У меня даже возникла мысль о ее, так сказать, неверной ориентации или как она на их языке называется? Би? Пусть «би» или «ку», или любое другое название, но данный факт, если он действительно имел место, никак не приближал исполнения моих мечтаний. Так что, предприняв еще несколько попыток сближения и окончательно убедившись в их полной бесперспективности, стал искать варианты достойного выхода из непростой ситуации.

С одной стороны, было смешно даже представить, как все это нелепо выглядело со стороны при ближайшем рассмотрении. С другой, продолжать эту игру не только не хотелось, но было даже противно. Потому не нашел ничего лучшего, как заявить, что с завтрашнего дня перестаю служить кухонным комбайном по приготовлению пищи и мытью посуды. Отныне наступает эра самообслуживания: кто что приготовил, тот тем и питается. Она встретила это известие с ледяным молчанием, а потом, изобразив презрительную гримасу, заявила, что Кришна завещал вообще не думать о хлебе насущном.

Что-то подобное слышать мне уже приходилось. Хорошо не думать, когда тебе три раза в день подают что-то там вкусненькое и аппетитненькое. А зная, что в доме ничего кроме сырых кабачков и затхлой муки нет, то стоит всерьез напрячь мозг относительно дальнейшего существования в подобных условиях.

Неожиданно мне пришла в голову совершенно простая мысль, узнать, кто для нее готовил, когда она жила дома.

«Мама», — последовал незамедлительный ответ.

«А папа чем занимался?» — спросил на всякий случай, чтоб хоть что-то спросить.

«Папа у меня монах», — ничуть не смущаясь выдала она.

«И тоже кришнаит?» — видимо, глаза мои увеличились до размеров необыкновенных, потому что она неожиданно рассмеялась и вполне миролюбиво ответила:

«Да нет, обычный. Православный монах…»

«А как же он…» — начал я говорить, но она опередила:

«В монахи он ушел, когда я на свет появилась…»

«И жил вместе с вами?!»

«Нет, уехал куда-то… Потом объявился… Монашество свое бросил и теперь батюшкой служит».

Да, с дочерью монаха я беседовал впервые. Может, и комплексы ее оттого повылазили, что сложилось все как-то не по-людски. Но менять свой приказ о самообслуживании все одно не стал. Даже если бы она оказалась царской дочерью и привыкла, что все ее прихоти исполняют две дюжины слуг, прежде чем покинуть родительский кров, следовало изучить азы самостоятельного существования. А совместное проживание требует общего приложения cил. Мне казалось, что весь ее выпендреж происходит назло мне и она во что бы то ни стало хочет достать, разозлить и унизить меня. В этом еще предстояло разобраться. Любой роман, как известно, требует не только завязки, но и постепенного развития фабулы, разрешения сложившегося конфликта и всего остального, предписанного классическими законами не только литературы, но и всего жизненного процесса.

…На другой день cпециально пошел в лес зачем-то там, чтоб не подвергать себя искушению приготовить хоть что-нибудь из еды для удовлетворения собственного организма. Когда вернулся обратно, то ее в доме не оказалось. Наскоро испек несколько лепешек на стареньком примусе и принялся уплетать их, хорошо понимая насколько подло поступаю. Она вошла неслышно и пожелала приятного аппетита. Поперхнувшись, поблагодарил и протянул остатки своей трапезы. Но она лишь покачала головой и высыпала из своей панамки на стол ягоды малины.

«Вот, насобирала, — пояснила она, — угощайся».

Панамка слегка порозовела изнутри, от чего сама стала казаться половинкой здоровенной ягоды, вывернутой наружу, и в доме моментально распространился тонкий аромат из далекого детства. Так пахнет во всех лесных избушках, где ночуют грибники и ягодники. В избушках охотничьих запах совсем другой — там в воздухе обычно витает неистребимый запах крови, шерсти, кожи и пороха.

«Прямо как в международной политике, — подумалось мне, — одни страны благоухают женской косметикой, сливочным маслом, фруктами, а другие — ружейной смазкой». Продолжать сравнение не хотелось, поскольку оно было не в пользу страны, в которой имел счастье проживать. Но и менять ее на другую тоже не было большого желания, потому мне давно уже было абсолютно все равно, какой запах имеет моя родина. Может, поэтому русский народ так легко привыкает к любым запахам, не особо задумываясь, как их воспринимают приезжающие в гости люди из других стран. В Африке, говорят, запахи еще более кошмарны, но вон сколько людей там живет и ничего…

С этого дня в наших взаимоотношениях с нимфой-художницей наметился окончательный разлад. Примерно как между Каином и Авелем. Но это, конечно, слишком громко заявлено, мысль о смертоубийстве меня не посещала. Все свелось к простому разделению труда по обеспечению себя любимого пропитанием: мне выпала не самая горькая доля, как и раньше, питался имеющимися в запасе продуктами с огорода и свежеиспеченным хлебом из муки с отрубями. А она с утра уходила в лес и возвращалась оттуда вся перемазанная ягодным соком. При этом частенько притаскивала с собой пучки каких-то неизвестных мне трав, часть которых складывала на печку. Но что самое интересное, после моего отказа и дальше выполнять обязанности домработницы она вообще перестала брать в руки этюдник. К слову сказать, вследствие этого и портрет мой остался в стадии полнейшей незавершенности, и увидеть его мне ни разочка не удалось. Зато у меня появилась возможность хоть на полдня запускать машинку и что-то там печатать. На этом наш так удачно спланированный перпетуум-мобиле приказал долго жить. Хотя жизненные импульсы продолжали давать знать о себе, но о вечной любви уже никто не помышлял. До порога вечности было еще далековато…

Именно тогда стал незримо воспринимать (другого слова просто не подберу) недовольство так и не попавших на бумагу героев, у которых, если подойти к этому вопросу предельно внимательно, должно было скопиться против замыслившего их автора довольно серьезное негодование. Земляничный запах куда-то улетучился, и в избе стало явственно попахивать серой. Назревал мятеж, допустить который было никак нельзя.

Придется сделать еще одно незначительное отступление, чтоб читатель понял, что за персонажи роились в моем сочинительском воображении и чем была чревата как дружба, так и противостояние с ними.

Начнем с того, что в русском народе, принявшем крещение более тысячи лет назад, до сих пор живут всяческие байки и былички, связанные с нечистой силой. Если у официальной православной церкви все силы небесные расписаны строго по ранжиру: херувимы, серафимы и прочее и прочее, то с силами темными дело обстоит несколько иначе. Там главный предводитель Сатана, он же товарищ Дьявол, а все остальные его сподвижники покрыты мраком, как и положено тайным агентам, таящимся в засаде супротив всего честного люда. Когда случится Армагеддон и грянет последний и решительный бой, то эти силы сойдутся в непримиримом поединке. Небесное воинство обязательно победит, и со всеми остальными врагами рода человеческого будет навсегда покончено. Так написано в соответствующем месте книги, называемой Библией.

Но кроме них имеются разные там мелкие проказники, типа водяного, лешего, домового, банницы и множество разных персонажей, скажем так, местных аборигенов. Во времена оные русский мужик не перекрестившись и через порог не переступал. Верили во всю эту нечисть истово примерно так же, как мы верим в предписание врачей и силу чудотворных лекарств. А потому боялись. Более того, всячески задабривали и, можно сказать, уважали. Вот на этот счет сложилось множество различных баек и быличек. Но в коммунистические времена заявили вполне определенно, мол, Бога нет и быть не может. А раз нет Бога, то нет и противников его, то есть нечистой силы. Всех упразднили за ненадобностью. Не стало ни леших, ни домовых, будто их никогда и не было…

Только далеко не все в то упразднение поверили, а очень многие остались при своем мнении. Но вот где попало об этом откровенничать перестали. Зачем, коль в ответ смешки услышать можно. Или того хуже, выставят на партсобрании и начнут задавать всяческие вопросы. А кому это надо? Вот и стал народ помалкивать при посторонних. Но меж своими, когда вдруг корова в лесу заплутает или иная напасть приключится, тотчас находился знаток, который все растолкует и объяснит, кто тут всему виной, то ли леший, то ли еще кто балуется. Да всех случаев и не перескажешь.