— Кстати, я так и не спросила, — фрау Мюллер величественно выбирается из беседки, не отводя от Ульрике ревнивого взгляда, — так и не спросила, кто вы такая.

— Она модель из «Плейбоя», — кротким голоском сообщает Свеня.

Клуб любительниц чтения одновременно задыхается от возмущения. Снова.

— Да, — говорит Ульрике невозмутимо, — и я горжусь этим.

Она все еще не понимает, куда попала. Она — протестантка из Гамбурга, понятия не имеет, как быстро входят в коалицию строгие деревенские католички. Так собираются в стаю чайки, увидев хлеб. Так, сплываются на запах крови акулы. Так их предки лет пятьсот назад, споро тащили к костру упирающуюся ведьму. Если бы камни на Рыночной площади могли говорить, они поведали бы немало таких историй.

Но камни не говорят. Им плевать, что с ними делают люди: собирают, или разбрасывают.

— Гордись, чем хочешь, — говорю я, — но вдали от моего дома. Мой брат — священник! И я требую уважения.

Ульрике хмыкнув, вскидывает голову и несколько рядов жемчуга влажно блестят на ее шее. Она уже чует, что пора уходить, пока еще может себе позволить уйти красиво, с высоко поднятой головой. Но для того ухода требуется более твердая финансовая почва.

— Уважения? Ты?

Дамы за моей спиной начинают стонать и охать, как чайки, но напасть пока не решаются. Свеня тоже молчит; видимо решила, что тоже может спокойно отойти в сторону, взять бокал шампанского и издалека насладиться зрелищем летящих в разные стороны перьев.

— Я!

— Вив, хватит, — Антон нетвердо шагая, обнимает Ули за талию и прижав к себе, что-то быстро шепчет на ухо.

И отшатнувшись от него, та гневно вскидывает руку и с яростью, наотмашь, бьет по этому красивому лицу, раскрасневшемуся от алкоголя лицу.

— Пьяный дурак!

Звук удара распадается на молекулы. Падает на траву, словно искры от фейерверка. Тишина, зависнув на миг, взрывается. У фрау Мюллер из горла вырывает звук, похожий на зов боевого горна и незваная гостья отшатывается, получив затрещину.

— Да как ты смеешь?! — визжит Ульрике и на ее лбу вздуваются заполненные ботоксом морщины.

— А что? — возмущается Антон, оттаскиваемый матерью. — Ты только графьям отсасываешь? Тоже мне фифа!

— Антон, прекрати немедленно!

— Пусть она и мне отсосет, — говорит Антон. — Я настаиваю! Я тоже хочу орального удовлетворения.

Я хохочу, держась за стиснутые корсетом ребра.

— Это ты все подстроила, ты, дрянь! — верещит Ульрике, отбросив свой светский лоск. Из-под глянцевого фасада выпирают фиолетовые жиры и черные щупальца, как в мультфильме Диснея.

Она сильнее и опытнее, но за моей спиной, как белые лодочки добродетели качается моя стая. И впервые в жизни вместо того, чтобы отступать, я раскидываю в стороны крылья. Не как птенец, но как взрослая птица. Безмолвный боевой клич щекочет мне горло и я слышу у себя в голове ответные крики.

Мне не нужно оглядываться: я чувствую их поддержку всей кожей.

— Убирайся вон! — кричу я. – Ты, шлюха!

И под громкий гогот пловцов, которые пытаются утихомирить своего капитана, дамы яростно бросаются на Ульрике, голося словно чайки над падалью.

Сад пустеет, как пустеет автопарковка после закрытия супермаркета. Я молча скидываю туфли и наклонившись, подхватываю подол...

— Садись, — угрюмо кивает Джессика и я ныряю в машину, бросив последний взгляд на толпу и бегущие навстречу другу фигурки: Филипп и Ули.

Будем надеяться, его учили усмирять католичек. А если нет... Что же, значит это его судьба.

Глава 2.

«СМОТРОВАЯ ВЫШКА»

Мы едем за город, я узнаю дорогу, пусть она и не удосужилась включить фары. Джессика плачет и плачет, не в силах заговорить. Я молча хлопаю ее по колену.

— Все будет хорошо, — шепчу я. — Все будет хорошо.

Она косится на меня огромными доверчивыми глазами.

— Ты, правда, беременна, Виви? — спрашивает она.

— Я же выслала тебе фотографию документов. И тех, других... Пришлось их спрятать... От Филиппа, я имею в виду.

Она кивает. Дорогу перебегает лиса и Джессика резко тормозит. Ремень врезается в корсет, чуть не удавив меня. Я вскрикиваю и Джессика испуганно замирает.

— Все в порядке, — шепчу я, задыхаясь от боли. — С ребенком все хорошо.

Она улыбается: безумной, дикой улыбкой.

— Папочка будет так рад, Виви. Так рад...

— Да, Джесси...

— Только идем, скорее.

Ветер уже не теплый и нежный. Здесь, на смотровой вышке над развалинами замка Цабельштайн, он стал обжигающе холоден. Ледяными пальцами ветер лезет мне под подол, словно нетерпеливый мужчина. Волосы развеваются, хлещут меня по лицу.

— Тебе хотелось когда-нибудь умереть? — спрашиваю я. — Разлететься вдребезги. Дзинь — и все?

Вышка словно качается. Слева и справа камни невнятно белеют во тьме. Джессика медлит и в лунном свете я вижу на ее щеках слезы.

— Я люблю его! — говорит она, размазывая их. — Я просто люблю его...

Она оборачивается, не в силах найти подходящего места для тайника. И я улыбаюсь. Порыв ветра бьет сверху вниз. Мои волосы взлетают, застилая лицо. Джессика все еще глядит на меня, не до конца разгадав маневра, когда я бросаюсь вперед и сжимаю ее поперек изможденного тела.

— Не-е-ет! — кажется мир вокруг подхватил крик Джессики. Она хватает меня за талию, пытаясь остановить, но я сильнее и выше. И я в прыжке.

Кувыркнувшись через перила, мы падаем в ледяную, завывающую тьму. Вот оно, то о чем я мечтала — полет! Я открываю глаза и вижу, что Джессика неотрывно глядит в мои. Ее рот открыт, как черный провал. Она все еще вопит это свое последнее слово. «Нет».

Мы падаем, но не в пустоту. Ледяной ветер подставляет под нас упругие крылья и мы несемся на них к земле, обняв друг друга, как сестры.

И!.. Дзинь! – это мир в последний раз взрывается в моей голове.

Моя голова взрывается.