– А если не секрет, в чем причина? – любопытствует она, подливая ему ещё из большого стеклянного кувшина. Стас быстро обводит взглядом всех присутствующих, которые внимательно смотрят на него. Встречается глазами с Мишкой поверх моей головы. Я поворачиваю голову от одного к другому, и мне кажется, что они ведут какой-то молчаливый разговор.

– Гитару новую купил, – выдержав поистине мхатовскую паузу, сообщает Стас. Мишка тихонько хмыкает. Мне отчего-то кажется, что Стас лукавит, и по Лериным вздернутым бровям я понимаю, что и она не особо поверила крестнику. Однако никто не продолжает расспросы. Какой смысл, если человек не хочет говорить правду?

– Какую? – Антон кажется заинтересованным. – Это уже третья у тебя?

– Третья, – кивает Стас. – Электро. И пару приблуд к ней. Только отцу не говори, я потом сам, – предупреждает он серьезно, и я вспоминаю, как вчера он рассказывал, что его отец не считает увлечение сына чем-то стоящим. Антон медленно кивает:

– Не скажу. Но это же недешевое удовольствие… Где деньги взял?

– Накопил, – пожимает плечами Стас. И я понимаю: судя по всему, Антон с Лерой, в отличие от Мишки, тоже не знают о том, что Стас выступает в клубе. Брат помалкивает, и я тоже молчу, внимательно глядя на Стаса. Он чувствует мой взгляд и, чуть повернувшись ко мне, улыбается уголками губ. Обожаю эту его кривую усмешку!

– Мальчишки, а может, вы нам сыграете что-нибудь? – вмешивается в разговор Лера, успевшая убрать со стола грязную посуду. – А потом чай попьем. Стас, какая-то твоя гитара же вроде у Мишки была?

– Да, она здесь, – подтверждает Мишка. – Можем и сыграть. Стасян, ты как?

Точно, Мишка ведь тоже умеет играть на гитаре. Правда, он обычно отказывается это делать, когда я его прошу, так что я даже забываю об этом его умении. Удивительно, что он согласился сейчас.

Стас почему-то смотрит на меня и тихонько спрашивает:

– Хочешь?

– Очень, – смутившись, так же тихо отвечаю я, чувствуя на себе прицелы взглядов Леры и Антона. Потому что я правда ужасно хочу услышать, как Стас поет, – еще со вчерашнего вечера. Стас улыбается, хлопает в ладоши и вскакивает.

– Тогда решено!

Они с Мишкой исчезают в его комнате и меньше чем через минуту возвращаются обратно с двумя гитарами – темно-коричневой, в которой я узнаю Мишкину, и из светлого дерева, очевидно, принадлежащей Стасу.

– Это электроакустическая гитара, – объясняет мне Стас, выдвигая стул на середину комнаты и перекидывая ремешок от гитары через плечо. – Видишь, в нее встроен звукосниматель? – он показывает на небольшой черный прямоугольник с разъемами и кнопками на боку гитары. Я киваю. – Это чтобы можно было ее подключить через провод, тогда звук будет сильнее. Но можно играть и без усиления, как на обычной акустике.

Мишка устраивается в свободном кресле и удобно располагает инструмент на коленях.

– Что играем? – выжидательно смотрит он на Стаса. – Или давай как всегда: ты начинай, я подхвачу.

Очевидно, у них уже выработана система общей игры. Стас на несколько секунд задумывается, а потом вдруг улыбается и лезет в карман джинсов. Достает телефон, что-то печатает на нем и спустя пару минут показывает экран Мишке.

– Поможешь в припеве?

Мишка бросает беглый взгляд на экран и громко хмыкает. Это хмыканье вкупе с выразительным взглядом, которым он награждает лучшего друга, можно истолковать как «совсем спятил, братец». Однако вслух он не говорит ничего, лишь поудобнее перехватывает гитару и забирает у Стаса телефон. Что на нем открыто, мне с моего места не видно.

Стас проверяет струны, что-то вертит на грифе (надо будет уточнить у него или Мишки, как называются эти штучки, брат уже рассказывал мне когда-то, но я забыла), снова трогает каждую струну в отдельности и наконец начинает негромко перебирать их. Я закрываю глаза. Я очень люблю гитарную музыку и сейчас просто наслаждаюсь льющимися из-под пальцев Стаса чистыми звуками, которые постепенно начинают складываться в мелодию. В знакомую… в очень знакомую мелодию! Его игру подхватывает Мишка, хоть и не так уверенно, и теперь они ударяют по струнам вдвоем. Я распахиваю глаза и пораженно смотрю на Стаса, желая встретиться с ним взглядом. Но он не смотрит на меня; он вообще ни на кого не смотрит – чуть опустив голову, так, что длинные светлые пряди упали ему на глаза, он сосредоточен на струнах, которые зажимают его пальцы. На среднем пальце правой руки я вновь вижу знакомое уже кольцо с волками. А потом Стас резко поднимает голову, начинает петь, и меня от макушки до пят словно пронзает острой иглой.

– What more can I do?

That’s nothing I haven’t tried…2

Он поет одну из первых песен Bon Jovi – группы, которую уже несколько лет беззаветно люблю я и о которой, по его же собственным словам, до вчерашнего вечера ничего не слышал он. И, боже мой, какой у него голос! Чистый, сильный, он словно обволакивает меня со всех сторон, и я тону в этом голосе с головой, проваливаюсь в него. Он поет негромко, но энергетика, волнами исходящая от него, захлестывает меня, и я вдруг представляю его на сцене перед многотысячной беснующейся толпой. Поет на английском – красиво, не дрожа голосом, как будто свободно говорит на этом языке. Поет очень трепетно – так, что кажется, будто он прекрасно понимает, о чем эта песня, мало того – будто он сам чувствует то же, что и ее лирический герой… В исполнении просто под гитару эта песня звучит иначе, но ни капли не проигрывает оригинальной записи с большим количеством инструментов. И он играет так, как будто исполнял ее уже сотни раз до этого. Господи, да когда же он успел ее выучить?!

– I dream of when she’ll be mine,

I dream of crossing that line

And holding her so tender…3

«Я мечтаю о том, чтобы она стала моей». Он поет эти строки, не отводя взгляда от моего лица, и под его взглядом по моей спине и рукам не прекращают бегать очередные толпы мурашек. В припеве, который в оригинале группа поет вместе, ему помогает Мишка – и где-то на периферии сознания я наконец понимаю, что было открыто на телефоне, который ему протянул Стас, – текст песни. Лишь когда оба парня в последний раз ударяют по струнам, а затем прижимают их ладонями, я осознаю, что, во-первых, держу обе ладошки у щек, а во-вторых, практически не дышала все это время. Лера бурно хлопает, а я медленно выдыхаю и, отнимая ладони от лица, чувствую, как они дрожат. Мне нужно что-то сказать. Мне нужно похвалить его. Их. Их игру и его пение. Его голос. Но мысли скачут, как разбегающееся от пастуха стадо, и я не могу ни одну ухватить за хвост.

Стас, впрочем, и не ждет, когда я что-нибудь скажу. Пока я безуспешно пытаюсь облечь эмоции в слова, он уже вновь ударяет по струнам. Эта мелодия тоже кажется знакомой, и Мишка, подхвативший ее практически с первых же аккордов, явно знает ее – играет гораздо увереннее. Но лишь когда Стас начинает петь, мой затуманенный мозг наконец соображает, что его выбор пал на репертуар группы «Кино».

Еще минут двадцать-тридцать длится наш домашний концерт. Стас поет без перерыва то на английском – но к Bon Jovi больше не возвращается, – то на русском, но все без исключения относящееся к рок-музыке. Я больше не закрываю глаз и не подношу ладоней к щекам. Сижу, откинувшись на спинку стула, и не отрываясь смотрю на Стаса. В периферийное зрение попадает, разумеется, и брат, но глаза мои – как и мысли – сконцентрированы на Стасе. Я как губка впитываю его энергию, которой он щедро делится с теми, кто его слушает. Музыка, извлекаемая им из инструмента, его голос, их симбиоз – все это обволакивает меня, я ловлю настроение Стаса и продолжаю ощущать себя так, словно я сижу на рок-концерте, а передо мной – звезда. Я плохо понимаю в музыке, но погрузиться в атмосферу, «поймать вайб», как говорят, – могу. И я точно знаю, что вчера была права, когда, еще даже не слышав игры Стаса, уже сказала ему, что он талантлив.