскую фигуру. Чем-то знакомую. И чем чётче становились её очертания, тем более знакомой она мне казалась.
И, наконец, когда все эти визуальные трансформации прекратились передо мной сидела…Истер.
Да, одна Истер, в привычной одежде и с широко распахнутыми от удивления глазами сидела по правую руку от меня.
А напротив сидела другая Истер, практически ни чем не отличимая от оригинальной, разве что в её отчего-то, ну, очень развратных глазищах, мерцало едва сдерживаемое торжество. Ну и кожа, при более пристальном рассмотрении была гораздо более розовой.
Одета вторая Истер была, как вы, наверное, уже догадались, в комбинезон, выданный Заранин.
Комбез ей выдали для того, чтобы она не светила своими, надо сказать, весьма заметными и притягивающими мужской глаз, прелестями из-под тех рваных тряпочек, в которые была задрапирована по прибытии сюда.
— Занятно, — протянула угрожающе прищурившаяся Истер, недобро посмотрев на, невесть откуда нарисовавшуюся, конкурентку, — а что ещё умеем? — и потом добавила таким, скептическим тоном, — я имею ввиду, действительно полезного?
