Но мало того, на редакционной странице “Еженедельника Норт-Бата” разгорелся спор, как должен звучать лозунг: “Вперед, саблезубы!” или “Вперед, саблезубцы!” Что будут кричать чирлидеры, подзадоривая зрителей? Директор заметил, что “саблезубы” звучит претенциозно, глупо и стоматологично. Преподаватель английского языка и литературы с ним не согласился, заявив, что “саблезубцы” – еще один признак эрозии английского языка, он даже пригрозил подать в отставку, если от него и его коллег потребуют одобрить столь омерзительный новояз. Чем вы там недовольны? – вопросил школьный библиотекарь в следующем письме в газету. Не вы ли еще недавно умудрились написать “антилопы” через “е”, и если бы не бдительность типографии, транспарант так и вышел бы? Переписка продолжалась несколько недель. Последнее слово осталось за Берил Пиплз, вот уже двадцать лет таившей злобу на директора за то, что он, поддавшись на уговоры, позволил переименовать курс истории в средних и старших классах в “обществоведение”: она напомнила согражданам, что саблезубые тигры вымерли. И это наводит на размышления, указала миссис Пиплз.

На новом транспаранте все-таки написали “ВПЕРЕД, САБЛЕЗУБЫЕ! РАЗГРОМИТЕ ШУЙЛЕР-СПРИНГС!”, и те, кому предстояло натянуть его над улицей, уделяли ему куда больше внимания, чем старому транспаранту, посеревшему, истрепанному ветром, тем более что после матча, который пройдет в выходные, возвращать его на место не планировалось. В понедельник после Дня благодарения всегда развешивали рождественские гирлянды. И пока все взгляды были прикованы к новому транспаранту – рабочие и зеваки перекрикивались, указывая друг другу, как укрепить растяжку, чтобы она висела ровно посередине улицы, точно их халтура могла повлиять на исход игры, – старый транспарант валялся в грязи на проезжей части. Удостоверившись, что новая растяжка надежно закреплена, рабочие слезли с лестниц, один из них подобрал конец старого транспаранта, но тут мимо проехала машина, веревка транспаранта намоталась на заднее колесо, машина проволокла его за собой по Главной и скрылась из виду. Салли – он, как и обещал, чистил от снега дорожку мисс Берил – поднял глаза и увидел ползущий мимо транспарант, хотя и не понял, что это.

Как ни противна была Салли сама мысль об этом, надо было разыскать Карла Робака, тот задолжал ему денег, а отдавать не спешил. Салли прекрасно знал, что из этого выйдет. Он снова пойдет работать к Карлу, хоть в августе и поклялся, что этому не бывать. И ладно бы поклялся только себе, но ведь и Карлу, а тот лишь ухмыльнулся самодовольно и ответил: “Посмотрим”.

Карлу Робаку были все тридцать пять, и, по мнению Салли, он вознамерился в одиночку исчерпать запасы везения, остававшиеся в их невезучем городке. Не далее как в этом году он выиграл в двух церковных лотереях и одной ежедневной (то есть всего три раза). Пятью годами ранее, когда недвижимость в Бате как раз начала расти в цене, Карл на часть денег, унаследованных после смерти отца, приобрел трехэтажный викторианский особняк на Глендейл; фактически дом достался ему за выплату налоговых недоимок и небольшой суммы по ипотеке, остававшейся к 1940 году, когда пожилой владелец дома скончался, не оставив завещания (родных у него не было). Но мало того. Первым делом Карл поднялся на чердак и нашел там коробку старых монет общей стоимостью в сорок тысяч долларов. С таким везением не слабо испражниться в раскачивающееся ведро.

Карлов красный “камаро” стоял возле его трехэтажного офиса в центре города, прямо перед служебным “эль камино”. Салли припарковал свой пикап вторым рядом, заперев обе машины Карла. Еще не хватало, чтобы он вышел через черный ход, когда тот, кого он не желает видеть, войдет с парадного.

– Когда ты уже разоришься на лифт, жмот ты этакий? – крикнул Салли, едва добрался до верхней площадки и распахнул дверь с табличкой “«Тип-Топ». Строительная компания К. И. Робака”.

Новая секретарша Карла – он нанял ее этим летом – была симпатичная, хоть и не настолько симпатичная, как ее предшественница. Заметив Салли, секретарша скривилась, она не видела его три месяца и ни капли не соскучилась.

– Он звонил и сказал, что заболел, он говорит по телефону, он улетел на Багамы. Выбирай что больше нравится. Он не хочет с тобой разговаривать.

Салли выдвинул стул, уселся, помассировал колено, разнывшееся после подъема. Из-за внутренней двери доносился голос Карла – он и впрямь говорил по телефону.

– Мне больше нравятся Багамы, Руби, – сказал Салли. – Бери его чековую книжку, и полетели.

– Есть минимум тысяча мужиков, с кем бы я полетела, ты в этом списке последний, – парировала Руби.

– Поумерь аппетиты, – ответил Салли. – Городок у нас маленький. В нем едва наберется пара сотен мужиков, которых ты предпочла бы мне.

– Даже если один-единственный, тебе ничего не светит. – Она нелюбезно улыбнулась.

Салли пожал плечами:

– Окей, но тот, на кого ты положила глаз, тебе все равно не пара.

Нелюбезная улыбка Руби испарилась, лицо ее приняло выражение еще более нелюбезное.

– И на кого я, по-твоему, положила глаз?

Салли понял, что сболтнул лишнего. О том, что Руби путается с Карлом Робаком, женатым мужчиной, знал весь город. Правда, судя по взгляду Руби, она не подозревала, что это давно не секрет.

К счастью, усугубить положение Салли не успел. Карл Робак повесил трубку и крикнул из-за двери:

– Если это нежный голосок Дональда Салливана, которого я давно потерял и ни разу не хватился, то пусть войдет. Скажи ему, у меня для него есть дело, испортить которое не под силу даже ему.

Руби вернула на место нелюбезную улыбку.

– Входи, – промурлыкала она. – Мистер Робак примет тебя.

Когда Салли открыл дверь, Карл Робак сидел, откинувшись во вращающемся кресле, и по лицу его блуждала такая же самодовольная ухмылка, с которой в августе он выслушал клятву Салли впредь на него не работать.

– Как поживает мой любимый калека? – поинтересовался Карл.

Салли плюхнулся на один из стоящих в кабинете стульев из искусственной кожи.

– В отвратительном настроении, – ответил он. – С удовольствием вышвырнул бы тебя в окно, чтобы посмотреть, на что ты приземлишься.

– На ноги, – улыбнулся Карл.

Салли вынужден был признать, что так оно, скорее всего, и будет.

– Надо как-нибудь проверить.

Карл лениво повернулся на кресле и протянул с улыбкой:

– Салли, Салли, Салли.

Салли, несмотря на скверное настроение, не удержался и улыбнулся в ответ. На таких, как Карл Робак, невозможно сердиться. Его отец, Кенни Робак, никогда не сердился на сына, как, видимо, и Тоби, жена Карла, а уж у нее на это был миллион причин. Быть может, Карлу так везло именно потому, что на него нельзя было долго сердиться. Неудивительно, что он так ладил с людьми, особенно с женщинами. Он давал им понять, что для полного счастья ему не хватало именно их.

– Что же мне с тобой делать? – вслух произнес Карл, словно решение оставалось за ним.

– Выплати мне, что должен, и я оставлю тебя в покое, – предложил Салли.

Карл пропустил его слова мимо ушей.

– У тебя пикап на ходу?

– Да.

– Тогда у меня для тебя есть работа.

– Сперва отдай деньги за предыдущую.

Карл встал.

– Мы это уже обсуждали. Я не стану платить тебе и этому дебилу Рубу Сквирзу за откровенную халтуру. Вы, мать вашу так, вырыли яму, проторчали в ней целый день, выдули ящик пива, зарыли яму и ушли. Мой газон теперь весь в рытвинах, а напор в трубах как был слабым, так и остался.

– А я и не обещал, что он будет сильным, – напомнил Салли. Карл тут же побагровел, на радость Салли. – Не психуй, – добавил он, прекрасно осознавая, что от призыва успокоиться Карл точно психанет. Помимо строительной фирмы “Тип-Топ” Карл унаследовал от отца слабое сердце, и ему уже делали коронарное шунтирование.

– Знаешь, в чем проблема таких, как ты? – Карл по-прежнему пунцовел, но голоса не повысил. – Вы считаете себя вправе обкрадывать тех, у кого есть деньги. Я должен встать перед тобой раком только потому, что у тебя больное колено и никаких перспектив? Можно подумать, эта неделя проходит под лозунгом “пожалей Салли”. Так я тебя разочарую, приятель. Это неделя проходит под лозунгом “пошел этот Салли на хер”.