— Чтобы все тебе объяснить, — говорит она нежно. — Маленькие девочки то и дело влюбляются в папу. Я не хочу, чтобы ты страдала. А теперь, беги поиграть, детка. Мама устала, — ее тон вдруг меняется. Становится скрипучим и злым. — Где уже этот чертов ублюдок?.. Ему давно пора быть здесь!

Она отворачивается к окну. Начинает барабанить пальцами. Я не сразу обращаю на это внимание. Задумалась о своем.

— Что насчет Филиппа? Если я останусь с Филиппом, ты будешь возражать?

— Из-за Филиппа я никогда не смогу иметь детей!.. Никогда больше! Никогда-никогда!!!

— Что?

— Меня корежит! Меня от одного только твоего голоса буквально корежит! — взрывается Джессика, вскакивая. — Ты-и — бесполезная, зажравшаяся дрянь. Бесполезная маленькая сука! Дрянь. Дрянь! Я все свои силы отдала тебе. Ты высосала меня... Я все испробовала. Ты как упырь, пытаешь отобрать у меня мою молодость... А он все равно ушел... Он уше-е-ол! Он сказал: роди мне дочь, Джесси. Роди мне дочь и я стану ее первым мужчиной!.. И я поверила. А он все равно ушел! Почему ты не сдохла, тварь? Почему не сдохла?!

Я придвигаю пепельницу и беру один из ее окурков. Затем поднимаюсь на ноги. Джессика соскользнула на пол и смотрит на меня сверху вниз. Слезы текут по ее усохшим щекам. Рот широко открыт, с дрожащего в рыданиях подбородка свисает ниточка слюны. Я подхватываю с пола свою сумку.

— Ты, — воет Джессика таким тоном, словно прозрев, увидела перед собою врага. — Я ведь сказала тебе, чтобы ты не смела подглядывать, ты... маленькая...

Она вдруг быстро быстро перебирая коленями, подползает ко мне. Но я начеку и привычным движением уворачиваюсь от костлявой руки, которая пытается усхватить меня за край юбки. Не удержав равновесие она падает вперед.

Всего одно короткое движение вверх и мое колено вопьется ей в подбородок. Мы с Джессикой явно друг друга стоим. Что мама, что дочь. Как она все рассчитала, сука! Будь я в обычном своем состоянии, я бы и впрямь ударила. Но Джессика не учла одной небольшой детали:

— Твой муж и любовник, сделали меня счастливее, чем ты можешь себе представить, — говорю я склонившись к ней, словно желаю помочь подняться. — Хочется обнять весь мир, включая тебя. Расцеловать и поделиться подробностями. Не хочу хвастаться, но Ральф и я задумали родить сына. Может быть, папочка станет его первым мужчиной?

Меня саму коробит от этих слов, но ничего не могу поделать: они уже сказаны.

Рыча на низкой вибрирующей ноте, она бросается на меня, как вервольф. Я отскакиваю. Пока санитары скручивают Джессику, голосящую о моем моральном обличии, медсестра наполняет лекарством шприц и несется через весь холл, держа его в руке, словно олимпийский факел.

Прежде, чем лекарство подействует, я успеваю довольно много узнать, о том, что в аду происходит со шлюхами.

КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

МЕЖДУ ДВУХ ПАРНЕЙ

Глава 1.

«ИСПОВЕДЬ»

Солнце медленно приближается к краю моря, окрашивая мир в розовые оттенки.

Розово-оранжевое небо, розово-голубая гладь воды, розово-фиолетовая чайка, парящая над волной.

Только настроение у меня, как любимая книга Лоны — все оттенки серого. От депрессии до апатии. Не надо было спать с ним вчера. Теперь уже поздно: вчерашний жар спал. Ральф погрузился в себя. Разговаривать бесполезно. После того, как мы встретились после обеда на «Мирабелле», он просто делает вид, что не слышит моих вопросов.

Яхта медленно качается в нескольких километрах от линии пляжа и так же медленно ворочаются мысли у меня в голове. Уже не в радость ни величественное судно, ни прочие блага жизни, которые могут позволить себе богачи...

Я проиграла! Унижение стучится в виски, дергая натянутые нервы, как гитарные струны. Хоть садись и песню о том пиши. У меня на руках были лучшие карты, но он сблефовал и я трусливо бросила их на стол. А он взял выигрыш, посмеялся, допил свое пиво и... образно говоря, ушел.

Лежа на животе, подложив локоть под щеку, я смотрю на Ральфа. Телом он здесь — устроился с гитарой на лежаке и пытается на слух подобрать какой-то мотив. Черные волосы закрутились кольцами от соленой воды; то и дело падают, закрывая его лицо и Ральф нетерпеливо откидывает их набок. Небрежно и раздраженно. И разговаривает со мною так же. Даже речи нет, что мы займемся любовью.

И сквозь собственное уныние, проскальзывает мысль: «Быть может, жалеет о случившемся не меньше меня?» Я поднимаюсь на локте и прохожу вперед, остановившись на границе тени и света. Палуба на той стороне ужасно горячая. Совсем, как тема, которую я собираюсь поднять.

— Долго мы еще будем торчать здесь?

— Пока не приедет Филипп.

— А когда он приедет?

— Как только освободится.

— Отлично. Только зачем здесь я?!

— Хочу быть уверен, что ты ни с кем не трахаешься назло одному из нас.

Я возвращаюсь в шезлонг. Мну край полотенца на котором вчера, на этой же самой палубе, занималась сексом с другим мужчиной. Вчера я отчего-то не чувствовала себя ничтожеством. Филипп пытался, но не сумел. Не закончил он семинарии; не умеет вот так, одним словом, размазать человека по полу. Раскатать его тонким слоем, расплющить чувством вины.

Ральф может. Да так, что когда его Сиятельство соизволит явиться, то чтобы смыть меня, ему потребуется ацетон. После смены, когда мы встретились, Ральф был в меру сдержан и в меру чадолюбив. Теперь он решительно наверстывает упущенное.

«Какая дура станет договариваться с подростком? Естественно, я тебя обдурила!» - смеется в мыслях голос Джессики.

— Ты думаешь, посидев на яхте, я успокоюсь? — спрашиваю я. — Не обозлюсь еще сильнее?

Ральф поднимает голову и запустив пальцы в волосы, медленно отводит их со лба на затылок. Так же медленно переводит на меня взгляд. Тяжелый, как мраморное надгробье, и очень холодный взгляд.Так, наверное, его наставник отец Бенедикт, взирает на грешников.

— Не знаю, что тебе наболтала Джессика, но она сумасшедшая. Вспомни это, прежде, чем ты начнешь нас в чем-то подозревать.

Зло рассмеявшись в ответ, я рывком поднимаюсь и сажусь, скрестив по-турецки ноги. Следы на ягодицах отзываются тупой болью, но сквозь боль просвечивает сладость воспоминания. О том, как я получила их. И я, невольно, ерзаю, пытаясь его продлить.

— Что именно? Что вы ревнуете не ко мне, а друг друга?

Ральф хмыкает, не сдержавшись. Но глаза все еще колючие, недоверчивые, злые. Затаив дыхание, я жду взрыва, но взрыва нет. Ральф, убедившись, что я закончила, снова склоняется, чтобы видеть струны.

Чуть нахмурившись, застывает.

— А!.. — произносит он, словно что-то вспомнив. — Ну, да... Точно...

Его пальцы на грифе меняют положение, спускаются на несколько сантиметров ниже и он снова наигрвает какую-то мелодию, прислушиваясь к звучанию. Профиль красиво темнеет на фоне неба. Мне хочется вскочить, выхватить у него гитару и разнести ее вдрызг; о палубу. Не в силах и дальше так вот просто молчать, я срываю верх от купальника, выливаю на него половину бытылки воды и со смаком швыряю в блестящую от загара спину.

Чпяк! Мокрая ткань разбивается, как яйцо о стену. Ральф вскакивает. Гитара с грохотом приземляется на лежак.

— Прекрати это, поняла?!

— А то — что? Утопишь меня, чтобы не мешалась?

Он сужает глаза; нижняя челюсть выезжает вперед. Дыхание вырывается из груди. С хрипом, словно у стреноженной лошади. На миг мне кажется, что сейчас, рядом с гитарой, на пол упаду и я. Но Ральф опускает сжатые кулаки вдоль бедер.

— Прекрати, Верена, — он переводит дыхание и отворачивается, ухватившись руками за поручень. — Пожалуйста, я тебя прошу — прекрати.

***

Мы опускаемся одновременно — каждый на свой лежак. Не сводя глаз друг с друга, словно настороженные чайки. Но я не двигаюсь и Ральф не двигается тоже. И постепенно, дыхание возвращается в норму, а сердце прекращает гудеть от собственного стука.