Омела – вечнозеленый кустарник, паразитирующий на других растениях, распространен повсюду – от севера до юга. Я сфотографировал красивейшую омелу даже за Полярным кругом, на Кольском полуострове (рис. 86). У древних кельтов из-за своей необычности (даже, можно сказать, парадоксальности) она считалась священным магическим растением, символом жрецов-друидов. Почиталась она также этрусками и эллинами. Но ничего не известно о культе омелы у древних славян. Просто удивительно – славяне с почтительным трепетом относились к другим вечнозеленым растениям (например, к барвинку), но не оставили никаких следов поклонения омеле, которой, так сказать, на роду написано быть культовым объектом, повсюду произрастающим на территориях, заселенных славянами. Возможно, в древности омела представляла величайшее таинство и табуированный символ славянских волхвов, которые после уничтожения язычества унесли с собой в могилу священную тайну. Остались лишь этимологические и ономастические следы: название омелы сопряжено с именем божественной козы Амелфеи, а в русском фольклоре мифологема «коза» неотделима от дендрототема «дереза» (последний, кстати, имеет один и тот же общеиндоевропейский корень со словом «дерево»).
Рис. 86. Омела на ели в Заполярье. Фото Валерия Демина
Рис. 87. Мышка норушка. Художник Евгений Рачев
Еще один матриархальный персонаж русских сказок – мышь, Мышка-норушка (рис. 87). Это – вне всякого сомнения, один из древнейших образов индоевропейского и мирового фольклора. Некогда этот вопрос был мастерски проанализирован в знаменитом эссе Максимилиана Волошина «Аполлон и мышь» (1911), которое в свое время пленило отца Павла Флоренского (он так и написал: «плененный… мышью – священник Павел Флоренский»). Все дело в том, что и мышь и золотое яйцо – аполлонийские образы. Издревле известен культ Аполлона Сминфея (Мышиного) (см., например, «Илиада», 1, 37–42), впитавшего память о древнейших исторических событиях, истинный смысл которых был неясен уже во времена Гомера.
Странное прозвище Аполлона предполагало победу над мышами. Победителем мыши, наступившим на нее стопой, изображен солнцебог в известной скульптуре Скопаса. В память об этом совершенно непонятного с точки зрения современного обывателя события жрецы Аполлона держали при храмах белых мышей. На монетах троадской Александрии и острова Тендоса фигура мыши выбивалась перед фигурой сидящего или идущего Аполлона. А в храме, посвященном «Мышиному» Аполлону в Тимбре, совершались человеческие жертвоприношения.
Аполлон – бог солнца, а золотое яйцо – его символ. Знаменитая коллизия ныне детской русской сказки: «мышка бежала, хвостиком махнула – яичко упало и разбилось» – закодированная информация о борьбе солнца с мышью, в которой Аполлон первоначально терпит поражение, так как олицетворяемое им золотое яйцо оказалось разбитым. Волошин блестяще проанализировал на первый взгляд незамысловатый сюжет русской сказки с символистской точки зрения, выявив глубинный смысл борьбы жизни со смертью: «Нет сомнения, что золотое яичко, снесенное рябою курочкой, – это чудо, это божественный дар. Оно прекрасно, но мертво и бесплодно. Новая жизнь из него возникнуть не может. Оно должно быть разбито хвостиком пробегающей мышки для того, чтобы превратиться в безвозвратное воспоминание, в творческую грусть, лежащую на дне аполлонийского искусства. Между тем простое яичко – это вечное возвращение жизни, неиссякаемый источник возрождений, преходящий знак того яйца, из которого довременно возникает все сущее».
Но Волошин и другие комментаторы прошли мимо другого – этносоциального – смысла борьбы Аполлона с мышью, заключающегося в древнейшем противоборстве между двумя первичными родоплеменными общностями на стадии расщепления и обособления языков и культур. В этом смысле мышь – тотем той доиндоевропейской этносоциальной структуры, которая противостояла родоплеменной структуре, связанной с Аполлоном, тотемом которого был лебедь.
Первоначально победил этнос, чьим тотемом была мышь. Возможно и даже скорее всего, эта победа выражалась не в физическом истреблении людей или целого народа, а в вытеснении аполлонийской родоплеменной общности с ранее занимаемых северных территорий, что в конечном счете привело к продвижению и переселению прапредков эллинов на Балканы. В итоге же Аполлон и аполлонийцы могли считать себя победителями, ибо восторжествовала жизнь, сохранилась культура и возникла новая религия. Потому-то Аполлон Сминфей представлялся эллинам победителем мыши и изображался наступившим на нее пятой.
Тот факт, что мышь в гиперборейском прошлом играла воистину космическую роль, свидетельствует одна из самых популярных (и считающихся исключительно детской) сказок «Репка». В действительности в совершенно невинных и простеньких, на первый взгляд, сюжете и образах этой сказочки, которую детям начинают читать и рассказывать чуть ли не с младенческого возраста, закодировано глубочайшее древнее содержание и, в частности, всесилие мыши (или решающее значение соответствующего тотема).
Заставляет задуматься и установленный учеными еще в прошлом веке факт, что мышь выступала в качестве тотема у семитских племен. Не свидетельствует ли это, что борьба Аполлона с мышью (а быть может, тотемов белой и серой мышей) отражает эпоху первоначального разделения индоевропейцев и семитов и вычленения их из некогда единой этнической общности? Что касается русского народа, то отголоски тотемических верований, связанных с мышью, сохранились и по сей день в некоторых обычаях и фольклорных сюжетах. Так, элементы принесения в жертву прослеживаются в поговорке, сопрягаемой с зубной болью или удалением молочного зуба: «Мышка-мышка, возьми зуб!» Оберегательные функции, присущие всякому тотему, явственно проступают в популярном сюжете русской сказки, где мышка помогает падчерице спастись от медведя: бегает от него с колокольчиком при игре в жмурки, где ставкой является жизнь («Поймаю – съем!»). В этом сюжете мышь – не просто добрая добровольная помощница беззащитной девушки, нечто гораздо большее: она выразительница древнего мировоззрения и носительница самой идеи добра, которое, как известно, всегда побеждает зло.
Рис. 88. Кот Баюн. Художник Константин Кузнецов
Для русского фольклора матриархальные реминисценции хотя и достаточно характерны, однако не принципиальны. Сказочными партнерами все той же Лисы Патрикеевны, как правило, выступают мужские персонажи. Однако Серый Волк не выдерживает конкуренции с изворотливой хитростью лисы, из всемогущего зверя-оборотня из волшебных сказок он превращается в глупое и безвольное животное. Другой сказочный партнер лисы – Кот Котофеевич, – хотя и не представляется в бытовых сказках таким же глупцом, как волк, тем не менее он играет вспомогательную роль при более активной и смекалистой лисе. Однако в более раннюю эпоху, от которой до нынешних дней дошло лишь слабое эхо, кот, вне всякого сомнения, играл несравнимо более важную роль. Именно в таком качестве, как квинтэссенция гиперборейского мировоззрения и в значительной степени его олицетворение, выступает вещий Кот Баюн (рис. 88), подсказавший Пушкину уже образ Кота Ученого, что день и ночь «ходит по цепи кругом» (рис. 89).
Рис. 89. Кот Ученый. Художник М.Ю. Алексеев
Вообще же, к котам и к кошкам было на Руси отношение двойственное. С одной стороны, они – любимцы детворы и женщин – спасали хозяйство от разорительной работы мышей, создавали домашний уют и влияли на семейный лад. С другой стороны, являлись носителями какой-то тайной и отнюдь не благоприятной силы. Отсюда всеобщая убежденность: кошка (именно женская особь!) – дружит со всякой нечистью и является непременной спутницей колдунов и ведьм. Черная кошка – в особенности: ее в народе всегда не любили и опасались…
