— Пожалуйста… пожалуйста, — шептала Карла, продолжая толкать.

Медленно, дюйм за дюймом «Вояджер» покатился вперёд.

Она услышала отдаленное гудение и осмелилась оглянуться.

Небо не то в четырёх, не то в пяти милях от холма потемнело. Над лесами катилось нечто схожее с массивной черно-желтой полосатой грозовой тучей, гнувшей сосны на своём пути.

Всхлипывая, Карла посмотрела вниз с высокого холма, у вершины которого стоял фургон. У подножия был широкий S-образный поворот, а дальше среди зеленого леса виднелись крыши домиков и строений.

Жужжание приближалось. Быстро смеркалось.

Фургон подкатился ближе к откосу, потом пошёл своим ходом. Карла захромала вдогонку, ухватилась за открытую дверь и запрыгнула на сиденье как раз в тот момент, когда машина разогналась по-настоящему. Она вцепилась в руль и велела детям держаться.

По крыше забарабанило что-то вроде града.

Когда солнце в разгар осиного лета померкло, фургон ринулся вниз с холма.

Перевод: Е. Александрова

Опоздал! Опоздал! Опоздал! Опоздал! Опоздал!

Двенадцать минут десятого на холодном циферблате его золотых часов «Бу́лова». Сердце бешено колотится… Быстрее, быстрее… Пульс — словно отбойный молоток под кожей… Быстрее, быстрее… Шея зудит от пота во влажной августовской жаре… Быстрее, быстрее… Какие-то болваны топчутся на пути — оттолкнуть их в сторону… Быстрее, быстрее, быстрее!

Едва не срываясь на бег, Джонни Стриклэнд размашисто шагал по тротуару Пятой авеню, петляя меж размытых силуэтов. Иногда он врезался в какого-нибудь нерасторопного прохожего и отпихивал его прочь.

— Смотри, куда прешь, мужик! — раздался возмущенный крик, когда Джонни, проходя мимо, припечатал плечом какого-то парня.

Однако шаг у него был широкий, и через несколько секунд Джонни уже находился вне досягаемости кулаков разгневанного человека. Он почти слышал, как время ускользает от него. Выставив перед собой чёрный дипломат, Джонни прорезал им себе дорогу, словно клином. Он бы не опаздывал сейчас на двенадцать минут, если бы не просидел до трех часов утра, пыхтя над черновым макетом рекламы для «Морепродуктов Хаммерстоуна». Джонни ненавидел опаздывать, однако был уверен, что мистер Рандизи простит его. Внутри дипломата лежали по-настоящему взрывные идеи, которые, несомненно, убедят старого зануду Хаммерстоуна продлить контракт. А если эти задумки вдруг не сработают, Джонни станет трудиться всю ночь напролет до тех пор, пока не придумает что-нибудь получше. «Я не намерен оставаться в задних рядах! — сказал он самому себе, крепко стиснув зубы и упрямо выставив вперёд подбородок, точно нос катера. — Ну уж нет! В это же время, в следующем году, младшие администраторы будут плестись у меня в хвосте, глотая пыль и поражаясь тому, как я их уделал!»

Этим утром он почти не разговаривал с Энн; запихнул в рот круассан с черникой и запил его черным кофе, чтобы 'подзарядить батарейки'. Джонни так спешил сгрести работу в кучу и доделать отчет, что у него едва нашлось время подумать. Конечно же, он опоздал в метро на свой поезд (всего на несколько минут!) и теперь проклинал себя за то, что задержался у выхода из квартиры, позволив Энн поцеловать себя перед тем, как ринуться на войны «белых воротничков».

«Ей следовало бы уразуметь, что, будучи восходящей звездой в одном из самых престижных рекламных агентств Манхэттена, я просто обязан стать номером один», — думал Джонни, пробираясь сквозь толпу на тротуаре. Естественно, она этого не понимала. До неё не доходило, почему он не может, хотя бы на чуть-чуть, сбавить обороты; почему не может выкроить время для неторопливого ужина с ней, для похода в кино или в театр или просто для того, чтобы посидеть и поговорить, как раньше. Но, Господи Иисусе, у всех и каждого имелось вдоволь времени для занятий этой чепухой, когда они были совсем ещё детьми и только что поженились! Сейчас Джонни было двадцать пять, и он стремительно шёл к успеху в «Кирби, Вейнгольд и Рандизи». А если бы удалось снова заарканить Хаммерстоуна, это принесло бы долгожданную надбавку, которая взвинтила бы его доход до тридцати тысяч баксов в год. Энн не понимала, что Флетчер, Хект и Андерсон — так же как и дюжина других выпускников Лиги плюща — дышали ему в затылок, и единственным способом сохранить разрыв было втопить педаль газа в пол, пахать как проклятому, подкинуть угля в топ…

— Карандашей? — спросил высокий, тонкий голосок, и перед Джонни Стриклэндом откуда-то снизу выскочила потускневшая металлическая кружка, наполненная карандашами.

Едва не врезавшись в торчавшую на пути личность, Джонни чертыхнулся и резко остановился. Его ладонь стискивала ручку дипломата, а сам он буквально клокотал от ярости из-за необходимости — пусть даже всего на мгновение — остановиться.

— Карандашей, мистер? — снова спросил маленький, скрюченный и уродливый, как заголовки вчерашних газет, тип, одетый в драный зелёный плащ (и это в такую-то удушливую жару) и замызганную бейсболку «Метс». У него отсутствовали обе ноги, и он был прикован к небольшой красной тележке, выглядевшей так, словно её откапали на свалке. Угловатое, чумазое лицо бродяга было обращено в сторону Джонни, и молодой человек видел, что глаза калеки затянуты серовато-белой плёнкой катаракты. На резиновых лентах, перекинутых через грязную шею, висела картонная табличка, на которой кривыми буквами было написано: «Я СЛЕП. ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИТЕ МНЕ ЕСЛИ МОЖЕТЕ. СПАСИБО».

Бродяга потряс банкой с карандашами перед лицом Джонни.

— Не хотите купить карандаш, мистер?

Джонни чуть не завопил от разочарования. Вращающиеся двери, ведущие в здание Бреннан-билдинг, находились чуть далее, чем в квартале от него.

— Нет! — рявкнул он. — Убирайся с дороги. — И начал было обходить бродягу, когда внезапно тот протянул руку и сцапал его за брючину.

— Стой. Как насчёт славных часиков, а? — спросил старик и поддернул правый рукав пальто. На тощей руке красовались, наверное, восемь или девять наручных часов; все они показывали разное время. — Для тебя — оптом.

— Сказал же: «нет»! — Джонни рывком высвободил ногу и зашагал дальше.

И почувствовал, как вокруг лодыжки сжалась клешня нищего — сжалась с гораздо большей силой, чем та, которую можно было представить, глядя на тщедушного старика. Джонни оступился, едва не упал, однако смог восстановить равновесие. Лицо его вспыхнуло гневом.

— Торопишься, да? — спросил бродяга и ухмыльнулся, продемонстрировав зубы цвета грязи. — Деловой человек, верно? Молодой бугай, которому кажется, будто мир вокруг него слишком уж медлителен. Не так ли?

— Слушайте. Мне придется позвать полицейского, если вы не…

— Тише, — произнес нищий, и тон его голоса заставил Джонни умолкнуть. — Я скажу тебе кое-что. Скажу правду… Время летит.

— А?

— Время летит, — повторил старик. Улыбка его стала ещё шире. — У тебя классные часы. Сколько ты за них отдал?

— Это… подарок… от жены… — И тут Джонни спохватился, внезапно осознав, что разговаривает со старым, вонючим козлиной так, словно этот ублюдок — не «пустое место!»

«Боже! — подумал он и отважился снова посмотреть на часы. — На семнадцать минут опаздываю!»

— Время летит, — сказал бродяга, кивая. — Помни об этом. — И с довольным хрюканьем выпустил лодыжку Джонни.

Сделав три широких шага, молодой человек обернулся и прокричал:

— Ты угроза для общества, придурок!

Однако старик уже катил дальше, отталкиваясь одной рукой и потрясая жестянкой с карандашами перед чьим-то ещё раздраженным лицом. Покраснев до самых корней вьющихся, темно-каштановых волос, Джонни поспешил продолжить путь и ровно в девятнадцать минут десятого, протолкнувшись через вращающиеся двери, ворвался, наконец, в Бреннан-билдинг.