— Да, бедный папа, — повторила младшая.

— Бедный? Почему он бедный? — спросила Гретта, прикасаясь к их грустным мордашкам.

— Потому что он любит тебя.

— Он… — Гретта схватила подол своего передника и промокнула им виски. — Он что?

— Папа любит тебя неудирающей и увечной любовью, — сказала малышка.

— Неумирающей и вечной! — поправила Джейн.

Портной, слышавший весь этот разговор, все еще стоял в дверях молча, с еле заметной улыбкой, и не отрывал глаз от Гретты.

— Не может быть, — сказала Гретта. Лицо ее пылало.

— Нам лучше знать, — возразила старшая. — Мы знаем его всю свою жизнь.

Я не могла истолковать выражение на лице Гретты. В ее глазах угадывалось неверие, а в морщинках на лбу — изумление. Такое лицо бывает у человека, увидевшего летящего ему навстречу ангела. Гретта старательно не смотрела на Портного.

Я поцеловала подругу в щеку:

— Я так за тебя счастлива!

Гретта заключила меня в объятия, затем отпустила.

— Пойдем, Беатрис, — позвала я. — Пора уладить и твое дело.

Я взяла ее за руку и повела к церкви. Один разок я оглянулась и увидела, как Портной с поклоном приглашает Гретту в свой дом. Детишки последовали за ней, словно стайка свидетелей на свадьбе.

По дороге к церкви я размышляла над сном, который одновременно увидели все дети Портного. Нет сомнения, визит их матери устроил лорд Смерть. Неужели он сделал это ради меня — потому что знал, что я люблю Гретту?

Я все еще дивилась случившемуся, когда мы подошли к церкви. Регент, похоже, ждал нас. Впрочем, вскоре выяснилось, что ждал он на самом деле Билла, к тому же с большим нетерпением.

— Да где же он? Где твой кузен, Кетура? Сегодня последняя репетиция!

— Сэр, мне нужно кое-что вам рассказать про Билла, но только с глазу на глаз. Другие мальчики, я так думаю, не прочь пойти посмотреть приготовления к ярмарке.

— Кетура, нет! — запротестовала Беатрис.

После некоторого колебания Регент проговорил:

— Я не очень боюсь того, что ты скажешь, ибо я сегодня счастлив! И не только из-за того, что услышал о тебе, но в личном плане тоже. Певчие, вы можете идти. Только голоса поберегите!

Мальчишки разлетелись, словно стая чаек, и мы остались в церкви одни.

— Господин Регент, — начала я, — это не ее вина… это все моя придумка… Словом, нам надо кое в чем признаться.

Беатрис подняла руку, останавливая меня:

— Нет, Кетура, я не позволю тебе взять вину на себя. Ведь это я, а не ты всю жизнь мечтала петь в хоре. — Она повернулась к Регенту. — Сэр, Билл — это я. Я приходила, переодевшись мальчиком.

— Не может быть! — сказал он, сделав большие глаза.

— Но это правда, — ответила она.

— Не верю!

И тогда Беатрис открыла рот и запела. Ах, какая это была мелодия! Она даже мертвому разбередила бы сердце. Когда Беатрис замолчала, Регент долго ничего не говорил.

— Неужели ты думала, что я этого не понял? — сказал он наконец. — Как мог я не узнать голос, который полюбил с самого первого раза, когда услышал тебя поющей вместе с другими прихожанами?

Беатрис открыла было рот, словно опять собиралась запеть, но на этот раз не издала ни звука. Регент улыбнулся такой ослепительной улыбкой, что стал почти красивым. И тут же приуныл опять.

— Только не говори никому, иначе мой хор… мой хор без тебя просто рассыплется.

Он взял ее руку и медленно, нежно сжал ее в ладонях, как маленькую птичку.

— Мне приснился очень странный сон, Беатрис, — сказал он.

— Расскажите, — тихо попросила моя подруга. Кажется, оба забыли, что я тоже здесь.

— Сначала я должен кое-что объяснить. Я думал, что после смерти матери брошу музыку. Но не бросил. Нет, я полюбил ее еще сильнее. А все из-за него — из-за Смерти. Потому что я видел, как он пришел за матерью, и осознал, что она была всего лишь девочка, слабая и смертная. Мельком — лишь мельком! — заметив его черный плащ, я понял, что мать всю жизнь искала силу, которая помогла бы ей не поддаться Смерти, и только когда он наконец пришел, она поняла, что в этот день не помогают никакие силы. Подчиниться — вот и все, что нам дано. Вот почему я играл свою музыку — чтобы смирить сердце, чтобы не бороться, как боролась она. — Регент вздохнул. — А сейчас я расскажу свой сон.

Он мгновение помолчал, затем начал:

— Тот, кто приходил тогда за матерью, явился мне прошлой ночью. Высокий, одетый в черное человек стоял около моей постели, величавый и внушающий благоговейный ужас. «Регент, — промолвил он, — я лорд Смерть. Твоя мать хочет поговорить с тобой».

Беатрис прикрыла рот свободной ладонью.

— Он назвал ее имя, и дух явился — поспешно, как будто его оторвали от какого-то срочного дела. В руках матери была маленькая золотая линейка.

Я спрятал голову под одеяло, но высокий человек стянул его с меня. «Регент, — сказал он, — пришло время стать мужчиной!»

Я поднял глаза — около постели стояла моя мать и держала линейку в обеих руках, словно предлагая ее мне. «Я пришла просить у тебя прощения», — сказала она. Положила линейку на постель рядом со мной и вздохнула. «Мои мучения окончены, — сказала она. — Помни, сын мой: не только музыка есть творение небес, но и любовь тоже. Будь счастлив». Она заторопилась прочь, а я проснулся.

Беатрис нежно сказала:

— Это всего лишь сон, господин Регент.

— Возможно, — ответил он, а потом достал из складок мантии маленькую золотую линейку. — Я похоронил ее вместе с ней, но когда я сегодня проснулся, она лежала на моей постели.

Немного помолчав, он произнес:

— Беатрис, давай зайдем в часовню. Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Я оставила их вдвоем и направилась домой, улыбаясь самой себе.

Почти забытые лимоны так и лежали на столе. Я взяла один, отрезала ломтик и попробовала. Вкус оказался таким кислым, что из моих глаз брызнули слезы.

— Бабушка, — спросила я, — как ты полагаешь — у меня получится приготовить пирог с таким ужасно кислым фруктом?

— Конечно, — ответила она. — Если подсластишь сахаром. Вот, используй весь, моя Кетура, ибо я нутром чую, что после сегодняшнего дня нам никогда не придется волноваться насчет сахара.

И я принялась за готовку, а Бабушка отправилась разузнать, кто что будет представлять на ярмарке, а заодно принять массу поздравлений с тем, какая умная ей досталась внучка.

Я смешивала и пробовала, и опять смешивала и пробовала, пока наконец у меня не получилась начинка в самый раз — не слишком сладкая, не слишком кислая и на вид как солнышко. Для глазури я взбивала яичный белок с сахаром до тех пор, пока они не стали воздушными, словно облачка в летний день. Тогда я приступила к выпечке.

Наконец у меня будет пирог, который заставит всех мужчин в деревне влюбиться в меня, а Бена Маршалла вообще потерять голову и сделать мне предложение.

Раздался стук в дверь. Это был Бен собственной персоной.

Я с надеждой улыбнулась ему.

— Кетура, — сказал он, — ярмарка открывается завтра.

— Я как раз готовлю особенный пирог. Лимонный.

— Можно? — Он протянул руку за ложкой, вымазанной в блестящей начинке.

Отведал. Глаза у него стали большие-пребольшие. Он снова лизнул ложку.

— Кетура, это же невероятно вкусно!

Он вылизал ложку начисто, не оставив на ней ни капли начинки.

— Не похоже ни на что, что я когда-либо пробовал. Просто чудо! Нет сомнений — ты получишь звание Лучшей Стряпухи.

И промолвив эти слова, он упал на одно колено.

— Кетура, ты выйдешь за меня замуж?

— Но… Бен, я… я же еще не получила призовую ленту…

— Получишь. А если нет, отцу достаточно будет отведать твоего пирога, чтобы понять, кто должен был победить. Скажи же, Кетура, что выйдешь за меня!

Мое сердце трепыхнулось, будто умирающая бабочка, и тут же замерло. Замолчало и затихло.

— Одну секунду, — сказала я, опустила руку в карман передника и крепко зажала амулет в ладони. Да, вот парень, которого подразумевала Сестрица Лили, когда говорила, что я уже люблю кого-то. Конечно это он!