— Нет, ваше величество, не во мне, а кое в ком намного более могущественном, чем я, и, да простит меня ваше величество, даже более могущественном, чем вы.

Он долго вглядывался в меня, а потом торжественно кивнул.

— Скажи ему… скажи ему, что я кое-чему научился. И поблагодари его… или, как я подозреваю, я сам однажды поблагодарю его.

Король кивнул музыкантам, и те снова заиграли. Толпа начала понемногу расходиться — люди шли, чтобы праздновать. А я… я, подумав, что тень леса должна скоро коснуться стен нашего домика, направилась домой.

Гретта с Беатрис заметили, что я ухожу, и, вырвавшись от своих мужчин, их друзей и родных, припустили за мной. Гретта обхватила меня за плечи.

— Кетура! — воскликнула она. — Ты куда?

— Домой. Я устала.

Беатрис склонила голову мне на плечо.

— Пожалуйста, Кетура, не уходи! Ты так бледна, ты меня пугаешь!

— Не печальтесь, — прошептала я, поглаживая ее по голове. — Не сегодня.

— Кетура, — попросила Гретта, — обещай, что не пойдешь в лес.

— Вам нужно заняться подготовкой к свадьбам, — сказала я. — Не тревожьтесь, я ненадолго.

В этот момент нас догнали их родные и возлюбленные и со смехом умыкнули моих подруг, не понимая, почему Гретта вдруг расплакалась. А я продолжила свой путь.

Я вошла в дом, где в последних, косых лучах солнца кружились пылинки. Поправила Бабушкину постель, прибрала миски и горшки, оставленные на столе, подошла к Бабушкиному сундуку и достала оттуда свою куклу, сделанную из кукурузного початка. Бережно покачала ее на руках, припомнив вдруг, что так и не дала кукле имя. Через некоторое время осторожно положила ее обратно, а затем пошагала через сад к лесу.

Каким разреженным показался мне воздух на опушке, какую жуть наводили деревья, стоявшие на страже своего царства! Я оглянулась вокруг. Весь мир представился мне хрупким и легким, как пушинка одуванчика, и таким же мимолетным. Хотя солнце еще не село, луна уже поднялась, и в ее свете наше селение выглядело прекрасным как никогда. Как печально было сознавать, что деревня, этот плод моего воображения, не исчезнет, когда исчезну я; сознавать, что не я создала луну, впервые увидев, как она красива. Грустно признавать, что не мое дыхание заставляет ветры дуть. Я оплакивала не только собственную жизнь. Не окончится ли всякая жизнь вместе с моей? Рассудок говорил мне, что нет, но сердце… сердце знало, что, каждый раз закрывая глаза, я создаю ночное небо и звезды. Разве весь небесный свод не повторяет форму моей головы? Разве не я создаю солнце и день, когда каждое утро поднимаю веки?

Нет. Я словно внезапно стала взрослой, мое сердце — умудренным. Мои подруги, моя деревня, весь Англанд пойдут дальше. Они уже оставили меня позади.

Я повернулась к селению спиной и вступила в лес.

Прошло совсем немного времени, и я перестала различать знакомые звуки деревенской жизни — смех ребятишек, гогот гусей, мычание коров. Отовсюду до моих ушей доносился лишь шелест зеленого моря листвы, принуждавший меня к молчанию.

В те дни, когда я блуждала здесь, мне показалось, что я научилась понимать лес. О гордые деревья, какие вы высокие и суровые! — думала я. Вы не согнетесь, чтобы я чувствовала себя не такой маленькой. Вы будете стоять прямо и смотреть, как я умираю.

Лес, грозный, глухой, полный теней… Лес был смертью, и все же я, пробираясь по нему, под каждым листом видела тайную жизнь. Слышала, как моргают глаза, как бьются крохотные сердечки. Ствол под моей ладонью был теплым даже в прохладной тени. Я стояла тихо и смотрела, как перелетают с ветки на ветку птицы, как белки выскакивают из своих дупел, как кролик на бегу огибает дерево. На кусте сверкнула бабочка, и из глубины леса в мое поле зрения вступила изящная косуля. Лес встрепенулся и заколыхался.

И тут я увидела оленя, стоявшего в окружении теней безмолвно, словно дерево. Олень смотрел на меня. Затем повернулся, и я так же без звука последовала за ним.

Я шла за оленем, пока не решила, что потеряла его. Но нет — я снова нашла его, а потом снова потеряла. Вскоре поняла, что заблудилась, и села под деревом. Я погрузилась в мечты, и вся моя жизнь до этого момента показалась мне сказкой, которую я придумала, а сейчас забыла, забыла всё, кроме ее конца. Она была как великолепное платье, которое я когда-то примеряла, а сейчас не могла вспомнить, какого оно цвета. Она была как вкуснейшее блюдо, которым я не насытилась.

Стук копыт поднял меня на ноги. Увидав приближающегося черного коня, я опустила руку в карман передника. Глаз был недвижим, как смерть, но мне не нужен был амулет, чтобы понять, какое волшебство поселилось в моем собственном сердце.

Лорд Смерть подъехал ко мне близко-близко. От него не веяло теплом, я не слышала его дыхания. Он стоял рядом совсем тихо и неподвижно, но в этой тишине был необыкновенный покой. Казалось, что он готов стоять около меня целую вечность и слушать, слушать… Ничто не могло потревожить нас, ибо вокруг не существовало ни времени, ни движения.

— Значит, там не нашлось для тебя любви? — спросил он мягко.

— Расскажите мне, каково это — умирать, — ответила я.

Он сошел с коня, все время глядя на меня каким-то странным взглядом.

— Ты каждый день испытываешь нечто подобное смерти, — тихо сказал он. — Она так же знакома тебе, как хлеб и вода.

— Да. Каждую ночь, когда засыпаю.

— Нет. Каждое утро, когда просыпаешься. — Он всмотрелся в мое лицо, прикоснулся к нему пальцами — такими холодными, что они обожгли мне щеку, висок, губы, прожгли все мое существо до самого нутра. — Но просто знать — этого недостаточно. Кетура, я отказался от прав на твою душу. Пойдем, я отвезу тебя домой. Знаешь ли ты, что победила меня? Что каким-то ловким трюком заставила мое сердце полюбить тебя? Делай, что пожелаешь, выходи замуж, за кого пожелаешь, иди, куда пожелаешь. Ты доживешь до глубокой старости и не увидишь меня до той поры, когда рука жизни придавит тебя до того тяжело, что ты будешь рада избавиться от этой тяжести.

Он отступил от меня и протянул руку, чтобы посадить в седло.

Меня вдруг осенило, что я держу свою жизнь в собственных руках. Я обняла ее, прочувствовала ее теплую тяжесть, ее дыхание. Но я слишком далеко зашла. Лес стал теперь для меня красивее деревни с ее яркими красками. Лесная тишина звучала для меня прекраснее, чем пение Беатрис.

Я чувствовала, как растет тяжесть жизни в моих руках, пока ноша не стала непосильной.

Я гордо выпрямилась во весь рост.

— Сэр, вот мое желание: возьмите меня в жены.

Ветерок стих, птицы прекратили свои песни, а деревья, казалось, наклонились, прислушиваясь.

— Ты же твердо решила выйти замуж только по любви, — промолвил он.

— Я люблю вас, — ответила я.

Деревья вокруг задышали, запели, зашелестели.

— Могу ли я верить твоим словам? — спросил лорд Смерть.

— Я доскажу вам конец истории, — сказала я. — Самый последний конец, самый правдивый из всех концов. Жила-была одна девушка…

— И какая девушка! — прошептал он.

— …которая задолго до того, как потеряться в лесу, полюбила лорда Смерть. В прошлом году снег шел до самого июня. Ее это не заботило, потому что она любила лорда Смерть.

Когда голодный олень и его мерзнущие дети пришли в деревню той холодной весной, девушка не сердилась на них за то, что они съели ее тюльпаны — и стебли, и листья, и бутоны. Она не сердилась за то, что они украли у нее желтый цвет весны. Надежда, которую рождает желтизна цветов, думала она, наверное, не идет ни в какое сравнение с их вкусом.

Она знала, что это лорд Смерть насыщает яблоки сладостью, когда приходит осень. Это он научил ее радоваться солнцу в синем небе и слышать дыхание деревьев в весеннем ветре. Он заставил ее понять, как сильно она любит своих друзей и как сильно любит ее Бабушка, и… О, это он научил девушку любить дыхание в ее легких.