– Допустим, ты его продашь, получишь всего десять тысяч, сущие гроши. Допустим, задолженность окажется семь тысяч. Это много. Все равно остается три тысячи. Хочешь сказать, они тебе лишние?

– Вообще-то я подумывал отдать его Питеру, – сообщил Салли, гадая, как Рут отреагирует на это известие. Сына Салли она в глаза не видела, но относилась к нему с заботой и одновременно с обидой.

– Твою проблему это не решит, – заметила Рут.

– Я бы отдал его тебе, если бы было можно. – Салли улыбнулся. – Правда, Зак, скорее всего, что-то заподозрит, если я отдам тебе дом. Люди ему про нас двадцать лет талдычат, и это докажет, что, быть может, не все они врут.

– Все равно спасибо. – Рут улыбнулась в ответ. – Но у меня уже есть одна развалюха.

– Что, если я продам его, а деньги отдам тебе? Грегори на колледж. Зак ничего не узнает.

– Очень любезное предложение, но забота о Грегори – мое дело, – сказала Рут.

Она с нажимом произнесла имя сына, и Салли догадался, что сейчас она заговорит о дочери, – Рут нравилось думать, что это их дочь, – и давний спор неминуемо возобновится. Девица была как две капли воды похожа на Зака, но Рут отказывалась это признать. “Я точно знаю”, – твердила она Салли. Он же чаще всего точно знал обратное. Просто Рут зачем-то хотелось считать, что Джейни – дочь Салли, а не Зака.

Салли только однажды всерьез усомнился в собственной правоте, и было это год назад, весной, через несколько месяцев после того, как он сломал колено. Он приехал в супермаркет, встал в очередь в кассу, за которой сидела Рут. Началась пересменка, Рут пробила покупки Салли – тюбик зубной пасты, пачка сигарет, – отметилась в ведомости, и они вместе вышли из магазина.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, – сказала Рут, когда к ним с грохотом подкатил ржавый “кадиллак” и побибикал.

Рут подвела Салли к машине, хотела было представить его Джейни, как вдруг заметила девочку, та сидела рядом с матерью на переднем сиденье.

– Где, черт подери, детское кресло, которое я купила? – рассердившись, спросила Рут.

– Так и знала, что ты заметишь, сразу же, вместо “здрасьте”, – ответила Джейни.

– Ты права, черт подери, я заметила. Оно стоило шестьдесят баксов, – сказала Рут.

– Да, и Угадай Кто его продал.

Салли невольно улыбнулся, оттого что дочь переняла от Рут манеру называть мужа.

– Я купила ей кресло, а он его продал?

– Как будто я тебя не предупреждала, – ответила девица, позиция матери явно не вызывала у нее сочувствия. – Купи еще одно, проверь, вдруг на этот раз обойдется, идиотка ты этакая.

Рут сверлила дочь разъяренным взглядом.

– И не смотри на меня так, – сказала Джейни. – Не я его продала. Я виновата лишь в том, что, как и моя мать, не умею выбирать мужчин. – Она подозрительно взглянула на Салли, точно ей предъявили его в этот самый момент, чтобы проиллюстрировать это утверждение.

Ее мать это заметила.

– Поздоровайся с Салли, – сказала Рут. – То есть с Доном Салливаном.

Джейни по-мужски пожала ему руку.

– Привет, – сказала она и добавила, к явному изумлению Рут: – Я много слышала о вас.

– Ага, – ответила ее мать. – В маленьких городках…

– Именно. – Джейни ухмыльнулась и сказала матери: – Ну так что, тебя подвезти до дома или как?

Вместо ответа Рут вновь заглянула в машину.

– Хочешь к бабушке? – спросила она.

– Вперед, – сказала Джейни дочке, та перелезла через ее колени и выбралась в открытое окно – прямиком в объятия Рут. Лишь тогда Салли заметил, что девочка сильно косит, и у него сжалось сердце.

– Послушай, мне надо бежать, – сказал он Рут.

– Да, знаю, – ответила она. – Увидимся как-нибудь.

Вечером она позвонила ему в “Лошадь”. К тому времени он успел поразмыслить над тем, почему узнал себя в дефекте ребенка, почему его сердце участливо екнуло, хоть и шепнуло ему: беги.

– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение, – сказала Рут.

– Ты и не поставила, – соврал Салли.

– Ну да, как же.

– У меня есть сын, – сказал ей тогда Салли. – И нет ни дочери, ни внучки. – И повесил трубку.

После этого они с Рут некоторое время “вели себя хорошо”.

– Моя хозяйка сказала, ко мне вчера заходили, – начал Салли, поскольку об этом все равно придется упомянуть.

Рут кивнула:

– Крайний случай. Ты же сам предложил, если я правильно помню.

– Просто они шокировали старушку Берил, вот и все, – пояснил Салли.

– Чем? – раздраженно спросила Рут.

Салли не знал, как лучше объяснить Рут, что ее дочь – скандалистка и грубиянка, чего Рут – она тоже умела грубить и скандалить, – похоже, не замечала. По правде говоря, Салли не придал бы этому значения, если бы не хозяйка.

– Это не так уж и трудно. Много ли надо старушке.

Такое объяснение явно удовлетворило Рут.

– Я не послала бы их к тебе, но больше было некуда. Я думала, Рой в городе.

И Рут объяснила, что Джейни наконец-то решилась бросить мужа. Ушла тайком, пока он был на охоте. Нашла работу в Олбани. И квартиру, въедет с первого декабря. Когда Рой узнал, что она ушла, пригрозил, что приедет за ней, выбьет из нее дурь и вернет домой, – вот только закончит охоту, а это, надеялись Рут с Джейни, будет лишь через несколько дней. Как только Джейни поселится в Олбани, Рой ее не отыщет: в этом она не сомневалась.

Рой родился в Мохауке, грабил мелкие магазины, все детство и юность скитался по тюрьмам и исправительным школам. До Салли доходили слухи, что Рой якобы избил до полусмерти бармена на пустой парковке позади бара в Шуйлер-Спрингс, откуда его вышвырнули тем вечером. Но, поскольку свидетелей не нашлось, муж Джейни избежал ответственности.

– Если я правильно помню, когда она выходила за него замуж, ей все говорили, что Рой ей не пара.

– Правильно, Салли, – сказала Рут. – Ты-то сам никогда не ошибаешься. Ты ведь это хочешь сказать? Что ты всегда прислушиваешься к добрым советам? Что ты никогда не упирался и не делал что-то исключительно потому, что тебя все отговаривали? Если кто в этом мире и мог бы ее понять, так тот человек, который отказывается признать, что ему действительно принадлежит дом.

– Опять ты о доме, – отозвался Салли.

– Не о доме, – сказала Рут. – А об упрямстве и о том, кто его от кого унаследовал.

– То есть ты считаешь, она унаследовала его от меня. А не, скажем, от тебя. Или Зака.

– Не-а. – Рут улыбнулась. – Настолько глупым упрямством отличаешься только ты. Кто еще имел возможность стать партнером в “Тип-Топе” и отказался? Кто сейчас был бы начальником, если бы у него были мозги? Кто все эти годы отказывается признавать, что сглупил?

И это они тоже проходили. Один из любимых аргументов Рут в спорах с Салли. Кенни Робак, когда они были моложе, и правда предлагал Салли стать партнером в фирме. Правда и то, что Салли следовало бы согласиться. Но он не видел большого толку в сожалениях. Если бы он позволил себе роскошь сокрушаться о том, что не стал партнером в “Тип-Топе”, он начал бы жалеть и о прочем, а тут только стоит начать и уже не остановишься. И в конце концов он превратился бы в плаксивого старого враля наподобие отца, рассказывал бы санитаркам и всем, кто готов слушать, что жил, как мужчина, и ошибался, как мужчина. Нет, Салли давным-давно решил не жалеть ни о чем, разве только о жизни в целом. Он позволял себе смутно желать, чтобы все сложилось иначе, не виня себя в том, что сложилось как сложилось, равно как не винил себя в том, что его тройка ни разу не финишировала в той последовательности, на которую он поставил. Что проку задним числом судить собственные решения, претендовать на тонкое понимание прошлого из безопасного настоящего, как делают многие, состарившись. Можно подумать, если бы им выпал шанс прожить жизнь заново, они поступили бы умнее. Мало кто из знакомых Салли с годами поумнел. Некоторые стали реже ошибаться, но Салли считал, это потому, что они сделались медлительнее. У них убавилось сил, а не прибавилось добродетелей, стало меньше возможностей наглупить, а не больше мудрости. Салли же взял за правило не отрекаться от своих ошибок, так он и поступил сейчас.