Он знал, что за часть денег, что лежали перед ним, он запросто мог бы арендовать оружие.

— Превосходно. Вы отправитесь в восемь часов утра. Если поспешите, будете у Бэкетта вскоре после наступления темноты.

— Отправлюсь в семь, — качнул головой Мэтью. — Если, конечно, мне удастся хоть немного поспать перед поездкой…

— О! Да, разумеется. Вы должны выспаться. — Фон Айссен снова огляделся. — Очаровательное жилище, — заметил он. — Я тоже питаю особую любовь к небольшим помещениям. — Его взгляд вновь обратился к Мэтью. — И помните: никто, кроме моего брата, не должен завладеть конвертом. Никто не должен знать, что вы доставляете ему сообщение. Отдать конверт надлежит ему лично в руке. Ночью. Вы понимаете? Ночью.

— Вы повторяли это достаточно часто, сэр, — заметил Мэтью. — А я понял с первого раза. Спасибо, что решили обратиться к нашему агентству. А теперь — доброй вам ночи.

Конверт, карта и монеты лежали на столе. Фон Айссен бросил на них последний взгляд, затем стукнул каблуками, слегка поклонился, водрузил треуголку поверх парика и вышел.

Мэтью задул свечи.

Утром он соберет небольшую дорожную сумку и отправится на поиски двух пистолетов, которые собирался взять в аренду. Мистер Вайнкуп мог бы помочь… Или, в крайнем случае, можно обратиться к Гарднеру Лиллехорну и заплатить ему за пару пистолетов из городского арсенала. Однако в этом случае придется объяснять, зачем ему понадобилось оружие. Нет-нет, стоит оставить этот вариант про запас. Хадсону о своём предстоящем путешествии Мэтью также не собирался сообщать. Деньги, которые вскоре окажутся в сундуке в доме номер семь по Стоун-Стрит, будут говорить сами за себя.

Мэтью уже собирался затушить фонарь, как вдруг понял, что напоминал ему запах, исходивший от фон Айссена. Точно так же пахло на чердаке ужасов Эштона Мак-Кеггерса, где было полно высушенных костей, от которых исходил замогильный запах. Аромат смерти — точнее, самой её сути.

На мгновение Мэтью задумался. Затем решил оставить фонарь зажженным, лег спать, проиграл в голове две шахматные партии и, наконец, сумел погрузиться в сон.

С наступлением темноты стало заметно холоднее, и Мэтью не единожды успел порадоваться, что перестраховался и облачился в утепленное тяжелое серое пальто, фланелевый шарф и серую шерстяную шапку. Он гнал свою лошадь по кличке Сьюви галопом, но к вечеру поддерживать такой темп ей стало трудно, и Мэтью справедливо решил, что не следует загонять её. До таверны Бэкетта оставалось всего ничего, а там и его, и Сьюви ожидали желанный отдых, тепло и еда.

Бостонский почтовый тракт был безлюден, хотя и проходил не слишком далеко от города. Он тянулся через несколько небольших поселений, в одном из которых Мэтью остановился, чтобы напоить Сьюви и промочить собственное горло из кожаного бурдюка, после чего незамедлительно отправился в путь. По дороге ему встретилась всего одна повозка с пиломатериалами, некоторое время спустя мимо пролетел по направлению к Нью-Йорку экипаж, а за ним в город направилась пара наездников. Дальше тракт принадлежал лишь ему одному.

С обеих сторон возвышался лес, выглядевший так, будто Бог решил собрать в нем самые уродливые и кривые деревья из книги Бытия. Непроницаемые заросли терновника и хищных виноградных лоз создавали с обеих сторон дороги непроходимую стену, и в течение всего дня пейзаж не разнообразился ничем. Ночью вокруг стало темно, словно целый мир превратился в огромную пещеру. Звезды затянуло тучами, и лишь луна, изредка выглядывавшая из-за ночных облаков, проливала редкий свет в этот эбеново-чёрный неф природного собора. Мэтью мог довольствоваться лишь перекличками сов по пути. Ни индейцы, ни бандиты, ни опасные дикие звери ему не встретились, и он был благодарен собственной удаче хотя бы за это.

Вдруг до Мэтью донесся запах дыма. Сьюви повернула на изгибе дороги и — о, да! — справа показался небольшой домишко, окна которого горели теплым светом, а из двух каменных труб поднимался сизый дымок. За домом располагался небольшой амбар и загон, а позади него простиралась непроглядная чернота леса.

Мэтью не стал тратить время на то, чтобы привязать Сьюви к коновязи недалеко от входной двери. Он взял свою дорожную холщовую сумку, в которой покоились два пистолета и необходимые боеприпасы, и постучал в дверь, как если бы это была общественная таверна. Ему показалось разумным проявить терпение — вряд ли стоило врываться и пугать постояльцев.

На стук вскоре вышел седобородый и седовласый джентльмен, одетый в коричневые брюки и кремовую сорочку. В руках он держал дымящуюся глиняную трубку.

— Мистер Бэкетт? — спросил Мэтью, предположив, что мужчине, должно быть, уже за пятьдесят.

— Он самый. Заходите, заходите! Элла, у нас гость!

Мэтью пробормотал хозяину таверны благодарность и прошёл через аккуратно обставленную комнату прямо к камину, чтобы обогреться. Элла Бэкетт — седая женщина примерно того же возраста, что и её супруг, появилась из дальней комнаты и встретила Мэтью дружественной улыбкой. Она подошла к нему, взяла у него из рук только что снятое пальто и повесила его на крюк, вбитый в стену. Мэтью успел отметить её веселые ярко-голубые глаза.

— Куда путь держите? На юг или на север? — спросил Джоэль Бэкетт.

— На север.

— О, ну понятно. Вы отогрейтесь пока! Для этого времени года холодновато, хотя в прошлом году, например, нас к этому времени уже завалило снегом. Такие сугробы лежали, сроду таких не видел! — Он посмотрел в окно и увидел Сьюви. — О лошадке вашей я позабочусь. Все необходимое у нас есть. Недавно, правда, были постояльцы на экипаже, но запасы остались. Никогда ведь не знаешь, к чему готовиться, правда, Элла? Иногда, бывает, колесо в дороге сломается, и что? Как быть? — Он не дождался от Мэтью комментария и кивнул. — Что будете пить? Как насчёт чашечки глинтвейна?

— Это было бы чудесно.

— Я принесу, — сказала Элла. — У меня готова курица в горшочке, вареная репа и кукурузный хлеб. Сгодится?

— Звучит прекрасно.

Мэтью расслабился, ощутив домашний уют. Общество супругов Бэкетт ему импонировало, а они, похоже, были действительно рады оказать путнику теплый прием. Мэтью рассказал им, как его зовут, а также, что он едет из Нью-Йорка на север. Больше он не сказал ничего. Конверт покоился во внутреннем кармане его костюма, и он хотел, чтобы там он и оставался до тех пор, пока не настанет время передать его брату фон Айссена.

За ужином, пока в кухонном камине тихо потрескивали поленья, Мэтью искренне наслаждался едой, которая могла бы конкурировать с кулинарными шедеврами Салли Алмонд. Посреди трапезы послышался стук в дверь, и Джоэль извинился, покинув своё место. Мэтью ожидал, что прибыли пассажиры какого-нибудь экипажа, однако порядком удивился, когда Джоэль Бэкетт вернулся в сопровождении двух индейских воинов, задрапированных в одеяла. Они окинули Мэтью оценивающим взглядом, а он в свою очередь обратил внимание на Эллу, которая быстро завернула большой кусок кукурузного хлеба в полоску ткани и передала его одному из индейцев. Второй кивнул в знак благодарности. После этого нежданные гости ушли, не обронив ни слова, а Джоэль вернулся к столу.

— Это наши индейские друзья, — пояснил он. — Их поселение находится довольно далеко отсюда, к югу. Но они готовы проделывать долгий путь, чтобы заполучить кукурузный хлеб моей крошки Эллы. А мы рады им помочь.

— Для меня это комплимент, — кивнула Элла. — Иногда они приносят нам оленину и своё племенное пиво. Джоэль его очень любит. Я один раз попробовала, и мне показалось, что я пью жидкий огонь. — Она поморщилась и пожала плечами. — Но, в любом случае, мне приятно знать, что они считают нас друзьями.

Индейцы, бандиты, дикие звери, — вспомнил Мэтью. — Что ж, по крайней мере, индейцы, похоже, не будут проблемой.

— Вы, кстати, назвали моё имя, — сказал Джоэль, зажигая свою трубку от пламени свечи.