С тех пор в Обители тоже настала новая эра — эра бесконечных судебных заседаний, на которых рассматривались реальные и вымышленные грехи старых богов. Тех, кто пропали без вести, сбежали, спрятались или сошли с ума, судили заочно. Им выносили приговоры, отложенные фактически до бесконечности. Тем, кого удалось найти, повезло меньше.

— Развоплощение — высшая мера. До Ночи Ночей к ней почти не прибегали, ибо считалось, что последствия могут быть катастрофическими. Каждый раз, когда один из богов сливается с небытием, в душах людей становится чуть больше пустоты. Нарастает апатия, падает воля к жизни. После каждого нового приговора по миру прокатывается волна самоубийств.

Я вспомнил слова Кассандры о гибели богов — она говорила примерно то же самое. Глухое, невыразимое равнодушие вместо настоящих чувств. Только она думала, что старых богов в основном уничтожил Улхсотот, а тут выходит, что все эти столетия они развоплощали друг друга, повинуясь воле одного тирана? И главное, зачем?

— Спроси об этом кого-нибудь из обвинения.

Больше я не смог вытянуть из неё ни слова на эту тему.

Каждый суд — или точнее сказать, судилище, — проходил по одной и той же схеме. Сторону обвинения занимали сторонники Судьи, а также запуганные и отчаявшиеся. Сторону защиты — те, кто не сдался, не был сломлен. Несложно догадаться, что последние всегда оказывались в меньшинстве. На каждом заседании дело в итоге упиралось в голосование сторон и Судья показушно разводил руками — кто он такой, чтобы возражать коллективу? За прошедшие столетия «адвокатов» становилось всё меньше — от пяти в начале до двух в конце. Но и ряды «прокуроров» редели — от десяти в начале до четырёх в конце. Суды продолжались и таким скудным составом, но потом…

Потом почти одновременно произошли три события, кардинально изменившие баланс сил:

Обвинение и арест Эми.

Уход одной обвинителей, Скорби — она не хотела участвовать в суде над Надеждой и предпочла молча исчезнуть.

— И наконец, я, — сказала Лия так спокойно, будто это ничего не значило. — Я успела возвыситься к началу суда и впервые за триста лет стороны уравновесились. Впервые Судья не смог вынести приговор ни на том заседании, ни на одном из последующих.

— Ого. И он даже не попытался, ну, настоять на своём? Если он изначально установил диктатуру, какой смысл церемониться?

— Законы Обители нерушимы, даже в таком извращённом виде. Судья давно нарушил их дух, но опасается переступать через букву. Число «три» священно. А ещё, кажется, его беспокою я.

— Ты?

— Я же всё-таки Смерть. Какая есть.

В итоге, к моменту моего появления над Эми провели добрый десяток судов с совершенно закономерным результатом. Обвинение пыталось найти новые углы атаки, защита стояла на своём, Судья копался в законах, но выстроенная им система работала против него. Голосование раз за разом сводилось в «ничью» и заседание переносилось на следующий месяц, иногда — на следующую неделю. В том суде, куда мы с Насифом чуть не опоздали, обвинение уже успело выдвинуть предложение начать с текущим составом, чтобы поскорее разобраться с «безобразно затянувшимся» делом. Но проблема была в том, что один из старых законов требовал устраивать суды с максимально возможным количеством участников. И уж точно никак не меньше шести.

Удивительно, но моё появление на суде показалось добрым знаком обеим сторонам.

— Посланник — персонаж из давно ушедшей эпохи, когда связь между Сердцем и Обителью была по-настоящему сильной. Нейтральная фигура, стоящая над процессом. Символ перемен.

Я осторожно кашлянул.

— Это всё, конечно, замечательно, но ведь я и близко не нейтрален. Скорее даже предвзят.

— Я знаю, — кивнула она. — Насиф тоже знает. И Судья об этом как минимум догадывается. Но это почти ничего не меняет.

— Как это?

— Твоя миссия в Обители — донести послание и проследить, чтобы его суть была исполнена. Напомни, посланник, что именно ты огласил на суде?

Я нахмурился, вспоминая. Вчерашний день был настолько плотно забит событиями и впечатлениями, что мне пришлось мысленно перемотать время, чтобы добраться до своего неуклюжего выступления.

— Что-то там про то, что прибраться бы в Обители не помешало.

— А ещё?

— Что суды проводятся неполным составом?..

— Правильно. И что надо сделать, чтобы состав стал полным?

— Откуда мне-то знать⁈ — возмутился я. — Я пару недель назад узнал о том, что вообще были какие-то боги! Ну… другие боги. Не те, что сейчас. Я в Обители вашей долбаной нахожусь меньше суток! Мне ваши суды до лампочки, я хочу вытащить Эми и свалить отсюда!

Лия грустно улыбнулась и извлекла из цитры незамысловатую мелодию. Мой гнев улёгся так же внезапно, как и вспыхнул. Я тут же вспомнил, что явно нахожусь не в той ситуации, чтобы разбрасываться союзниками и качать права.

— Извини.

— Извинения приняты, — серьёзно сказала она. — И можешь не отвечать на вопрос. Просто иди за мной.

Она встала, и сиреневые лампы-ночники вдруг вспыхнули ярче. Вдруг стало ясно, что Лия вовсе не сидела в углу, более того — комната вдруг оказалась огромной, она уходила всё дальше в темноту, и я не мог разглядеть другого конца. Вдоль ближайшей стены тянулись полки, заставленные книгами и безделушками, на письменном столе небрежно разлёгся крупный чёрный кот, который поймал мой взгляд и презрительно зевнул. Я поднялся на ноги, и комната вновь погрузилась в уютную темноту, в которой можно было разглядеть только область вокруг кровати.

— Это не комната для гостей, да?

— Почему нет? Ты — мой гость, и сейчас это комната для гостя. А ещё это моя комната, но это не имеет значения. Всю ближайшую неделю я буду слишком занята вне Обители.

— Спасибо, — неловко сказал я. — Я могу что-нибудь сделать в ответ?

— Поиграй с Сумраком хотя бы пару раз. Еда ему ни к чему, но он обижается, когда про него забывают.

Мы вышли на висящую в пустоте площадку, и я снова непроизвольно вздрогнул от открывшегося пейзажа — впечатление ко второму разу ничуть не смазалось. По крайней мере, на этот раз дверь за нашими спинами не исчезла, пусть и висела посреди того же «туманного вакуума». Дверь была изготовлена из тяжёлого чёрного дерева и украшена полустёртыми сиреневыми узорами. Я хотел спросить Лию, как мне найти сюда дорогу без её помощи, как вдруг ощутил лёгкое прикосновение к правой щеке тонких пальцев. На секунду моя кожа на месте контакта вспыхнула, словно к ней приложили самый холодный в мире лёд, и я удивлённо обернулся, хватаясь за щёку.

— Моё благословение, — пояснила она. — Совсем небольшое и совсем ненадолго, пока я не вернусь. С ним ты всегда сможешь отыскать эту скромную комнату и отдохнуть.

— И поиграть с котом, — пробормотал я. Щека постепенно приходила в норму, но чувство лёгкого обморожения не отпускало. — Кажется, это первый раз, когда меня кто-то благословлял.

— Не в первый. Просто в прошлый раз ты не заметил.

Не удосужившись ответить на справедливые вопросы, кто меня раньше благословлял и при каких условиях, она направилась вниз по ступеням единственной лестницы, ведущей с платформы. Я двинулся следом, стараясь хотя бы приблизительно запомнить искривления окружающего пространства. Бесполезная затея. Лия вела меня сквозь безумный мир лестниц Эшера с непоколебимой уверенностью Сусанина, а я перестал понимать где верх, а где низ уже минут через десять. А ещё через десять минут я сбился и со счёта времени, так что с тем же успехом могло пройти час или полтора. Если божественное бытие предполагало регулярную навигацию сквозь этот сюрреалистический лабиринт, то не удивительно, что «настоящих» богов осталось так мало.

В какой-то момент мне показалось, что я краем глаза уловил движение в туманной дымке. Что-то длинное, скользкое, вытянутое — то ли блестящее чешуйчатое тело змеи, то ли щупальце кракена. Но когда я повернулся, чтобы рассмотреть получше, пустота вновь была безжизненной.