Я окинула собравшихся взглядом, и внезапно их лица показались мне незнакомыми. Воздух в деревне сиял светом, который я не узнавала. Я поискала глазами Гретту и Беатрис. Вон они — улыбаются и подбадривающе кивают.

— Мне хочется наградить тебя, Кетура. Что я могу для тебя сделать? — тихо спросил Джон. — Требуй все что угодно. Если в моей власти дать это, я дам.

В этот момент я не желала ничего другого, кроме как снова стать той, кем была когда-то, — девочкой, надеющейся найти любовь и качать на руках собственного ребенка, девочкой, перед которой лежала целая жизнь. Я хотела только, чтобы все оставалось таким, как было до того дня, когда я пошла за оленем, до того, как узнала, какой тьмой лес может окутать мою душу.

— Сэр, если вы и вправду хотите что-то для меня сделать, — сказала я, — то вот мое желание: больше не говорите об этом. Давайте забудем о прошлых тревогах и подготовимся к ярмарке и встрече короля.

Джон долго и пристально смотрел на меня, затем промолвил:

— Быть посему. Король прибудет завтра, а сегодня вечером, когда все будет готово к открытию ярмарки, мы устроим танцы. — Он окинул взором толпу. — Ступайте! Готовьтесь.

Толпа начала расходиться. Мужчины кивали мне, женщины приседали в легком книксене. Гретта и Беатрис пробились ко мне, и мы все вместе принялись наблюдать, как народ ставит ярмарочные палатки. Некоторые из мужчин возводили подмостки для короля и его свиты и для лорда и леди Темсланд — чтобы высокородные особы могли следить за состязаниями, играми и представлениями, запланированными для развлечения почтеннейшей публики. Замок, возвышавшийся над селением, украшали шелковые знамена ярко-синего и оранжевого цветов, свисавшие со второго этажа. Уличные музыканты настраивали инструменты, отовсюду слышались пение, смех и разговоры. Женщины оставили свои прялки и ткацкие станки и понесли на площадь завернутые в чистую материю хлебы, и булочки, и торты, и печенье. Они несли шитье и рукоделие, и свежесбитое масло, и мыло, и головки сыра. Молодые мужчины заводили в загоны своих лучших бычков, и овец, и свиней, а старики ставили на животных клейма и обсуждали скотину с серьезным прищуром глаз. И все в деревне кивали мне и улыбались.

Но вскоре народ позабыл обо мне в предъярмарочной суете. Народ-то забыл, но не Гретта с Беатрис.

— Мы не знаем, какой истории верить, — вздохнула Гретта.

— Когда-нибудь я расскажу вам настоящую и совсем не так, как будут рассказывать другие, — пообещала я.

— Когда захочешь, — сказала Гретта.

— Если захочешь, — добавила Беатрис.

У меня не хватило отваги рассказать им об обязательстве, которым связал меня лорд Смерть. К тому же во мне еще жила надежда. Разве не ждали меня дома лимоны?..

— Я должна идти домой и сделать лимонный пирог. Но прежде чем я уйду, нам всем троим надо управиться кое с какими делами. Пойдемте. — И я повела их к дому Портного.

— Но я уже вручила ему платье от твоего имени, Кетура, — запротестовала Гретта, поняв, куда мы направляемся.

— Вот именно, — сказала я, не останавливаясь.

Когда мы подошли к дому Портного, его детишки кинулись навстречу, но окружили они одну только Гретту.

Вышел Портной и пригласил нас в дом. Дети последовали за нами. Я в изумлении уставилась на висящее в ожидании леди Темсланд чудесное платье. Портной проследил за моим взглядом.

— Отличная работа, Кетура, — похвалил он. — Ты полна скрытых талантов.

— Сэр, я должна кое в чем признаться, — сказала я. — Поэтому мы и пришли к вам. Платье сшила не я, а Гретта. Объяснять, почему мы обманули вас, слишком долго и сложно. Поэтому просто примите мои извинения. Эту отличную работу на самом деле проделала Гретта.

— Кетура! — воскликнула та. — Это неправда!

— Вот как? — сказал Портной и улыбнулся. — Ну конечно я обо всем догадался, Гретта. Неужели ты думала, что я не узнаю твои ровные стежки?

Гретта покраснела и пролепетала:

— Это сделала Кету…

Портной продолжал:

— Никто другой не мог выполнить эту работу. Во всем платье я нашел только три не очень ровных стежка.

Румянец на лице Гретты сменился бледностью.

— Три?! — Ее глаза сузились. — Три? Сначала пять кривых стежков, а теперь три! Пойдемте, дети, — обиженно сказала она. — Давайте играть.

И она увела их во двор.

— Хорошая женщина, но гордая, — пожаловался Портной открытой двери. — Велела мне не носить оранжевое. — Он улыбнулся.

— Господин Портной, — сказала я, — если вы станете угождать ей в малом, то наверняка сможете верховодить в большом. Я знаю — она очень хотела бы поучиться у вас.

— Кетура, ты стала мудрой, — произнес он.

— Кетура! — позвала Гретта со двора.

Я пожелала хозяину доброго дня и вышла во двор, где немедленно подверглась укорам Гретты.

— Как же наш план, Кетура? — сердито накинулась она. — Зачем ты ему все рассказала?

— Потому что я говорила тебе, Гретта — он не тот, кого я люблю настоящей любовью.

— Конечно же ты его не любишь! Да и кто бы полюбил человека, который носит оранжевые чулки? Я указала ему на сорняки в саду, и пожалуйста — они и сегодня там, причем вымахали еще больше! — Она вздохнула. — Несносный человек! Но ты должна его простить, и тогда, я уверена, ты его полюбишь.

— Гретта, — сказала я. — Ты смотришь на мужчину как на старую рубашку, которую следует распороть и перешить заново. Может быть, стоило бы думать о нем как о хорошей, богатой ткани, которая только ждет того, чтобы ты вышила на ней прекрасный узор? И если ты это сделаешь, то убедишься, что сама любишь Портного.

— Что-что? Я? Люблю Портного? — Она громко расхохоталась, затем развернулась к двери, в проеме которой стоял, глядя на нее, Портной. Гретта проглотила смех и уставилась на него в ответ.

Джейн, старшая из детей, спросила:

— Ты любишь его, Гретта? Если это правда, то мы с радостью просим твоей руки.

— Что?

— Папа сказал, что одежда, которую ты втайне сшила для нас, будет храниться ненадеванной до дня его свадьбы. Вот мы и просим: не могла бы ты поторопиться и выйти за него поскорее?

— Ты сшила детям одежду, Гретта? — изумилась я.

— Ну не могла же я позволить им бегать в рванье, когда все другие дети щеголяют в новом!

Самая маленькая, Наоми, подергала Гретту за юбку:

— Так ты женишься на нас или как?

Она сгребла детей в охапку.

— Я очень люблю вас, но, видит Господь, я не люблю вашего папу.

Оборвыши переглянулись между собой со спокойным удивлением. Старшая сказала:

— А папа говорит, что любишь.

— Он… он так сказал? — смешалась Гретта.

— Да, — подтвердил средний сын. — Когда мама умирала, она взяла с него клятву, что он женится опять, только если найдет женщину, которая будет любить нас еще больше, чем его. А прошлой ночью всем нам приснился один и тот же сон. К нам пришла мама — сказала, что Смерть позволил ей прийти. И она сказала, что папа никогда не спросит тебя сам, поэтому мы должны попросить тебя выйти за нас замуж.

Гретта прижала ладони к щекам.

— Да, — продолжил мальчик. — Папа нам поверил и велел сделать, как сказала мама.

Младшенькая вынула большой палец изо рта.

— Папа сказал, что одежда, которую ты сшила, — это так, пустяки. Он сказал, что, как только ты начнешь заботиться о нас ночью и днем, мы тебе быстро разонравимся. Это правда, Гретта?

Та замотала головой, сначала медленно, а затем решительно.

— Конечно нет! Чем больше я буду заботиться о вас, тем больше стану любить. А вот вашего папу буду любить меньше.

— Так, значит, ты его любишь! — сказала Джейн.

— Нет!

— Но ты только что сказала…

— Я… — заговорила Гретта с большой неуверенностью. — Я не люблю вашего папу, Джейн. Я люблю вас, но не его. Вообще не люблю. Нет, нет! И никогда не любила. И никогда не полюблю. Да и не смогла бы никогда. Это невозможно.

Дети опять переглянулись.

— Бедный папа, — наконец сказал сын.

Они уставились на свои чумазые ноги.