– Они смотрят не на ноги. – Салли допил вторую кружку кофе и жестом попросил добавки. – Они смотрят на справки. Рентгенограммы. Ноги их не волнуют.

Вообще-то Салли подумывал показать судье свою ногу: подойти к столу, спустить штаны и продемонстрировать красное опухшее колено величиной с софтбольный мяч. Но адвокат Салли, одноногий пропойца Уэрф, убедил его, что это не поможет. Судьи – можно сказать, все до единого – косо смотрят на тех, кто спускает штаны в зале суда, независимо от того, зачем они это делают.

– К тому же, – пояснил Уэрф, – им неважно, как выглядит колено. Есть вещества, от которых и мой протез раздуется, как воздушный шар. Один укольчик – и будешь выглядеть так, будто у тебя началась гангрена, а через двадцать четыре часа отек спадет. Страховые компании не очень-то верят в отеки.

– Да пусть оставят меня на ночь, – ответил Салли. – Пусть продержат меня хоть неделю. Если отек спадет, ставлю всем выпивку.

– Никто не собирается оставлять тебя на ночь, и суд в том числе, – заверил его Уэрф. – И эти ребята сами могут купить себе выпивку. Ты лучше помалкивай. Когда подойдет наша очередь, я сам все улажу.

Вот Салли и держал рот на замке, они прождали все утро, а дело их разбирали от силы минут пять.

– Я больше не желаю видеть этот иск, – заявил судья Уэрфу. – Вашего клиента признали частично нетрудоспособным и возместили ему расходы на переобучение. Больше ему ничего не положено. Сколько можно повторять?

– По нашему мнению, состояние колена моего клиента ухудшается… – начал Уэрф.

– Нам известно ваше мнение, мистер Уэрфлай, – перебил судья, вскинув руку, точно регулировщик. – Как ваша учеба, мистер Салливан?

– Отлично, – ответил Салли. – Даже замечательно. На нужные мне предметы не оставалось мест, и я слушаю курс философии. Те сто баксов, которые я в сентябре потратил на учебники, мне так и не возместили. Обезболивающие мне тоже оплачивать не хотят.

Судья задумался над услышанным.

– В следующем семестре записывайтесь на занятия заранее, – посоветовал он. – И не вините других в том, что вышло так, а не иначе. Если будете продолжать в том же духе, кончите адвокатом, вот как мистер Уэрфлай. Что тогда с вами будет?

И правда, что? Салли и сам не знал. Если честно, не хотел бы он оказаться на месте Уэрфа.

– Но ты ведь от них не отстанешь? – уточнила Касс.

Салли встал, перенес вес на больную ногу, переступил с пятки на носок.

– Уэрф не хочет сдаваться.

– А чего хочешь ты?

Салли задумался.

– Было бы хорошо выспаться хоть одну ночь.

Он направился к двери, но Касс еле заметно поманила его пальцем, и они переместились в дальний конец барной стойки.

– Почему бы тебе не поработать у нас? – негромко предложила она.

– Не стоит, – ответил Салли. – Но все равно спасибо.

– Но почему? – не унималась Касс. – У нас спокойно, тепло, тем более что ты и так полдня здесь торчишь.

Чистая правда, и хотя у Салли было с полдюжины причин не хотеть работать у Хэтти, он подозревал, что ни одна из них не убедит Касс. Во-первых, если бы он работал у Хэтти, он уже не смог бы приходить сюда когда ему заблагорассудится – ведь он и так уже здесь. Он предпочитал находиться по эту сторону стойки, а не по ту, где стояла Касс.

– Во-первых, я вам не нужен, – указал он.

– Руф поговаривает о том, чтобы вернуться в Северную Каролину, – сказала Касс, не глядя на повара, тот сидел возле другого конца стойки, наслаждаясь затишьем, и наблюдал за ними.

– Он говорит об этом уже двадцать лет, – напомнил ей Салли.

– Кажется, в этот раз он настроен серьезно.

– Он всегда настроен серьезно. Половина города собирается уезжать. Но вряд ли уедет – по крайней мере, большинство.

– Я знаю человека, который уедет. – Судя по голосу, Касс не шутила. – На следующий же день после похорон. – Касс и Салли посмотрели на старуху Хэтти, та с улыбкой клонилась вперед, точно мерилась силой рук с самой Смертью и не сомневалась, что победит такого противника. – А может, и накануне.

В ее голосе сквозило такое отчаяние, что Салли сказал:

– Слушай. Если захочешь как-нибудь вечерком куда-то сходить, дай знать. Я с ней понянчусь.

Касс скептически ухмыльнулась:

– Да куда я пойду?

Салли пожал плечами:

– Откуда я знаю? В кино? Не могу же я все за тебя решать.

Касс улыбнулась и ответила, помолчав:

– Надо бы поймать тебя на слове. Просто чтобы посмотреть, что ты будешь делать, когда она описается и попросит ее переодеть.

Салли невольно поежился.

– Вот именно, – понимающе кивнула Касс.

– Пойду-ка я лучше расчищу хозяйскую дорожку, – сказал Салли. – Хотел бы я знать, откуда в этом городе столько старух.

– Ты помнишь, что мы завтра закрыты?

– С чего вдруг? – удивился Салли.

– День благодарения.

– А, да.

Направляясь к двери, Салли заметил, что Хэтти слегка кренится на правый борт, взял ее за плечи и выпрямил.

– Держи спину ровно, – сказал он. – Будешь сидеть в неправильной позе, вырастешь кривобокой.

Хэтти все кивала и кивала – никому, в пустоту. Не дай бог дожить до такого, подумал Салли, лучше уж застрелиться.

В квартале от закусочной Хэтти двое городских рабочих снимали растяжку, которая с сентября висела поперек Главной улицы и стала предметом насмешек и обсуждений. “ДЕЛА В БАТЕ ИДУТ ↑”, – утверждала растяжка. Кое-кто из горожан стоял на том, что из-за стрелки текст лишается смысла. Там пропущено слово? Или пропущенное слово парит в воздухе над стрелкой? Клайва Пиплза, автора этого лозунга, критика глубоко оскорбляла, и он во всеуслышание заявлял: свет не видывал такого глупого городишки, как Бат, раз люди, живущие в нем, неспособны догадаться, что стрелка обозначает выражение “в гору”. Эта фраза, пояснял Клайв, строится по тому же принципу, что и выражение “Я ♥ НЬЮ-ЙОРК”, а всем известно, что это самая талантливая рекламная кампания в истории, она превратила место, о котором никто не хотел слышать, в место, где все хотят побывать. Любому ясно, что лозунг следует читать как “Я люблю Нью-Йорк”, а не “Я сердце Нью-Йорк”. Сердце – символ, сокращение.

Но жители Бата не купились на этот довод, сочтя, что выражение “в гору” незачем сокращать с помощью символа, ведь оно и без того не шибко длинное. Тем более что транспарант перетянут через улицу и на нем предостаточно места для пяти букв. Многие противники баннера-растяжки Клайва-младшего признавались, что и кампания “Я ♥ НЬЮ-ЙОРК” не вызывает у них восторга. Их еще предстояло убедить, что север штата что-то выиграет от этого баннера, а после того, как он провисел три месяца, еще и владельцев магазинов на Главной улице предстояло убедить, что дела у них и правда идут ↑. Они ждали чего-то осязаемого – например, чтобы заново открыли “Сан-Суси” или заложили первый камень в луна-парке “Последнее прибежище”.

Новая растяжка (“ВПЕРЕД, САБЛЕЗУБЫЕ! РАЗГРОМИТЕ ШУЙЛЕР-СПРИНГС!”) отличалась еще большим оптимизмом. Глагол “разгромите” скорее указывал на растущее недовольство горожан чередой поражений баскетбольной команды, чем на реальную цель. Более привычное “победите” было отвергнуто как недостаточное и банальное. Выбирали между “разгромите” и “сотрите в порошок”. Сторонники последнего отступили, после того как им напомнили, что два слова слишком длинно и в Бате уже есть прецедент – с заменой “в гору” на стрелку.

Новый баннер также сулил воскресить еще один спор, на этот раз из-за грамматики. Почти тридцать лет назад, когда от футбола пришлось отказаться по причине послевоенного сокращения населения городка и прочие команды старшей школы продемонстрировали неспособность тягаться с главным своим соперником, Шуйлер-Спрингс, директор решил, что пора изменить название школьной команды (“Антилопы”) на более грозное – в надежде, что юные спортсмены Бата станут грозой Шуйлер-Спрингс. Тем более что в радиусе полутора тысяч миль от Бата нет ни одной антилопы и единственное, чем славятся эти животные, – умением убегать. Организовали конкурс “Придумай имя команде”, и родилось название “Саблезубые тигры”, а все эмблемы с антилопами перерисовали за счет города. Как и следовало ожидать, ничего путного из этого не вышло. Болельщики мигом сократили название до “Тигров”, директор счел, что оно заурядное, не вдохновляет и нарушает правила конкурса. Главное в саблезубом тигре – его зубы-сабли, которых нет у обычных тигров; директор упирал на то, что название нельзя искажать, пусть даже в обычном разговоре. Он потратил уйму денег на перерисовку эмблем, хотя зубы у тигров и смахивали на моржовые бивни.