Повертев Марусину голову и так и этак, а затем проделав то же самое с осветительными приборами, Артур Казбекович привел в боевую готовность фотографическую технику и, дабы не допустить ни малейшей неточности, без суеты протер свои цейсовские глазные окуляры и только после этого запустил художественно-фотографический процесс.

Три часа спустя, разминая занемевшую шею, Маруся ожидала чая, а Артур Казбекович колдовал над его заваркой, обещая Марусе необыкновенную популярность ее изображения на выставке.

– Вот увидите, Марусенька, у Ваших портретов народ толпиться будет. Славно мы с Вами поработали, – нужные ракурсы выбрали, да и идея, поверьте, выигрышная. Хоть Вы, насколько мне известно, творчество и личность мэтра Дали не сильно жалуете, образ Ваш в моем воображении давно с его личностью своеобразно совместился. Уж и не знаю, чем это, помимо моего таланта, объяснить, но совмещать несовместимое, Вы же знаете, у меня на раз получается.

М-да… Для совмещения несовместимого, скажу я Вам, Любезнейший Читатель, несомненно, мастерство высшего пилотажа требуется. В этом смысле, следуя по стопам своего ментального учителя, то бишь художника Дали, Артур Казбекович далеко продвинулся. И источник этого его движения, судя по тому, что до сих пор являл он взору зрителя на выставках, неиссякаем. Но вот что смущает меня в этой части его высокого искусства. Одно дело неживую природу всяческим экспериментам подвергать, и совсем другое – фотографические изображения людей реальных, из плоти и крови сотворенных, задействовать. Потому как среди них ведь разные личности попадаются. В том числе и те (вроде Маруси, например), которые, благодаря своим неизученным наукой способностям, могут невольно престранные и непредсказуемые процессы в жизнь запустить. Неординарность на неординарность, помноженная неведомые силы будить способна. И в этом смысле совмещать несовместимое вовсе даже небезопасно.

После фотографического сеанса в студии Артура Казбековича Маруся сильную усталость почувствовала. Вернувшись домой и принявши душ, она сразу же спать отправилась. Стоило ей только голову к подушке приложить, как она в сон провалилась. И явился к ней во сне – кто бы вы думали? – сам мэтр Дали! В халате бархатном, в чепце с пушистой кисточкой, глаза горят, усы топорщатся.

– Ах-ха-хаа, Марусенька, – зловеще захохотал он, – недолюбливаете, значит, Вы мое творчество?! Стыдитесь! Вы, дипломированный искусствовед, такое невежество в восприятии изобразительного искусства выказываете! Слышал я, как на выставке в Пушкинском, стоя у моей картины, Вы презрительно обзывали ее сухой и надуманной.

– Я, Ваша Милость (почему-то Маруся так и сказала: «Ваша Милость»), между прочим, длиннющую очередь в музей по промозглой погоде на Вашу выставку выстояла! А Вы ругаетесь! – отвечала Маруся. – Врать не буду: хоть и признаю я Ваш необыкновенный талант, большинство Ваших картин мне и правда не нравится, и стиль Ваш, рациональный и просчитанный, мне не по душе.

– С какого же тогда, позвольте узнать, перепугу сунулись Вы совмещаться с моим великим образом?! – срывая с себя чепец и грозно шевеля усами, воскликнул мэтр Дали.

– Я, Ваша Милость, в сие святотатство старинным приятелем моим, Артуром Казбековичем, была вовлечена, – подленько сдала друга Маруся, и сама же себя во сне за это укорила.

– Артура знаю, а как же! Он и меня, и мое искусство как святыню почитает! За это ему хвала. А Вам, за Вашу дерзкую непочтительность в сочетании с беспринципностью, назначаю наказание!

– Какое? – струхнула Маруся, и сердце ее, подпрыгнув, заколотилось.

– А вот какое, – мэтр Дали короновал себя чепцом, который в мановение ока обернулся судейской четырехуголкой, а вслед за ним и бархатный халат превратился в судейскую мантию. – Изображение Ваше отныне в моих картинах будет присутствовать! Музейные эксперты начнут расследование, а я уж постараюсь всеми возможными путями, типа вещих сновидений, вывести их на нужный след. Приведу их на выставку друга Вашего, там увидят они Ваш портрет и тогда не избежать скандала международного. По судам и Вас, и друга Вашего старинного затаскают. Это я Вам обещаю! Ах-ха-ха-хаа!

– Притормозите, Ваша Милость, – рассердилась Маруся, а поэтому страх ее как рукой сняло. – Что касается меня, я еще понимаю, за что ответ держу. Но Артуру Казбековичу, верному Вашему почитателю, страдать за что прикажете?!

– Гм-гм, – задумался мэтр Дали. – Так примерно за то же самое! – тут же нашелся он, накрутил свой длинный ус на палец и горделиво поднял подбородок так, что голова его назад закинулась. – За неуважение к моему бессмертному гению, выраженное в использовании оригинальнейшего образа, то бишь моих усов, без разрешения автора! Вот такая формулировочка! Ахх-ха-ха!.. Однако позволю себе заметить, Маруся, что всемирная популярность после такого-то скандала и Артуру Казбековичу, и Вам обеспечена. Ах-ха-ха-хаа!

На этом самом месте пробудилась Маруся, как от толчка.

Вскочила она с кровати, открыла окно и сон свой с ладошки, следуя старинному преданию, трижды в окошко сдула.

– Куда ночь, туда и сон, – произнесла она и вроде бы успокоилась.

Однако осадок от пережитого сновидения весь следующий день ее тревожил.

А вечером Марусе, к просмотру новостей обычно не склонной, по какой-то неведомой причине вздумалось посмотреть новостную передачу.

Ровно в тот момент, когда она перед телевизором устроилась, на экране появился фотопортрет Сальвадора Дали.

– Сразу в нескольких музеях мира – сенсация! – сообщал голос диктора за кадром. – Сегодня сотрудники Нью-Йоркского Музея современного искусства, а также Мадридского Центра Искусств и музея Дали во Флориде, обнаружили изменения в картинах знаменитого мастера живописи. Не пойманные пока маньяки-художники, действующие, вероятно, в рамках одной вредительской банды, вписали в шедевры кисти Дали портрет одной и той же неизвестной женщины с узнаваемыми усами подлинного автора. Таким варварским образом были испорчены три картины…

Маруся, в тот момент поедавшая яблоко, так, вонзивши зубы в сочный плод, и замерла.

Вслед за портретом Дали на экране телевизора одна за другой появились три его картины. На каждой из них Марусино лицо, – как оно вместе с усами было на фотосессии Артуром Казбековичем в разных ракурсах запечатлено, но только теперь воплощенное в живописном варианте, – очень явно прочитывалось. На одной картине ее усатое лицо вместо часов растекалось по седлу, на другой – заменяло собой призрачный лик Вольтера, а на третьей – вместо профиля Галы вырастало из гигантской головы, сдобренной саранчой и муравьями, романтично стремясь к центру мужского эго.[5]

– И вот что удивительно: написаны эти женские лики виртуозно, – комментировал шокирующие новости директор испанского музея, – как будто рукой самого великого маэстро. Остается открытым вопрос, каким же образом удалось вандалам-виртуозам проникнуть в музей ночью, нейтрализовать сигнализацию и, не привлекая внимания охранников, за столь короткое время…

Не досмотрев репортаж, Маруся телевизор выключила.

Тщательно пережевывая, в отрешенной задумчивости доела она яблоко, а после, достав из книжного шкафа толстый альбом Дали, весь вечер провела за рассматриванием репродукций, толком не осознавая, для чего этим занимается. Иначе говоря, смотрела Маруся в книгу, а видела три пальца в известной комбинации.

Ночью Маруся совсем не спала, а утром, чуть свет, ворвалась она в студию Артура Казбековича.

– Немедленно меня расфотографируйте! – не соизволив даже поздороваться с едва проснувшимся и встрепанным со сна фотографом, с порога заявила она.

– Как это, Марусенька?! – выпучил Артур Казбекович глаза так, что цейсовские окуляры мгновенно сползли на самый кончик его носа.

– А как хотите, так и делайте! – повелела Маруся. – Только я с тем образом, который для Вашей выставки планировался, быть связанной более не желаю!