Салли грустно глянул на аптекаря. Помахал Уиллу, тот махнул в ответ.

– Так что? – спросил он наконец.

– Если вдруг встретишь Веру, будь осторожен, – посоветовал Джоко, его совиные глаза за толстыми стеклами глядели с непривычной серьезностью.

– Я всегда осторожен с Верой, – сказал Салли. – Даже ракушку[46] ношу.

– Ты меня не так понял. Я волнуюсь не за тебя, а за нее.

Салли нахмурился. Джоко, как аптекарь, зачастую знал, у кого из горожан какие проблемы со здоровьем.

– Она заболела?

– Да не в этом дело. – Джоко многозначительно поправил очки. – Но если ты кому-то об этом расскажешь, тебе придется искать нового поставщика обезболивающих.

Салли пообещал молчать.

– С месяц назад один из моих подчиненных застукал ее на краже. Я успел вернуться вовремя, и ее не сдали полиции.

– Шутишь, – сказал Салли, поскольку Джоко явно не шутил.

– Если бы.

– Не верю.

– Я сам не верю. Я отвел ее в свой кабинет, и с ней случилась истерика. Ис…мать твою…терика. Я перепугался до усрачки. Думал, у нее крыша поехала. Рыдала, говорила, что опозорила отца. Шестьдесят лет бабе, а она все боится испортить отцу репутацию.

– И что ты сделал?

– Дал ей валиум, отправил домой и велел не брать в голову. С тех пор она к нам не заглядывает. Ездит в аптеку возле шоссе.

Салли кивнул:

– Всякое доброе дело наказуемо.

– Я рад, что она к нам не ходит, – совершенно серьезно ответил Джоко. – В детстве один из друзей украл у меня машинку. Я видел, как он это сделал, и с тех пор не мог смотреть ему в лицо. Мне было так стыдно, будто это я украл у него машинку.

Уилл встретил их у двери. В руках у него была квитанция. Салли на удачу дал ему подержать свой вчерашний билет. С того места, где они стояли, Салли толком не видел вчерашние результаты.

– Что было вчера? – спросил он Джоко.

– Четыре-пять-семь.

Салли кивнул, забрал у внука квиток, равнодушно взглянул на него.

– Всю неделю никак не могу выиграть. Ты же вроде способен выбрать одного из трех, так?

– Ты и вчера проиграл, – посочувствовал Джоко. – А если бы узнал, какой выигрыш, и вовсе расстроился бы. В первом забеге победил второй номер, во втором восьмой. Повезло же тому ясновидцу, кто угадал.

Салли моргнул, уставился на билет, который вручил ему Уилл. Там значились номера два и восемь.

– А вот и наш ясновидец, – сказал Салли. Он начисто позабыл, что накануне купил внуку билет и позволил выбрать числа. А теперь едва не порвал этот билет.

Джоко взглянул на билет, потом на доску с результатами, потом на Уилла, тот раскраснелся, улыбался.

– Вот это да. Сто восемьдесят семь долларов пятьдесят центов.

– Как тебе такое? – спросил Салли внука. – Ты богач.

Джоко протянул Уиллу программу скачек:

– Кого бы ты выбрал сегодня?

Салли с внуком сидели в машине уже почти пять минут, и Руб не выдержал: ему столько нужно было рассказать Салли. Сначала тот все не ехал и не ехал, а теперь вот из машины не вылезает. За три часа, что прошли с тех пор, как Руб с Питером покинули закусочную, случилось многое, и ничего из случившегося Рубу не нравилось. То, что Питер уехал, будто он тут босс и сам себе хозяин, а Руба оставил ишачить за всех и принимать сообщения от всех, кому вздумалось оставить сообщение, – это еще полбеды. Но Салли с внуком вернулись и сидят в машине у дома, а Руб работает за себя и за того парня, изнемогая от желаний, невысказанных сожалений, сообщений и прочей информации. Руб полагал, что в мире вдруг появилось слишком много людей, а уж сын и внук Салли тут совершенно лишние, из-за них Руба словно и не существует. Он вышел на улицу и потопал к машине, чтобы напомнить о своем существовании. Подошел к водительской двери и постучал в стекло.

Салли с мальчиком разговаривали. Вернее, говорил Салли, и Руб точно знал о чем. Он велит мальчишке не обращать внимания на Руба, хотя тот стоит прямо перед ними. “Не смотри на него”, – говорил Салли внуку, слова его за стеклом были еле слышны. Мальчик старался не смотреть на Руба, но все равно украдкой поглядывал, и Руб догадался, что Салли снова решил его разыграть. Салли вечно его разыгрывает, а Руб на него обижается. Вот и сейчас он обиделся. И энергичнее постучал по стеклу.

На этот раз Салли соизволил его заметить, произнес губами: “Привет, Руб”, точно они с внуком где-то далеко, в такой дали, что человеческий голос оттуда не долетает. Салли что-то прошептал внуку, они помахали Рубу. Руб многого не понимал, но меньше всего – почему его лучший друг вечно с кем-то объединяется против него, Руба. Впору задуматься, друзья ли они вообще.

После того как Салли и мальчик помахали Рубу, тот описал рукой в воздухе круг – знак опустить стекло. Так Салли хотя бы не притворится, будто не слышал. Не то чтобы Руб ожидал, что эта уловка сработает, а потому и не удивился, когда Салли изобразил недоумение и сделал в ответ такой же знак. Руб, медленно шевеля губами, беззвучно произнес: “ОПУСТИ СТЕКЛО”.

Салли опустил стекло.

– Что? – спросил он.

– Что вы делаете? – полюбопытствовал Руб.

– Кто?

– Вы. Вы оба, – пояснил Руб. – Чего вы здесь сидите?

Салли пожал плечами.

– Что ты хочешь, Руб?

Руб хотел к ним. В машину. В разговор. В общество друга. К ним.

– Можно к вам? – спросил он. – Здесь холодно.

– Здесь тоже, – ответил Салли. – Мы задержимся еще на минутку-другую. А потом вылезем из машины и будем мерзнуть все вместе.

Салли поднял стекло, Руб уставился на свое отражение. Даже его отражение внутри, где тепло – или хотя бы теплее.

Руб размышлял обо всем, в том числе и о том, как несправедливо, что отражение его в машине, а он на улице; минуту спустя стекло вновь опустилось.

– Что ты делаешь? – спросил Салли.

– Жду, – пояснил Руб.

– Иди жди вон там, – сказал Салли. – Посиди на крыльце.

– Я никому не мешаю, – заупрямился Руб, он знал свои права. Улица общая. – Можно я хотя бы скажу тебе одну вещь?

– Через минуту ты скажешь мне все что захочешь. Иди посиди на крыльце.

Салли поднял стекло, оно закрылось в то мгновение, когда он договорил. И Руб снова остался в обществе собственного отражения. Человек, смотревший на Руба, выглядел как тот, кого переполняют желания, вот только с возможностями у него туго. Руб неохотно сделал, что велено.

Салли и Уилл проводили взглядом Руба, который вернулся по дорожке к дому и уселся на холодное крыльцо. А говорили они о страхе. Уилл все еще боялся заходить в дом деда. Салли признался, что когда был в возрасте Уилла, тоже многого боялся. Уилл ему не поверил.

Он испуганно смотрел на ветхий дом. Тот пугал его еще сильнее, чем накануне, потому что теперь на покосившемся переднем крыльце высилась груда досок, а это значило, считал Уилл, что теперь дом и вовсе держится на честном слове.

– Хочешь знать, как делал твой дедушка? – спросил Салли.

Уилл не горел желанием знать, как именно дедушка Салли справлялся со страхом, потому что догадывался: дед объяснит, что ему помогало, и потребует, чтобы Уилл попробовал, а Уилл уже понимал, что пробовать не захочет. Он искренне не верил, что дедушка Салли когда-то чего-то боялся. Он не мог себе представить, чтобы дед чего-то боялся, как не мог представить, чтобы Шлёпа вдруг подобрел. Шлёпа не знал сострадания. Если бы знал, это был бы уже не Шлёпа. А другой человек, похожий на Шлёпу. И пришлось бы дать ему другое имя. Чтобы дедушка Салли чего-то боялся? Да он не испугался даже полицейского с пистолетом.

– Я заключал с самим собой договор, – не дождавшись ответа, сказал дедушка Салли. – Говорил себе, что буду храбрым ровно минуту.

Уилл хмуро взглянул на деда.

– Ты ведь можешь быть храбрым одну минуту, правда? У букмекера ты был храбрым и дольше минуты, и случилось хорошее. Ты выиграл деньги.

– А что было, когда минута проходила?