Думаю, да. Точнее говоря, так обстоит дело с лучшими представителями жанра. Какой ещё вид литературы включает в себя жизнь и смерть, добро и зло, любовь и ненависть, низменное и возвышенное, упадок и возрождение, секс, Бога и Дьявола? Я хочу сказать, что всё ЭТО и есть литература ужасов! Если вам придет в голову перечислить авторов, которые в своей работе использовали элементы «хоррора», то ваш список составят следующие имена: Герберт Уэллс, Эдгар Райс Берроуз, Редьярд Киплинг, Джордж Оруэлл, Марк Твен, сэр Артур Конан Дойл, Эдит Уортон, Фланнери О'Коннор…

В общем, вы меня поняли. Поскольку мы живём в мире категорий, мне приходится использовать ярлык «литература ужасов» для той работы, которой занимаюсь я и многие другие писатели. Тем не менее термин «литература ужасов» предполагает, что написанное доводит эмоции людей до исступления и при этом обходит стороной разум. На литературу ужасов смотрят как на тягу к пронзительным воплям и рекам крови; как на несерьёзное упражнение в печатании, а не на логически построенный писательский труд. Другими словами — и, на мой взгляд, вина за продвижение столь позорного общего знаменателя лежит на издателях — другими словами, критики ставят литературу ужасов в один ряд с таким видом искусства, как аудиозаписи криков, которые появляются в магазинах на каждый Хэллоуин.

Но… неужели испытать испуг — это ни капельки не весело, а? Я имею в виду, что нет ничего скверного в написании книг, предназначенных лишь для одного — вызывать страх, согласны?

Мне нравится время от времени прочитать какой-нибудь добротный «кроваво-мясной» роман ужасов, однако я не оставляю такие книги на своих полках. Я читаю их, а затем выкидываю вон. Романы, которые я оставляю, делают нечто большее, чем просто пугают. Они, кроме всего прочего, резонируют с человеческими эмоциями и со своего рода… наивностью, да. И резонанс этот длится ещё долго после того, как была перевёрнута последняя страница.

Вот некоторые из названий, которые можно увидеть на моих полках с литературой ужасов: «Питомец» Чарльза Гранта, «Обитель Теней» Питера Страуба (а так же «Талисман», написанный им в соавторстве со Стивеном Кингом), «Интервью с вампиром» Энн Райс, «Проклятая игра» Клайва Баркера и «Аукционист» Джоан Сэмсон. Есть и другие книги, много-много других книг. Эти книги остаются на полках, поскольку для меня они являют собой целые миры, запрятанные под обложку, — миры, в которые хочется раз за разом возвращаться и заново их исследовать. Лучшая литература ужасов содержит в себе «пугалки и страшилки», но строится не вокруг пронзительного крика, а скорее вокруг жесткого ядра человеческого опыта.

Человечность — вот чего не достает плохой литературе ужасов. Как у читателя сможет возникнуть сладкое предчувствие страха, если в книге отсутствует человечность; если персонажи не обладают достаточной реальностью, чтобы можно было протянуть руку и дотронуться до них; если мир, описанный в книге, скуп на детали, краски и сведения?

Когда я приступаю к построению идеи романа, я начинаю не с перечня пугающих сцен, которые необходимо включить в произведение, дабы оно попало под определение литературы ужасов, а с проблемы, которую требуется решить. Я приступал к работе над романом «Неисповедимый путь» с намерением перевернуть устоявшееся представление о понятиях добра и зла. «Участь Эшеров» — это роман о борьбе молодого человека за своё место в мире. Моя самая последняя книга, «Лебединая песнь», рассказывает о последствиях ядерной бойни и последующей борьбе за выживание. Сейчас я работаю над романом о жителях маленького городка на юго-западе Техаса, чей жизненный уклад рушится с невероятной скоростью; но, разумеется, в этом романе присутствуют элементы литературы ужасов, поскольку именно этот жанр я люблю читать и именно в этом жанре люблю работать. И всё же я начинаю работу не с того, что набрасываю перечень страшных сцен; эти сцены — сцены противостояния добра и зла — появляются в результате естественного хода событий, а не потому, что я заставляю события, словно спутники, кружить вокруг заранее придуманных сцен. Сюжет, персонажи, атмосфера, обстановка — всё это необходимо продумать и оценить по существу, в не зависимости от того, относится книга к жанру ужасов или нет.

В конце концов литература есть литература, а умение писать — это умение писать, тогда как отсутствие такого умения губит книгу с первой же страницы.

Чуть раньше я упоминал о наивности. Наивность в литературе ужасов? Ага. И под «наивностью» я подразумеваю авторское ощущение чуда — в персонажах, в обстановке и даже в пугающих элементах. Без этого ощущения роман не сдвинется с мёртвой точки. Мне кажется, большинство хороших писателей, в каком бы жанре они не творили, хранят в сердце наивность двенадцатилетнего ребёнка — ребёнка, который только-только начинает постигать мир. Эти наивные авторы способны забросить читателя куда угодно, и читатель охотно следует туда, куда его уводят строчки текста, ведь чудо способно перекраивать мир. Не это ли самое главное в чтении?

Литература ужасов должна не только пугать. Да, это здорово — придумать что-нибудь очень страшное, и сама по себе подобная задачка может оказаться весьма трудной. Тем не менее в лучших произведениях жанра речь идёт о человеческих переживаниях. Быть может, всё дело в искажённом взгляде на человеческую природу, а возможно — в брызгах крови, тут и там пятнающих страницы книги. Впрочем, у всего этого есть лишь одна причина: мы — писатели ужасов, и кровь сама сочится из наших ручек. Лучшее произведение литературы ужасов — это не мешок с костями, о котором я говорил ранее; это целый организм, снабжённый пульсирующим сердцем и пытливым, самосозерцающим умом.

В общем, мне кажется, что просто пугать — это само по себе ни хорошо, ни плохо. Тем не менее историям, не заходящим дальше простого устрашения, остро чего-то не хватает. Такие книги можно легко определить уже с первой главы. Персонажи там представляют собой пустые оболочки, чьё единственное предназначение — блуждать по лабиринту пугающих сцен; они ничего не сообщат вам о человеческом опыте, поскольку (и это несомненно) их создателю нечего сказать.

Говорю вам: не садитесь писать «ужастики». Садитесь писать литературу — простую и ясную. Если вашему внутреннему голосу присущи устрашающие нотки, они проявятся при работе, и повествование станет развиваться естественным путём. Я никогда — никогда! — не сажусь писать роман ужасов. Я всегда сажусь просто писать — и что получится, то получится.

И не бойтесь касаться сложных вопросов. Одержимый демоном ребёнок, старый мрачный дом и сумасшедший-убийца-из-маленького-городка-кромсающий-на-куски-королев-выпускного-бала покинули горизонты сюжетных линий — и как нельзя кстати! Я говорю: не бойтесь быть непохожим на других! Политики, телефонные компании, компьютеры, рост городов, замороженный йогурт, да что угодно — сюжет становится тем крепче, чем твёрже писатель уверен в этом сюжете, а также, если он (или она) чувствует необходимость что-то сказать, а иначе закипят мозги. Актуальность, прямота, убедительность — всё это играет определённую роль при разработке сюжета, независимо от того, над какого рода романом вы сейчас работаете.

Черт, вы только послушайте меня. Звучит так, словно я знаю всё на свете. Конечно же, нет. Я работаю писателем; а это значит, всё ещё учусь. Раньше я думал, что чем дольше буду заниматься писательством, тем легче будет писать. Я ошибался. Нынче работа дается мне труднее, чем когда-либо. Потому что я принуждаю себя писать на более глубоком, более инстинктивном уровне. Моя первая книга, «Ваал», была совсем простенькой. А ещё — до неприличия поверхностной. И вот что я скажу вам, начинающие авторы: ваши книги могут очень, очень долго топтаться на месте. В некоторых случаях дольше, чем вам бы этого хотелось.

Но что-то, разумеется, должно лежать в основе. Иначе мы бы вряд ли состоялись как писатели, верно?