— Не нужно мне никакое приданое, — сказала она. — Зачем оно тому, кто лучше обзавелся бы парой ангельских крыльев, чем мужем? Нет, пусть Регент станет твоим. Если мое пение доставит ему радость, я употреблю все свое влияние, чтобы помочь ему понять, что он любит тебя.

Она повернулась к двери, набрала полную грудь воздуха и… не двинулась с места.

— Подружки, а разве это не грех — одеться как мужчина?

— Не грех, если ты решилась на это ради подруги, — успокоила ее Гретта. — И ради короля.

— Признаю, мне бы очень хотелось быть полезной лорду Темсланду, — сдержанно произнесла Беатрис.

— Это так похоже на тебя, — согласилась Гретта.

Беатрис наклонила голову и глубоко вздохнула.

— Ходит молва, что в странах за морем женщины поют на публике. Но здесь, конечно, это невозможно.

Я кивнула:

— Это был бы скандал.

Беатрис еще раз глубоко вздохнула и уставилась на дверь.

— Если женщина может готовить пищу для короля и если женщина может шить ему одежду, то почему бы женщине не петь для него?

— Иногда, Беатрис, — изрекла Гретта, — девушке приходится прибегать к чрезвычайным мерам, наподобие Фамари[2] в Библии. То, что Кетура нашла эту одежду, можно считать доказательством Божьего промысла.

Беатрис некоторое время стояла и размышляла над греховностью своего поступка, но постепенно ее лицо прояснилось и приняло выражение религиозного восторга. Она сложила руки вместе, словно в молитве.

— Да, я вижу, — произнесла она, и в ее голосе я услышала неземную музыку. — Теперь все стало ясно. С нами действительно произошло чудо!

Раскрасневшись, она выскочила за дверь и побежала на репетицию хора. Обрадованная, по-видимому, тем, что наконец-то избавилась от юбок, которые носила всю свою жизнь, она обернулась на ходу и с улыбкой помахала нам рукой. Я улыбнулась в ответ. Даже Регент не сможет пребывать в унынии рядом Беатрис. Я почувствовала удовлетворение: если все пойдет согласно нашему плану, лорду Смерти не достанется душа этого человека.

Ах да, еще ведь был и другой источник тревоги — Портной, но у меня был план и для него.

Бабушка прислала записку, что проведет весь день у Гуди Томпсон, той придется полежать несколько дней. Я принялась за выпечку: сделала пирог с картошкой и луком, а потом с малиной. Гретта шила.

Я недоумевала: хотя на площади были навалены груды булыжников, никто не явился, чтобы продолжить работу. Это заставило мои нервы натянуться, как нить на прялке.

Спустя некоторое время кто-то постучал в дверь. Я подпрыгнула от неожиданности. Гретта пошла открыть.

На пороге стоял Генри Бин, верный товарищ Джона Темсланда. Он поклонился.

— Мистресс Кетура Рив, — обратился он формально.

— Мы же знаем друг друга с младенчества, Генри! — сказала я. — Давай, заходи.

— Я пришел по поручению молодого лорда Джона Темсланда, — сказал Генри, не трогаясь с места. — Он готов к беседе, о которой вы просили. — Генри сделал шаг в сторону от двери, опять поклонился и элегантно взмахнул рукой. — Если не возражаете, я вас провожу.

Ах да, я же обещала Джону вернуть одежду. Но одежда была на репетиции хора вместе с Биллом. Времени возиться с этим не было.

Я оглянулась на Гретту — та уронила шитье себе на колени.

— Я скоро вернусь, Гретта.

— Конечно, — отозвалась она.

Шагая, я не обращала внимания на Генри, думая только о том, как преподнести Джону свою новость. Внезапно я остановилась, вспомнив об амулете в кармане.

Я повернулась и подождала отставшего спутника.

— Генри…

— Да, Кетура?

— Генри, ты уже почти мужчина, — произнесла я.

Он улыбнулся и выпятил грудь.

Может, это он моя любовь? Парень не был красив, но и уродом назвать его было нельзя. Он обожал хорошую охоту, а работать в поле особенно не стремился. Несмотря на все это, он стал-таки доверенным лицом Джона Темсланда, и та, кто выйдет за него замуж, наверняка может рассчитывать на кое-что побольше, чем маленький деревенский домик.

— Я уже совсем мужчина, и уже давно, — гордо возразил он. — Чего ты так на меня щуришься?

— Генри, ты смог бы меня полюбить?

Его рот раскрылся и тут же резко захлопнулся. Парень снял кепку, провел пальцами по волосам и снова надел.

— Ну, если ты спрашиваешь, Кетура… — смущенно произнес он. — Все ведь знают, что я влюбился в тебя еще тогда, когда мы детишками играли в прятки.

— Но я спрашиваю о взрослой любви, Генри. Если бы я полюбила тебя, ты полюбил бы меня в ответ?

— Н-ну… да, думаю, полюбил бы…

С большой надеждой я коснулась глаза, но тот продолжал двигаться взад-вперед, вправо-влево, еще быстрее, чем обычно. Я вздохнула.

— Неважно, Генри. Все идет как должно идти. Еще несколько дней назад я и думать не думала о своей большой любви. А сейчас ищу ее, но это не ты. И никогда не будешь.

Я пошла дальше. Генри двинулся за мной и после небольшого молчания вдруг разразился хохотом:

— И помилуй Господь того парня, кто ею окажется! — Он обнял меня за плечи. — Кетура, у тебя на одном плече ангел, а на другом дьявол, и я не знаю, кто из них мне нравится больше.

В замке он проводил меня в покои Джона Темсланда.

— Мистресс Кетура Рив, — объявил он, поклонился мне и ушел.

Зайдя в комнату, я остановилась у двери. Джон стоял у окна и озирал земли и людей своего отца.

— Прошу прощения, сэр, но вашей одежды у меня нет, — начала я. Лучше покончить с этим, решила я, прежде чем заговорить о более важных вещах.

Кажется, Джон не слышал. Он не шевельнулся и не посмотрел на меня, лишь тихо произнес:

— Молва говорит, что когда ты покидаешь место, где происходят роды, мать умирает.

Я ничего не ответила.

— А когда ты остаешься и присутствуешь при родах, мать продолжает жить, даже когда должна была умереть.

— Кто вам это сказал? — спросила я.

— Вся деревня трубит. Гуди Томпсон рассказала, что ты беседовала у нее в доме с неким невидимым существом — кое-кто утверждает, что это ангел; она говорит, что Смерть. Другие болтают, что это потому феи утащили тебя в лес, а затем вернули обратно живой.

— Сэр…

— Джон.

— Джон, сэр, если вы сердитесь на меня из-за вашей одежды, я вам заплачу за нее, когда смогу. Стану работать на кухне…

— Оставь ее себе, Кетура, — прервал он. — Хотя зачем она тебе, даже представить не могу. Все, о чем прошу — это чтобы ты хранила нашу тайну насчет великого оленя.

— Буду хранить, сэр… Джон.

— Кетура, благодарю тебя за отличную идею сделать деревню привлекательнее — замостить дорогу, очистить мельницу от крыс. Все отдают тебе должное за эту идею. В том-то и проблема.

— Проблема?

— Вчера, когда все думали, что тебя похитили феи, ты, скажем так, вселяла в людей тревогу. Они боятся фей с их лесным колдовством, и тот, кого подозревают в общении с феями, заставляет их нервничать.

— Я не видела ни фей, ни их зачарованных дворцов, — сказала я.

Джон отвернулся от окна и добродушно улыбнулся мне:

— Я тебе верю. Но нынешняя, новая, история — это совсем другое дело. Никто никогда не видел фей, так что их все равно что вовсе нет. Однако дело рук Смерти видели все, поэтому все до единого ненавидят его. И сейчас они боятся тебя, Кетура, боятся тем страхом, который порождает ненависть. Они считают, что самый воздух, который окружает тебя, заражен смертью. Они ненавидят тебя, потому что ты напоминаешь им об их смертности. Один твой вид возвещает им собственный конец.

Пока он говорил, я стояла, глядя в пол.

— И теперь мы подобрались к проблеме. Видишь ли, Кетура, поскольку замостить дорогу было твоей идеей, никто больше не хочет этим заниматься. Они… они верят, что ты выполняешь поручение Смерти.

Я подняла на него взгляд, полный тревоги, и воскликнула:

— Но ведь все как раз наоборот!

Он долго изучал меня, а потом указал на кресло: