Для того чтоб заглянуть на вторую полку, пришлось забраться на сундук. Там лежали три небольших кинжала в ножнах. Два из них выглядели почти декоративными: с камнями на рукоятях, с узорами на ножнах, третий же был в обычном кожаном чехле, костяная рукоять потерлась от частого использования. Скорее всего, именно его носил с собой Всеслав чаще остальных. И снова я не посмела притронуться к его вещам.
Я слезла с сундука, подняла тяжелую крышку и только сейчас заметила, что слева лежат аккуратно сложенные мужские рубахи. Горло перехватило. Добронега хранила вещи, будто в один из дней Всеслав вновь войдет в свой дом и ему понадобятся эта одежда, старый кинжал… Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, я решила заглянуть в комнату, которую Добронега мне вчера не показывала. Пообещала себе, что просто загляну, даже заходить не стану.
Дверь отворилась бесшумно, от легкого прикосновения. Видно, Добронега часто ею пользовалась. Да оно и понятно. Я тоже по нескольку раз в день заходила в гардеробную. Заглянув внутрь, я поняла, что придется идти за лампой: в комнате не было окон.
Я зажгла масляную лампу, подняла ее повыше и переступила порог. Да тут же замерла, на мгновение ощутив себя так, будто попала в музей. Здесь тоже повсюду были вещи Всеслава – изрубленный щит на стене, меч в потертых ножнах, лук, пустой колчан, какие-то ремни, кольчуги, плащи… Эта комната действительно была своего рода музеем. Понятно, почему Добронега не хотела, чтобы сюда заглядывали. Я попятилась, чувствуя себя крайне неуютно от того, что влезла во что-то настолько личное, и, уже почти выйдя, бросила взгляд на правую стену.
Там висело женское платье. Судя по размеру, оно никак не могло принадлежать Добронеге. Женщина, носившая его, была ниже ростом и худее. Я вспомнила о матери Всемилы. Вероятно, наряд принадлежал ей. Сердце вдруг заколотилось. Я почувствовала себя кладоискателем, который много лет шел по пути, отмеченному на старой морской карте, и вот наконец ему осталось сделать последний шаг. Почему у меня возникла такая ассоциация, я не знала. Ощущение, что я на пороге разгадки какой-то тайны, было почти осязаемым. И при этом… чужеродным. Медленно приблизившись к платью, я дотронулась до тонкой ткани, почти ожидая, что что-то произойдет. Ничего не случилось, но зудящее предвкушение близкой разгадки усилилось. Я нерешительно потянула подол, уловив запах трав, которыми здесь перекладывали вещи в сундуках для защиты от моли. Некоторое время я стояла, как завороженная, глядя на простую светло-зеленую ткань. По рукавам, подолу и вороту шла вышивка, а само платье было того же покроя, что и наряды Всемилы. Я скользила по нему взглядом, отчаянно выискивая хоть какой-то знак и ничего не находя. Видно, кладоискатель из меня был такой же неважный, как и герой. Уже ни на что не надеясь, я расправила подол и вот тут-то поняла, что именно должна была увидеть: вышивка повторяла узор на нарядном платье Всемилы, в котором я была на берегу. А тот узор, в свою очередь, был копией заговора, который вырезал Альгидрас над покоями Златы и Радима.
Я сделала шаг назад, не веря своим глазам. Может быть, это платье тоже Всемилино? Но тогда что оно делает здесь? Значит ли это, что Добронега знает, что Всемила умерла? От этой мысли меня прошиб холодный пот. Я сжала ручку лампы изо всех сил и попыталась успокоиться. А что, если не будет никакой поездки в Каменицу? Что, если меня просто вывезут из Свири и убьют где-то по пути без лишних свидетелей? Я постаралась утешиться мыслью о том, что с нами будет беременная Злата, но что ей мешает отказаться от поездки в последний момент? К тому же та же Злата спокойно смотрела на девочку, взошедшую на погребальный костер. Может, и здесь она не будет так уж сильно терзаться?.. Я тряхнула головой, отгоняя бредовые мысли. Не сходится. Люди в этом мире, конечно, слишком отличаются от привычных мне, но устраивать грандиозный спектакль с отъездом, чтобы убить одну меня… Это было уж слишком. Да и верила я в доброе отношение матери Радима. Просто верила и ничего не могла с этим поделать.
Значит, это платье не имеет ко Всемиле никакого отношения. Но как узор Альгидраса мог оказаться на одежде Найдены, женщины, которая появилась здесь двадцать лет назад? Двадцать лет назад… Я уставилась на стену невидящим взглядом. Что-то не давало покоя в этой цифре. Всемиле было восемнадцать. Найдена появилась в Свири за два года до ее рождения. Альгидрасу – девятнадцать. Здесь была какая-то связь! Я это чувствовала! А моими ли были эти чувства?
Я обхватила себя за плечи, ощутив озноб и внезапно накатившее головокружение. Глубоко вдохнула, выдохнула и снова попыталась успокоиться. В этот момент я гнала прочь мысли о Святыне, старательно думая о том, что просто нахожусь в душной комнате без окон, да еще с чадящей лампой. Однако спокойствие не наступало, и мозг отказывался мыслить рационально, потому что в глубине души я знала ответ: это все не мое. Эти знания были сродни тем, что приходили ко мне во снах. Сродни тому, что заставило меня сначала увидеть, а потом описать город, который не существовал в моем мире. Альгидрас мог хоть двести раз повторить, что Святыня не может ничего желать, что она не человек, но я чувствовала, что ей определенно что-то нужно. Она привела меня в эту комнату, чтобы я увидела платье. «Чего она хочет?» – панически думала я. Ответа не было. Зато я ощущала чужое присутствие как никогда прежде.
Задув лампу, я вышла из комнаты и бросилась прочь из дома, сбежала по ступеням и, игнорируя встревоженный лай Серого, добежала до колодца. Вытащив из колодца ведро, я зачерпнула из него рукой и сделала глоток обжигающе-ледяной воды, сразу некстати вспомнив Альгидраса, который точно так же жадно глотал воду после нашего разговора о гибели его острова. Умывшись и дойдя до бани, я опустилась на лавочку. Мысли роились в голове словно пчелы. Я никак не могла ухватиться за что-то конкретное. Все логичные доводы куда-то улетучились, уступив место первобытному страху. Я пробовала дышать глубоко, но это не помогало. В висках противно застучало, и меня накрыло чернотой.
Первым, что я услышала, очнувшись, был монотонно повторяющийся тревожный звук. Я открыла глаза и увидела перед собой утоптанную землю двора. Взгляд с трудом сфокусировался на стволе дуба. Меж тем звук все повторялся и повторялся, и я не могла понять его природу. С трудом сев, я почувствовала, как неприятно печет в затылке, словно вся кровь разом устремилась туда. Локоть и колено болели, и встать удалось только с третьей попытки. Кое-как добравшись до скамьи, я опустилась на нее и только тут наконец поняла, откуда исходит звук. Это скулил Серый. И столько тревожной тоски было в этом звуке, что захотелось сделать что угодно, лишь бы он прекратил.
– Серый, я в порядке, – откашлявшись, четко выговорила я.
Большой пес тут же сменил положение. Если до этого он лежал, опустив морду на вытянутые передние лапы, то теперь сел, всем своим видом показывая готовность броситься ко мне. В эту минуту я порадовалась, что он на надежной цепи, потому что ласки такого большого создания я бы сейчас не выдержала. Чтобы хоть чуть-чуть справиться с головокружением, пришлось несколько раз медленно вдохнуть и выдохнуть. Похоже, эта чертова Святыня скоро окончательно меня убьет и я так ничего здесь и не успею. Мысль удивила меня саму, особенно своей формулировкой. Получается, мне нужно успеть что-то здесь сделать? Я зябко повела плечами и повертела головой, разминая затекшую шею. Интересно, что я могла сделать, учитывая то, что сама по себе была абсолютно бесполезной?
Убедившись в том, что головокружение слегка отпустило, я встала и нетвердой походкой направилась в сторону дома. По пути вспомнила о платье. Как назло, вслед за этим вспомнилось, что Альгидрас уехал из Свири и неизвестно, когда вернется и вернется ли вообще. По сути дела, что его держало в Свири? Он говорил, что Святыня где-то близко, но явно не здесь. Как он когда-то сказал? «Я пойду туда, куда она позовет»? Может быть, она уже позвала его, и он больше не вернется?
