Мне не хотелось давать ни малейшего повода. Я согласилась, заметив через стекло на балконе какие-то силуэты. Мне и вправду хотелось немного освежиться.

Мы подошли к выходу на балкон, но дальше я не смогла сделать и шагу. Через стекло я видела Яра и Кристину. Она прижалась к нему, обняв за шею, он обнимал её за талию, прижимая к себе.

Он не видел меня, увидел бы, если бы оторвался от своей Кристины! Но я видела всё! Внутри всё похолодело. Сердце стукнуло и застряло где-то в горле, невыносимым комком.

Мне почему-то захотелось разреветься и убежать отсюда. Это была не злость, не досада, а какая-то такая обида, которой я даже названия придумать не могла. Вроде бы я и без того знала, что он с ней. Сам же мне сказал про свою даму-мадаму.

Но всё равно чувство было такое, что меня даже не предали, во мне что-то сейчас растоптали и оно там во мне скулит, просит пощады и, кажется, сейчас помрёт.

Я всё стояла и смотрела. Глеб тоже наблюдал и почему-то не торопился пройти на балкон и меня туда не вёл. Хотя, вроде бы сам предложил выйти.

Кристина провела рукой по лицу Яра и поцеловала его в скулу. В этот момент он заметил, наконец, меня. В его глазах не было ни удивления, ничего. Для него вообще словно ничего не происходило!

Это больше невозможно терпеть! Впервые я поняла, что значит, когда говорят — «сердце болит». Когда сердце на самом деле здорово, молодо и сильно. Но всё равно болит. Будто его сжимают в тисках. Или топчут. Прямо в груди. Топчут ногами!

Я бросилась к выходу из кают-компании. Глеб последовал за мной. Он остановил меня у самых дверей.

— Марго, вас что-то расстроило? — спросил он, но спросил так, будто и сам прекрасно понимает, что именно меня расстроило.

Мимо нас уже с другим мужчиной, не тем, что её обхаживал, под ручку продефилировала Люба. Она была в прекрасном настроении и даже подмигнула мне прежде, чем скрыться за дверями.

На вопрос Глеба я так и не ответила. И тогда он спросил другое:

— Не хотите продолжить нашу беседу и вечер где-нибудь, где потише, например, в моей каюте? — он взял меня за руку.

Я метнула в него молнию из глаз, вырвала руку и, ничего не ответив, поспешила убраться отсюда. Этого вечера для меня стало слишком много.

Я чувствовала себя так, словно не только сердце мне растоптали в моей же груди, но и облили после этого помоями. Хотелось броситься за борт и вплавь добраться до берега. Подальше от этого теплохода, подальше от Яра, от этого, как теперь оказалось, похотливого Глеба. Подальше ото всех.

Подальше от самой себя, в конце концов! От этой незнакомой себя, никогда доселе не испытывающей такого как сейчас. От себя — улетевшей! Теперь улетевшей вообще неведомо куда. Душно мне! Тесно в этом платье! Тесно в этом огромном плавучем отеле.

Как же больно, как противно, как глупо это всё! Горите огнём, змеи, лисицы и пауки. Может, не зря вас столько собралось в одном месте? Может, теплоход «Полина» станет для вас персональным Титаником!

Боже! Ну почему мне так больно?

Люба шла по коридору впереди меня. Её ухажёр держал её ниже талии. Почему-то эти двое сейчас меня жутко раздражали. Я слышала Любин смех и раздражалась ещё больше.

Так выглядит взаимный интерес? Так я должна себя вести с Яром, чтобы и он меня обнимал?

Я вошла в свою каюту и бросилась на кровать. Меня, наконец, прорвало. Слезы текли ручьём. Мне было невероятно жалко себя.

Вспомнилось всё разом. Игорь, коллекторы, почему-то университет, и к тому же добавился безотчётный страх перед будущим.

Все смешалось в голове и получилась какая-то мрачная картина, сплошь в серых и чёрных тонах.

И ко всей этой картине, мой мозг зачем-то подбрасывал мне образы, где я видела Яра в постели с Кристиной. Как он целует её, а не меня, как он трогает её тело, а не моё, как он… Боже! Это невозможно терпеть!

Я сняла с себя одежду и отправилась в душ, в надежде смыть с себя этот противный вечер и эти мучавшие меня мысли.

Но легче после душа не стало. Да, я немного успокоилась. Я улеглась в кровать и ворочалась с боку на бок, пытаясь в который раз не думать о нем. Но это было нереально. Я любила его. Я восхищалась им. Я желала его.

А он меня нет. Хотя что лгать себе. Меня поражало, с какой силой он меня желал. Дай ему волю, и он вдавит меня в свою грудь, заберет у меня волю, чтобы сделать меня своей. Но почему же, черт возьми, он останавливался на полпути и отталкивал меня.

Я вдруг поняла. Он не меня отталкивал. Он себя останавливал. Зачем? Зачем?

Да, Яр был не моим. По правде говоря, я думаю, что он и Кристиным не был. Он был заколочен сам в себя, как в гроб. Может, дело не во мне вообще?

Эту яркую, как вспышку мысль, прервал шум.

За стенкой в соседней, Любиной, каюте что-то происходило. Я, конечно, догадывалась, что именно, но как-то слишком бурно.

Сначала доносились Любины стоны, которые вскоре превратились чуть ли не в крик, затем она затихла. Какие-то шлепки. Снова несколько вскриков, как-то странно оборванных, будто Любе резко закрыли рот. Какая-то возня, затем стук, словно что-то упало. И опять Любины крики.

Вот же неугомонная подумала я, но что-то внутри шевельнулась. Какая-то тревога что ли.

Я встала с кровати и подошла к стенке каюты, за которой происходила вся шебуршня. Прислушалась, немного стыдясь саму себя за то, что вот так подслушиваю. Думала бросить это дело, но внутренний голос держал на месте.

— Помогите…, — услышала я сдавленный, словно прорвавшийся через прикрытый ладонью рот голос Любы.

Я быстро нацепила на себя первое, что попалось под руку и выскочила из каюты. Бросилась к Любиной и рванула дверь. К счастью, дверь оказалась не заперта. Люба лежала на полу на животе со связанными за спиной руками. Тот мужик, с которым я её видела, придавил её всем телом к полу.

Одной рукой он зажимал Любе рот, другой пытался … Я бросилась к нему и со всей, непонятно откуда взявшейся силой толкнула его так, что он слетел с Любы.

Мужик явно опешил, никак не ожидая, что кто-то вот так ворвётся.

— Убирайся вон! Охрана! — заорала я так, чтобы меня наверняка услышали за пределами Любиной каюты.

Мужик натянул брюки и уже выходя бросил:

— Эта шлюха сама меня привела, только вид недовольный делает.

— Пошел! — рявкнула я.

Я развязала Любе руки, стянула с кровати плед и, когда она села на полу, укрыла её. У Любы была разбита губа, из уголка рта стекала кровь. Она была вся растрёпанная, только всхлипывала и никак не могла толком вздохнуть. Слезы, перемешанные с тушью, стекали по щекам.

— Марго, он… я не…я не хотела так…, — пыталась что-то объяснить Люба.

— Не говори ничего, — я обняла Любу.

— Он не… он не успел… меня, он хотел туда меня… не туда, а туда… спасибо тебе, — Люба наконец вдохнула и разревелась как следует.

Я услышала топот ног в коридоре. Видимо, кто-то услышал, как я орала на мужика. В каюту вошло двое мужчин, судя по форменной одежде, из экипажа теплохода. Один начал звонить по телефону. Другой подошёл к нам.

— Что случилось? Нужна помощь? Может, в медпункт? — спросил он.

— Не надо в медпункт, — взмолилась Люба.

— Не нужно, — сказала и я, — лучше дайте мы вдвоём с ней посидим немного.

Дверь каюты закрылась. Я продолжала обнимать Любу и гладить её по голове. Она немного успокоилась.

— Я такая дура, Марго. Непроходимая дура!

— Ну, перестань, — приговаривала я.

— А чего перестань? Дура и есть. Знаешь, Марго — так мне и надо. Так мне дуре и надо. Заслужила!

Я понимала, что нужно дать Любе выговориться, но не понимала, почему она винит себя.

В коридоре снова послышались шаги. Эти шаги я узнала сразу и ещё до того, как открылась дверь, уже знала, что это Яр.

Дверь распахнулась. Зверюга замер на секунду, оценивая ситуацию. За его спиной стояла Кристина и ещё кто-то в форменной одежде команды теплохода.