– Она дает мне силы. Дальше тело само.

– С ума сойти, – пробормотала я и поняла, что испытываю желание отодвинуться от этого волшебного мальчика подальше.

Альгидрас рассмеялся так, словно услышал хорошую шутку.

– Знал бы, что правда так отворотит тебя от меня, рассказал бы сразу.

Я прислушалась к себе и вдруг поняла, что не отворотило. Он пугал меня, но отвращения не было. И желания убежать не было тоже – мимолетные реакции не в счет.

– Обряд! – напомнила я.

– Диво, что люди так мало думают об истинной сути обрядов. У нас все видели посвящение хванца просто перерождением мальчика в мужа. Но обряд намного глубже. Взойдя на ложе, ты становишься частью Святыни на время обряда, а она пронизывает тебя насквозь. Так бывает лишь однажды. А квары проводят обряды… другие. Нападая на деревню, они вырезают весь род.

Я постаралась не вздрогнуть. Голос Альгидраса звучал отстраненно и сухо, словно он читал лекцию. Я смотрела на лицо, знакомое до последней черточки, и боялась пропустить хоть слово, а еще молила, чтобы Радим и Злата как можно дольше пробыли в доме.

– Деревня – это род, даже если не все там одной крови. Хотя с годами всё равно все роднятся. Но они являются родом еще и по связи с местом. Понимаешь?

– Пока да.

Альгидрас удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Их ведун выбирает добровольную жертву. У нас это был я. Потом, пока весь род гибнет, добровольная жертва уводится в обряд. Это… – Он помолчал, словно подыскивая слова. Сейчас его акцент усилился, хотя говорил он довольно медленно. – Я не могу хорошо объяснить. Он пускает кровь, что-то вливает в рот, что-то, от чего ты как будто чувствуешь все ярче, а потом… ты умираешь с каждым из своего рода. Видишь его агонию, чувствуешь боль, слышишь последние мысли. Ведун держит в тебе нож. В разрезе под сердцем. Через тебя протекает сила каждого из твоего рода, и она идет к ведуну. Я… я не могу рассказать понятней.

Только когда Альгидрас замолчал, я почувствовала, что руки затекли – так сильно я сцепила пальцы. Чувствуешь смерть и агонию каждого в роду… Слышишь последние мысли…

– Как же ты не сошел с ума? – прошептала я, даже не думая в тот миг о такте.

Альгидрас слегка раскачивался взад и вперед, словно следуя какому-то ритму из своих мыслей. После моего вопроса он медленно поднял взгляд от земли.

– Почему ты думаешь, что не сошел?

И мне стало очень неуютно под этим взглядом.

– А что потом? – сглотнув, спросила я.

– Потом они бросают жертву умирать. Радим пришел, когда я умирал. Первого, кто входит в дом с жертвой, должна убить отравленная стрела. Я видел, как они прятали арбалет и натягивали нить у порога… Потому все говорят, что дома те прокляты. Один гибнет, остальные боятся входить.

– А до тебя еще были выжившие после обряда? – осторожно произнесла я.

– Я никогда о том не слышал.

– Мне очень жаль, – прошептала я, отчаянно желая коснуться его руки и боясь это сделать, потому что вдруг поняла, что я и вправду ребенок в этом мире – наивный и доверчивый. И ничего не знаю о жизни.

– С обрядом что-то пошло не так, – вдруг сказал Альгидрас. – С ними не было их Святыни, и ведун ввел в обряд наш Шар, будто хотел сделать обряд сильнее. Шар засветился, как делал, когда к нему обращался наш жрец. Тогда ведун закричал и упал, а в меня хлынуло столько силы, что наступила чернота. Больше я ничего не помню.

– Усилить обряд, – пробормотала я и задохнулась от озарения. – Я знаю, зачем им обряд!

Я даже вскочила на ноги и нервно шагнула в сторону, а потом круто развернулась, не в силах устоять на месте. Альгидрас тоже вскочил:

– Зачем?

– Помнишь, я говорила тебе о Деве? Про легенду? Слушай! – Я схватила хванца за локти. – Мне в голову пришли строчки. Только они были не моими. Не тем, что я писала.

Альгидрас нетерпеливо кивнул, торопя продолжить. Зажмурившись, я заговорила:

– «Говорят, что Каменная Дева знает, когда ее дети нуждаются в ней. Только нет у нее сил помочь, потому что опутали путы высокую грудь да стынут ноги в сырой земле. И только обряды дают ей силу услышать своих детей. И плачет Дева не о погибших в тех обрядах, а о том, что с каждым днем голоса ее детей все тише».

Когда я открыла глаза, Альгидрас смотрел на меня потрясенно.

– Ты! Ты!

Он вырвал руки из моей хватки и крепко прижал меня к себе, стиснув так, что стало трудно дышать. И в тот миг, когда я почувствовала рядом с собой его гибкое сильное тело, я вдруг осознала, что я дома. Меня накрыло таким ощущением завершенности, физической и эмоциональной, что я зажмурилась. Кажется, Альгидрас почувствовал это, потому что неловко отстранился и выпустил меня из объятий.

– Выходит, Дева – Святыня кваров, – кашлянув, произнес Альгидрас. – А обряды… если верить этим строкам… Обряды нужны им, потому что она не с ними… Боги! Они ее просто ищут.

– Ищут?! Они гробят столько жизней ради поиска?!

Это кем же нужно быть, чтобы такое творить? И кем нужно быть, чтобы так спокойно об этом рассуждать? Я неверяще уставилась на Альгидраса. Он, кажется, правильно понял мое возмущение, потому что глубоко вздохнул и запустил пальцы в волосы.

– Ты не понимаешь, что такое Святыня, – негромко сказал он и отвел взгляд в сторону. – Она зовет их. Они не могут иначе.

Я покачала головой. От меня он понимания в этом вопросе не дождется. Уж лучше я буду наивным ребенком.

– Сколько все-таки всего Святынь? – спросила я, намереваясь по максимуму использовать его откровенность. Условную откровенность, потому что у меня по-прежнему не было никаких гарантий, что он не лжет.

Альгидрас то ли не почувствовал моих сомнений, то ли сделал вид:

– Получается, что мы точно знаем о трех.

– У нас только домыслы.

– И рисунок княжича.

Я не сразу сообразила, что он имеет в виду.

– Женщина на рисунке – это Дева? – уточнила я.

Альгидрас медленно кивнул.

– Почему ты так решил?

– Княжич нарисовал, – серьезно пояснил он.

Я прыснула, намереваясь сообщить, что они с Миролюбом – два клоуна: в одном внезапно проснулись художественные способности, а второй тут же записался в главные ценители искусства, когда меня осенило:

– Слова про Деву пришли мне в голову, когда я целовалась с Миролюбом.

Альгидрас сощурился:

– Ты уверена?

– Конечно, уверена! То есть не когда целовалась. Целовались мы потом, а до этого мы… – Я запнулась под его внимательным взглядом и с раздражением подумала, чувствует ли он ко мне хоть что-то или же просто осознает необычность моего появления здесь и мою полезность? Это вдруг стало важным. И не из романтических побуждений. Я должна была понять, что происходит.

– Миролюб рассказал о плене, и потом мне пришли в голову эти слова.

Про поцелуй я решила больше не говорить.

– Что он рассказывал про плен?

– Что был ребенком и знал, что его не собирались возвращать отцу. И потом, в бреду, видел, как плывет по реке к мертвому деду, а потом услышал слова отца Радима, мол, рано ему еще помирать. Вот и все.

Альгидрас медленно подошел к скамейке и сел на нее, обхватив голову.

– Ты подумала о Деве рядом с княжичем…

– Почему ты думаешь, что это что-то значит? А что, если я подумала о Деве, потому что он рассказал о том, что его готовили к обряду?

– Они не могли провести над ним обряд. Его род был в безопасности.

– Может, это другой обряд?

– Или не квары… – выпрямился Альгидрас и посмотрел прямо перед собой.

– Что ты хочешь сказать?

– Всемилу ведь тоже похитили не квары, – произнес Альгидрас и без перехода добавил: – Книги, которые вы купили на торгах… Выходит, там речь о Деве.

– Ты же сказал, что в монастыре вам говорили, будто Святыня одна – Священный огонь.

– Книги не из монастыря. Их оставил мне перед смертью Харим. В детстве я их не читал, а всю последнюю неделю за ними провел.

Я даже не слишком удивилась тому, что полуживой после суда Альгидрас неделю просидел за книгами. Вместо этого спросила: