— Поиск предназначения, — сказал великий режиссёр, оторвавшись ненадолго от поедания икры. — Верно?

— Никогда не задумывался, — последовал ответ после недолгого размышления. — Но… ja… можно сказать и так.

— Ваше знаменитое имя. Ваше предназначение. Вот увидите.

Почему-то Эрик посчитал, что ничего волшебнее этого ему ещё в жизни не говорили.

Ужин подходил к концу, когда ветхий джентльмен пережил ещё один приступ, довольно жестокий на сей раз, так что официант и метрдотель пусть и не выразили искреннего сочувствия, но хотя бы предложили вызвать «скорую». Однако Шевановски отмахнулся от них и сам совладал с недугом.

— Простите, — просипел он Эрику. — У меня небольшие проблемы со здоровьем. Мне уже скоро восемьдесят девять. Мой врач предупреждает, что мне нельзя есть и пить всё то, без чего жизнь уже не так хороша. Мои машины! Вы должны их увидеть!

— Да, сэр. Надеюсь на это.

— Машины, — повторил Шевановски и словно бы уплыл ненадолго в мир отрешённых грёз. А затем, выскочив из них, вдруг заявил: — О! У меня идея! Вы возьмёте мой «мазерати». А я скажу, чтобы мне вызвали такси.

— Я не могу, сэр! Хотя… это прекрасная машина.

— Она ваша, наслаждайтесь сколько угодно. Только захватите меня в субботу вечером и мы поедем вместе. А мне всё равно нужно заскочить к моему врачу по дороге домой. Он даст мне таблетки.

— К врачу, сэр? Так поздно?

— За таблетками, — объяснил Шевановски. — Те деньги, что я плачу Джерому Коваксу, дают мне право постучать в его дверь даже посреди ночи. Такому старику, как я. Официант! — позвал он всё тем же тонким, дребезжащим голосом. — Счёт, пожалуйста!

Выйдя на улицу, Эрик вызвался подождать такси вместе с великим человеком, но Шевановски опёрся на трость обеими руками и сказал:

— Ну же, забирайте мою машину! Она создана для таких стройных плейбоев, как вы. Пользуйтесь ею сколько захотите. В округе хватает ночных клубов. Наслаждайтесь!

Он легонько подтолкнул Эрика концом трости, при этом пошатнулся и едва не упал, но один из парковщиков поддержал его.

— Поезжайте, — повторил Шевановски. — Увидимся в субботу. Не забудьте, два часа езды.

«Мазерати» вырулил из-за угла, дрожа от сдерживаемой силы. Садясь за руль, Эрик сказал на прощанье: «Сломайте ногу!» — потому что слышал, будто бы это принятое в Голливуде пожелание счастья. Великий человек стоял, сгорбившись, словно кривое дерево, и опираясь обеими руками на трость, чтобы удержать своё тщедушное тело. Он смотрел не отрываясь на уходящий вдаль бульвар Ла Сьенга, словно наблюдая за призраками, мелькавшими туда-сюда в том мире, каким он был прежде.

Эрик рассудил, что может и впрямь отыскать какой-нибудь милый музыкальный клуб и отпраздновать там знаменательное событие, поскольку такому стройному плейбою ещё рановато возвращаться обратно в «Холидей Инн».

Он бросил последний взгляд на режиссёра своего будущего и помчался вперёд со всей ревущей под ним мощью.

Быстрая перемотка вперёд на вечер субботы.

— Прекрасная машина, — сказал Эрик. — Но она ест бензин галлонами и стоит очень дорого, ja?

— О да, — ответил Шевановски, утопавший в мягком сиденье. — Но разве не все прекрасные вещи стоят очень дорого?

— Согласен.

Они ехали на север по Пятнадцатой федеральной трассе. Янтарные отблески придорожных фонарей скакали по капоту. Туда же, на север, направлялся огромный караван больших грузовиков, и порой какой-нибудь безумный водитель, поравнявшись с «мазерати», начинал газовать, словно приглашая устроить гонку. Однако Эрик за рулём был твёрд и рассудителен, не проявляя ни малейшего интереса к состязанию, которое «бора», несомненно, выиграла бы.

— Приятный вечер! — сказал великий человек. — Я очень волнуюсь, Эрик. Как я ждал его!

Эрик кивнул. Они опаздывали. Когда час назад Эрик подъехал к белокаменному особняку Шевановски на Сисеро-Сёркл в Беверли-Хиллз, у дверей его встретила высокая худая женщина в синем деловом костюме. На вид ей было почти столько же, сколько и самому режиссёру, а ещё она носила парик, по виду которого сразу можно было догадаться, что это парик. Женщина сказала, что мистер Шевановски ещё не готов и придется подождать его в гостиной. Ожидание в просторной комнате с витражными окнами и фотографиями и афишами старых фильмов на стенах затянулось на час с лишним. Потом появилась та же женщина и сообщила, что мистер Шевановски приносит извинения за задержку и просит Эрика пройти в гараж, осмотреть машины. Гараж, который соединялся с домой крытой гравийной дорожкой, выглядел безупречно, а все четыре машины были в идеальном состоянии. «Роллс-Ройс Серебряный призрак» оказался роскошным зверем, и Эрик подумал, что такая машина должна стоить не меньше четырёх миллионов американских долларов.

Женщина, так и не назвавшая своего имени, оставила его одного.

До того Эрик наслаждался знакомством с Голливудом и посетил все его достопримечательности: Аллею Славы, Китайский театр Граумана, битумные озера Ла Бреа, Чашу — символ Голливуда, а также Санта-Монику, пляжи Венис-Бич — посмотреть на роллеров, и Малибу — посмотреть на сёрферов, и, кроме того, съездил на туристическом автобусе в Беверли-Хиллз. Он отыскал клуб «Плейбой» неподалёку от «Холидей Инн» в Сенчури-Сити, но был разочарован, посчитав, что выглядит чересчур броско в своём смокинге. И никто здесь не носил аскота, хотя Эрик был уверен, что все голливудские плейбои должны одеваться именно так. Впрочем, не важно. Публику развлекал прекрасный певец Мел Торме, а потом выступил барабанщик Бадди Рич с хаус-группой.

Наконец в гараж вошёл великий режиссёр в сверкающем сером костюме, чёрном галстуке и тёмно-красном берете на белоснежной гриве. Он шагал медленно, ощупывая дорогу тростью.

— Мой мальчик, мой мальчик! — сказал он, с похожей на гримасу улыбкой. — Как вам здесь? Нравится?

— Чудесно.

Несколько минут они обсуждали историю автомобилей, пока Шевановски не признался с некоторой грустью и в то же время надменностью:

— Мне крайне неприятно, что я не могу собираться быстрей, даже когда одеваюсь с помощью Лауретты. Я хотел быть сегодня в лучшем виде. Вы не поможете мне сесть в машину?

Эрик бережно уложил Шевановски, весившего меньше сухого листочка на балканском ветру, в «мазерати», и они тронулись.

Чуть более двух часов спустя Шевановски закряхтел и заёрзал по сиденью — вероятно, от неудобства. Следуя его указаниям, Эрик вёл машину по узкой дороге, окаймлённой с обеих сторон лесом и впереди не горело ни одного фонаря.

— Немного дальше, — пояснил Шевановски. — Дорога должна уйти вправо, а ворота Бутби обещал открыть. Если не открыл, мы увидим вокруг много людей, болтающихся без дела.

Однако железные ворота оказались открыты и дорога продолжала подниматься всё выше среди густого леса. Она петляла и петляла, а потом вдруг за поворотом замигали огни, высветив несколько припаркованных легковых машин, два фургона и людей, разгружающих реквизит.

— Вот и «Уистлер»! — тихо проговорил Шевановски, в голосе которого Эрик уловил что-то похожее на ностальгию.

Это было самое подходящее место. Что тут ещё можно сказать? Когда Эрик остановил машину рядом с грузовиками, у него возникло ощущение, что над лесом поднимается ряд чёрных искрошенных зубов.

Вероятно, кое-где ещё сохранилась крыша. Люди внутри водили фонариками из угла в угол, и лучи света пробивали тёмные квадраты окон, цепляясь за осколки стекла. Единственная оставшаяся башенка поднималась к пологу леса и сама со временем могла превратиться в дерево. Каминные трубы обвивал плющ. Часть отеля словно бы растаяла.

— Класс! — восхитился Эрик. — Совсем как в Латвии, Хорватии или Румынии.

— Да, класс, — согласился режиссёр с долгим, тяжелым вздохом. — Это счастливый уголок моей юности. Убежище вдалеке от всех забот. Для многих из нас. Юность Голливуда. Бог мой, ещё минута — и я совсем расклеюсь! Поможете мне выбраться?