Чаще всего мы собираемся в гараже втроем, хотя иногда к нам присоединяются Мишка и его гитара. В детстве мы вместе занимались в музыкальной школе, только я еще и фортепиано освоил. Поем любимые песни, тренькаем просто так, а Лео исполняет роль нашего звукорежиссера – уже после появления в гараже аппаратуры он внезапно серьезно заинтересовался этим делом и даже прошел какие-то онлайн-курсы.

Иногда я преодолеваю стеснение и пою друзьям то, что написал сам, и потом они подыгрывают мне. Почему-то мне всегда трудно делиться собственным творчеством. Возможно, все из-за того же – скептического отношения со стороны родителей. Когда я только начинал заниматься музыкой и сочинял первые тексты, я показывал их отцу и маме. Они хвалили, но без особого энтузиазма и особо не вслушиваясь, а отец обязательно добавлял что-то вроде «Когда уже закончишь дурака валять». Так что я теперь и не валяю. Для них.

Сегодняшний вечер не исключение – гараж, музыка и мы трое. Лео сидит, удобно развалившись в низеньком старом кресле с мягкими подлокотниками и закинув одну ногу на другую. В одной руке у приятеля початая бутылка пива, в другой мышка от ноутбука, который стоит у него на коленях. Ногой Лео отбивает ритм в такт бласт-биту, который доносится из того угла, где стоит барабанная установка. За ней сидит Кирилл, палочки в ладонях которого так и мелькают. Я на облезлом крутящемся кресле сижу неподалеку от него и мучаю бас, подстраиваясь под Кирилла. Но если обычно я сосредоточен на гитаре и на музыке в целом, то сегодня мысли мои далеко – возле старенькой кирпичной девятиэтажки, где на третьем этаже живет медноволосая тоненькая девчонка с большими ореховыми глазами.

Медиатор съезжает со струны, и она больно прищемляет мне палец. Я чертыхаюсь и откладываю гитару, тянусь за телефоном. Десять минут десятого. Еще рано звонить. До десяти посижу с пацанами, а потом пойду домой и позвоню по дороге.

– Ты сегодня рассеянный, – замечает Кир, останавливая бег своих рук. По ушам сразу ударяет непривычная тишина.

– Да он о Ритке думает, – хохотнув, подает голос Лео со своего кресла. – Смотри, какие глаза у него телячьи.

– Думаю, – не отпираюсь я. Кирилл выбирается из-за установки и, подойдя к журнальному столику возле дивана, прихватывает две бутылки. Одну протягивает мне, вместе со второй плюхается на диван.

– Она прикольная девчонка, – замечает он оттуда. – Сильно тебя зацепила?

– А то по нему не видно, – опять зубоскалит Лео. – Слышь, рок-стар, вы хоть целовались с ней?

– Мы пока что на дружеской стадии, – хладнокровно отзываюсь я, отпивая из горлышка, и морщусь. Пиво оказывается теплым. Терпеть такое не могу.

Парни переглядываются.

– Так, может, пора из нее выйти? – подмигивает мне Лео. – А то у тебя котелок не тем занят. Ты сейчас здорово мазал. Как завтра в клубе будешь играть?

– Нормально я буду играть, – огрызаюсь я и снова смотрю на часы. Девять двадцать. – Я просто сегодня с ее матерью познакомился.

– О-о-о, – в голос тянут друзья. Кир скорее полувопросительно, Лео – ехидно. Я молчу и цежу сквозь зубы теплое противное пиво.

– И? – первым не выдерживает Кирилл. – Как все прошло?

– Не так, как ты думаешь, – говорю я и рассказываю друзьям о встрече с Ритиной матерью. А заодно и о том, что до этого знал о ней по рассказам Риты и Мишки.

Кир кажется встревоженным.

– Думаешь, Ритке влетело дома?

Именно это я и думаю. Нет, даже уверен – дома ее ждал скандал. В том числе и поэтому я не могу дождаться времени, которое сам себе определил, – чтобы услышать ее голос и убедиться, что все хорошо.

– Да бросьте, – говорит Лео. На сей раз серьезно, без своих обычных подколов. – Рита за себя сумеет постоять, ей палец в рот не клади. Мы вчера с Ленкой моей виделись, когда вы меня кинули оба. Ленка говорит, на тренировках если вдруг какой конфликт случается – ну, девчонки же, что с них взять, – Ритка всегда отпор дает. И всегда вмешивается, если кто-то ссорится. Не боится.

– Они хорошо общаются с Ритой? – интересуюсь я. Друг пожимает плечами:

– Да нормально, наверное. Я вообще не спрашивал. Позвони Ленке да спроси.

– Может, и позвоню… – неопределенно тяну я. В это самое время мой телефон вибрирует. Я хватаю его слишком поспешно, что, конечно, не укрывается от моих внимательных друзей. Они разражаются хохотом, в то время как я торопливо провожу пальцем по дисплею. На экране выскакивает сообщение от Марики: «Милый, приветик. Чем занимаешься? Не хочешь ко мне приехать? Я сегодня одна…»

– Твою мать, – раздраженно говорю я вслух и смахиваю сообщение, не открывая. Я же вчера утром все ей сказал, ну что ей еще непонятно? Какое, к черту, приехать? Какой я ей милый?

– Это Мари, – отвечаю я на невысказанный вопрос в глазах парней.

– Мне казалось, ты вчера утром с ней поссорился, – замечает Кирилл, укладываясь на диван.

– Я и поссорился, – сердито отвечаю я. – Только ей все неймется…

– Ритке сто процентов не понравится, если ты будешь общаться с Марикой, – предостерегает Лео и открывает очередную бутылку.

– Я и не собираюсь, – я хватаю гитару и начинаю перебирать струны. – Закроем тему, окей?

– А давай ты нам что-нибудь сбацаешь, – подает голос с дивана Кир. Он вытягивается во всю свою немаленькую длину и прикрывает глаза. – Свое?

Я отрицательно мычу.

– Ну тогда давай «Металлику»? – не отстает друг.

– Поддерживаю, – Лео потягивается в кресле. – Пару песенок. А потом, так и быть, вали звонить своей принцессе…

Когда полчаса спустя я с гитарой за спиной шагаю в сторону дома по широкому проспекту, ярко освещенному фонарями, и слушаю гудки, руки мои подрагивают. Такой мандраж в последний раз я испытывал, впервые оказавшись на сцене перед десятками чужих внимательных глаз. А если она не ответит?

Но долго ждать не приходится. Гудка после третьего Рита берет трубку.

– Привет, Стас.

– Привет, Орешек. Как ты?

Я чутко вслушиваюсь в ее голос. Не плакала ли? Но он кажется спокойным, хоть и очень уставшим.

– Все в порядке. А ты? Идешь откуда-то?

Она говорит негромко, видимо, чтобы разговор не услышала мать. Хорошо, что на улице сейчас тихо, и мне не приходится напрягаться, чтобы расслышать ее слова.

– Да, я был… у Лео.

Почему-то я не могу пока рассказать ей о музыке и о том, какое значение она имеет в моей жизни. Не знаю почему – видимо, подспудно боюсь, что она не одобрит, не поймет, как не одобряют и не понимают родители. Боюсь, что скептического выражения на ее лице не перенесу, хотя сердце и подсказывает, что Рита так не поступит.

– Здорово, – откликается она. – А я с учениками занималась.

– С какими учениками? – от неожиданности я даже сбиваю шаг. Она приглушенно смеется, и ее смех греет мне сердце:

– С шестилетними. По скайпу. Математикой.

С каждым разом Рита открывается мне все с новой стороны.

– Ты не говорила об этом, – я перекладываю телефон в другую руку и прячу в карман озябшую ладонь. По вечерам пока очень прохладно, а перчаток у меня нет. – Тебе нравится преподавать?

– Да какое же это преподавание, – снова мягко смеется она. – Простейшая арифметика в игровой форме. – И, помолчав, добавляет: – Мне нравится с детьми. Они такие… настоящие. Честные.

– И много у тебя учеников? – я останавливаюсь на светофоре. Рядом замирает парочка, слушающая музыку в одних наушниках на двоих. Они прижимаются друг к другу, крепко обнимая друг друга за талию. Из наушников доносится голос Джареда Лето. Девчонки в нашем классе тоже помешаны на нем. Загорается зеленый свет, и пара устремляется вперед, обогнав меня. Я провожаю их глазами, поймав себя на мысли, что тоже хочу вот так идти по вечерним улицам – в обнимку с Ритой, слушая одну музыку на двоих. А интересно, какую музыку она любит? Я еще не спрашивал ее об этом… Впрочем, как и она меня…

– Стас, ты здесь? – вырывает меня из размышлений ее голос. Я не сразу осознаю, что, задумавшись, прослушал все, что она сказала.