— До свидания, Бен! — крикнула я ему вслед. — Спасибо за роскошный кабачок!

Остаток дня я прислушивалась к звону молотов и возгласам мужчин, мостивших дорогу, и всё пекла и пекла пироги. Пришли Гретта с Беатрис, и я угостила их. Подруги заверили меня, что моя выпечка — лучшая в деревне, однако я сомневалась, что она обеспечит мне звание Лучшей Стряпухи, как бы я ни старалась. Я испекла все те пироги, которые наметила испечь: один с рыбой, другой с олениной; сладкие пироги с персиками, с малиной, со сливами и напоследок пирог с картошкой, грибами и сыром. И на всех у меня получилась корочка, готовая, кажется, улететь по воздуху, если пирог разрезать.

Вечером, отрезая по куску от каждого пирога, чтобы понести их на пробу Кухарке, я следила, как солнце опускается в зеленоватом небе, и придумывала историю, которая спасет мне жизнь. Гретта шила около огня, Беатрис выводила вокализы и болтала с Бабушкой.

Подул вечерний ветерок. Кусты чернотала на опушке леса уже давно разрослись слишком широко, и один из них стукнул тонкой веткой в наше окно.

Я сознавала, что то был всего лишь безобидный куст, однако мое настроение от этого не улучшалось. Весь день наш домик словно бы съеживался, стремясь убежать от тени леса, но та настырно подползала к нему; еще немного — и она коснется стены. Будь жив Дедушка, он бы схватил топор и очистил наш маленький участок от медленно наступающих деревьев.

И тут в окне возникла физиономия. Мое сердце бухнуло, словно в него ударили колотушкой от большого барабана, но я сразу же сообразила, что это Брусничка, наша корова. С наступлением ночи она всегда старалась подобраться поближе к дому.

Стук в дверь спугнул Брусничку.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Бабушка.

В дверях, к моему облегчению, нарисовался Тобиас, раскрасневшийся и запыленный, с холщовым мешочком в руках. За его спиной стояла лошадь, вся в мыле.

— Мои лимоны! — завопила я. — Ты раздобыл мне лимоны, Тобиас?

— Раздобыл, — ответил он. — Самые красивые, самые круглые на свете!

Я вырвала мешок из его рук.

— Круглые? Но мне говорили, они овальные! Словно яйца, отложенные солнышком.

Я осторожно вытряхнула фрукты из мешка на стол.

Тобиас довольно ухмылялся. Я таращилась на содержимое мешка. Остальные присутствующие собрались у меня за спиной и вытянули шеи.

— Ах, — сказала Гретта, — ну ты и удалец, Тобиас.

— Да, — гордо отозвался он.

— Тобиас. — Гретта ухватила брата за ухо. — Какого цвета солнце?

— Ну желтого, — ответил он, морщась.

— Тобиас, а какого цвета одуванчик? — опять спросила Гретта, дернув брата за ухо.

— Желтый, как солнце, Гретта! — ответил тот, скривившись от боли.

Я не выдохнула ни единого разу с того момента, когда увидела его добычу.

— Кетура, — наконец сказала Беатрис, — почему твои желтые лимоны такие… оранжевые?

— Потому что это апельсины, а не лимоны, — ответила за меня Гретта, намереваясь опять дернуть брата за ухо. Я придержала ее руку.

Тобиас попятился.

— Но… но тот мужик сказал, что это лимоны, или все равно что лимоны. Только послаще, сказал.

— Иди обратно, Тобиас, — велела Гретта, — и не возвращайся без лимонов. Желтых — желтых! — лимонов!

Она погнала брата с кухни и запустила в него парой апельсинов.

Я побежала за ним.

— Тобиас! — закричала я. — Тобиас, постой!

Он остановился, тяжело дыша, и с опаской посмотрел на меня, как будто ожидал, что сейчас и я метну в него какой-нибудь фрукт.

— Забери эти апельсины себе, — сказала я. — После такой долгой поездки ты заслуживаешь съесть их.

Он с тоской посмотрел на апельсины.

— Да знаешь, сколько раз я чуть не соблазнился, — признался он. — Но я не хотел есть твои… лимоны. — Он вздохнул и взъерошил рукой волосы. — Ну откуда мне было знать, Кетура! Я ж никогда раньше не видел лимона. И апельсина тоже, если уж на то пошло.

— Пойдем, Тобиас, в дом. Отдохни. Идем же, я пирогов напекла.

Парнишка понуро поплелся за мной в дом. Бабушка усадила его за стол и принялась угощать. Гретта испепеляла брата сердитыми взглядами, а Беатрис часто всхлипывала и отказывалась смотреть на него.

— Вот только немножко отдохну и опять отправлюсь за лимонами для тебя, — сказал Тобиас.

— Да ладно, Тобиас… Ну, если ты не против…

— Конечно не против! — сказала Гретта. — И не только ради Кетуры, но и ради Джона Темсланда и королевы.

Тобиас решительно кивнул.

— Только не езди в Город, Тобиас, — попросила я. — Там может быть чума.

Беатрис погладила его по руке. Она уже простила паренька за оранжевые лимоны.

Когда он ушел, я с испугом увидела, что тень леса коснулась нашего дома.

Нет! Я не могла заставить себя идти туда. Еще нет. Мне надо взять образцы пирогов и отправиться к Кухарке за советом. Он подождет. Наверняка он уже и позабыл обо мне, ведь у него сейчас столько работы — сопровождать пап, крестьян и императоров на их последнем пути.

Я сложила большие куски пирогов на поднос и вышла в вечерние сумерки, устремив взгляд к Кухаркиному дому, где в крохотной спаленке спала Кухарка. Нужно, чтобы она прямо сейчас отведала моих пирогов и сказала, какой из них принесет мне победу. Она, конечно, рассердится, что я разбудила ее, — она всегда ложилась рано. Ну да пусть сердится, я все равно ее разбужу, ибо Бен Маршалл должен полюбить меня и жениться на мне, Лучшей Стряпухе ярмарки.

Правда, я пока еще не разглядела в нем свою истинную любовь, да и глаз-амулет не остановился, но ведь это может измениться в один момент. Я ощутила укол вины: в случае моего успеха бедную Падму, которая тоже хочет замуж за Бена, постигнет неудача. Я утешала себя тем, что ее, скорей всего, интересует не сам Бен, а его огород.

Я дошла до середины пути, когда на рано вставшую луну наползла туча. В наступившей темноте я не заметила небольшую рытвину и споткнулась. В то же мгновение некая неведомая сила удержала меня от падения, а затем подступающая ночь словно сгустилась в зримую фигуру, и я увидела лорда Смерть.

Некоторое время мы шли вместе молча, а затем я виновато проговорила:

— Сэр, я собиралась прийти, правда-правда собиралась!

— И придешь, — ответил он. — Я просто решил напомнить тебе об этом.

Его губы были очень близко к моему уху, но посмотреть на него я не отважилась.

Плащ колыхнулся за его спиной и дохнул на нас уже совсем непроглядной ночной тьмой. Лорд Смерть не сделал ни малейшего движения, чтобы дотронуться до меня, и все же я ощущала, что рядом со мной идет мужчина. Я взглянула на его лицо, суровое и прекрасное, — в его чертах застыла печаль.

— Уверена, что и сегодня ночью я с вами не останусь, лорд Смерть, — тихо сказала я. Слышал ли он сомнение в моем голосе?

Он слегка поклонился, но ничего не ответил.

— Что ощущает человек, когда умирает, сэр? — спросила я. — Это больно — вот и все, что я об этом знаю.

Опять мы некоторое время шли молча. И наконец он промолвил:

— Боль причиняет жизнь, не смерть.

Я поежилась при мысли о черно-зеленой ночи в лесу, и сказала:

— Милорд, зачем вы мучаете меня, шагая рядом в темноте? Это жестоко.

— Я намереваюсь защитить тебя от них, — ответил он.

И тут, не поворачивая головы, я увидела черные тени людей на иссиня-черном фоне ночи. Они следили за мной — недвижно, молчаливо.

— Это очень галантно с вашей стороны, сэр, — тихо сказала я, — но для меня их компания милее вашей. И, кстати, именно из-за вашей компании они боятся и ненавидят меня.

Он ничего не сказал. Я уже почти добралась до цели своей прогулки.

Последние шаги я пробежала и заколотила в Кухаркину дверь.

— Госпожа Кухарка! — закричала я и стукнула снова. — Госпожа Кухарка!

За дверью послышалась брань, а затем дверь распахнулась. Кухарка была одета в ночную сорочку, на голове — шерстяной ночной капор.