Как и на Новолазаревской, столкнулись со следами ветровой эрозии, которая здесь заявляла о себе с ещё большей силой. Среди наших станций на побережье район станции Молодежная славится самыми сильными ветрами. Скорость ветра здесь достигает зимой 60 метров в секунду! Диориты, граниты, гнейсы и другие твердые породы высверливаются и обтачиваются ветром до такой степени, что, иногда встречая огромный камень, похожий из-за дырок на сыр, веришь в то, что это не кусок дерева, изъеденный термитами или осами только потому, что здесь нет ни дерева, ни термитов, ни ос, а одни камни. Слои слагающих скалы пород отпрепарированы так, что похожи, иногда, на неровно сложенные доски, где выступающие «доски» — это слои с большей твердостью, а утопленные с меньшей. Там же, где на поверхность выходят однородные гранитные породы они вылизаны ветром до состояния округлых шарообразных поверхностей. Жилы во вмещающих породах тоже, как правило, препарированы. Если наполнение жилы тверже окружающей породы, то она выпирает из нее, а если мягче, то углубляется, образуя канаву. Здесь же я впервые увидел прекрасные образчики дресвы: россыпь осколков сильно выветрелой породы, имеющих вытянутую иглообразную форму — действительно похоже на вытянутые полусгнившие куски трухлявого дерева, валяющегося, где-нибудь в лесу средней полосы.
Потратив более двух с половиной часов на изучение всех этих чудес мы вернулись на станцию, где нам предстояло помочь повару Жене подготовить обед и накрыть столы. Здесь мы услышали от Наиля радостное известие, поступившее от руководства экспедиции, что всех, кто не нужен для консервации станции отправить на борт «Федорова». Вертушка должна прилететь за нами в пять часов вечера. Остальных же заберут завтра, после чего мы продолжим наше движение на восток, в сторону Мирного. Наиль было кинулся к самому первому рейсу, подняв среди нас легкую панику, но его быстро успокоил Киселев, попросив ждать его команды. Ближайшие рейсы будут с подвешенным грузом и без посадок, а мы свободны до 5 часов.
Закончив с послеобеденной уборкой в столовой и мытьем посуды, решили все же сходить на местное кладбище. Но не были уверены, где оно. Наилю делать было нечего, и он вызвался сходить туда с нами. Мы переоделись и двинулись в дорогу. Сразу от станции Наиль взял бодрый темп и шёл впереди. Но как только мы вышли на ледник, он притормозил и дал нам с Денисом вырваться вперед. После этого я поверил, что он действительно специалист по выживанию. Чтобы не попасть в трещину во льду, лучше всего пустить вперед пару лохов, а самому идти за ними вслед. Когда мы были еще метрах в 200 от столовой, прилетел вертолет и мы, было, ринулись обратно, но вертолет сбросил груз, взял другой контейнер и улетел на «Федоров». Мы после этого решили больше не дергаться и идти спокойно по намеченному маршруту. Наиль же подумал и решил вернуться на базу, а вдруг вертолет все-таки прилетит раньше, а он на Гранате. На наше счастье нам встретился Юра Мизин, возвращавшийся из рекогносцировочного маршрута, в который он направился сразу после обеда для проверки слуха, что кто-то из полярников видел на берегу императорского пингвина, или «императора», как здесь принято их называть. По словам Юры, увидеть императорских пингвинов на континенте антарктическим летом, очень необычно, т. к. в это время года они откочевывают в открытое море, где и дрейфуют вместе с отколовшимся припайным льдом. С Мизиным мы и пошли на Гранат. Дошли до кладбища минут за 30, а большой, около 10 метров высотой крест, сваренный из стальных труб и стоящий на возвышении, мы увидели издалека. Поднявшись к кресту, мы обнаружили у его подножия пятнадцать, а может и двадцать могил. Могилы представляли собой саркофаги, сваренные из толстых 3–5 мм стальных листов, установленные на сложенных из каменных глыб основаниях. Умерший укладывался в такой саркофаг, который заваливался по периметру камнями и оставлялся навечно на ледяном континенте. Копать могилы в гранитных скалах практически невозможно, поэтому выходят из положения таким образом. В условиях низких температур и влажности тело мумифицируется и останется в таком состоянии на сотни и тысячи лет, если, конечно, климат в Антарктиде не изменится. Над некоторыми саркофагами стояли гранитные или мраморные плиты пересланные или привезенные родственниками и друзьями погибших. По возрасту это были в основном молодые люди 30–35 лет, однако встречались и те, кому было больше 50. Хоронить здесь начали с начала строительства станции в 60 гг. Кроме саркофагов с телами, под крестом стояло два камня на постаменте: большая глыба молочно-белого кварца и примерно такая же глыба гранита. На каждом из камней установлены дощечки с несколькими именами, а под самими же глыбами никого нет. Как нам объяснил Юра, один из камней установлен в память экипажу пропавшего вертолета, которого так никогда и не нашли. А второй, в память о четырех полярниках которые возвращались на ГТТ в пургу на станцию, сбились с пути и упали с обрыва барьера в океан. Их тоже не смогли поднять со дна. Отдав дань памяти погибшим полярникам, мы допили свой коньяк за упокой их душ и отправились в обратный путь.
Как и везде в мире, здесь в Антарктиде, жизнь и смерть тесно соседствуют. Только мы перешли на другую сторону кладбища, как обнаружили парочку линяющих пингвинчиков, которые за могилами прятались от пронизывающего их не защищенные пером тела ветра. Они не сильно нас испугались, а когда мы отошли подальше затеяли небольшую драку за более выгодное укрытие от ветра. В нескольких десятков метров от кладбища начиналась гранотитовая жила, буквально набитая гранатами. Гранаты были небольшие, тёмно-вишнёвого цвета. Думаю, это были альмандины, хотя и не уверен. Ювелирного качества гранатов среди них конечно же не было, но мы набрали много симпатичных образцов с обильными прослойками этого минерала.
Возвращаться решили другим путем, вдоль берега, в надежде увидеть Императорского пингвина. По дороге встречали разрозненные стайки аделек. Кроме того, попадалось очень много металлического мусора и брошенного оборудования. Это были железные бочки разного размера, какие-то огромные емкости, большое количество тросов, крепеж, какие-то брошенные трубы и трубопроводы, линии электропередач, выходящие неизвестно откуда и идущие неизвестно куда. Металлические опоры, высокие радиоантенны, для измерения каких-то геофизических полей и многое другое, чего мы даже и определить не смогли. Изредка, к металлическому мусору примешивался мусор деревянный в виде бревен и досок, а также пластиковый, в виде теплоизоляции. Но этот материал в условиях Антарктиды быстро разрушается и уносится ветром. Некоторые участки станции Молодежная, которая раскинулась на огромной для полярной антарктической станции территории в несколько гектаров, напомнили нам Зону из повести братьев Стругацких «Сталкер», а каменистые участки, которые мы посетили, сильно смахивали на поверхность Марса, какой она нам представляется. Коль скоро я коснулся размеров Молодежки, то следует отметить, что это была самая крупная из наших станций на Антарктическом континенте. В лучшие годы население станции доходило до тысячи человек. Летом вечерами люди ходили в гости друг к другу, дружили домами (бараками) и давали названия улицам, где стояли их дома в честь мест, откуда полярники были родом, или в честь каких-то исторических личностей. Сейчас эта станция выглядит брошенным забытым посёлком, с холодными мертвыми домиками, с которых постепенно слезает, когда-то яркая краска. Теперь пальму первенства на этом ледяном континенте держит американская станция Мак Мердо, где зимует до тысячи человек, а в сезон население ее достигает, как утверждают знающие люди, даже трех и более тысяч человек. Эдакий маленький антарктический городок, по сути дела. Рассказывают, что в 60-х годах американцы смонтировали здесь небольшую атомную электростанцию для обеспечения своих полярников светом и теплом. Что с этой электростанцией произошло и функционирует ли она сейчас, мне не известно, и никто не смог с уверенностью сказать, кого бы я об этом ни спрашивал. Другой интересной особенностью американских станций является то, что на ней, кроме гражданского персонала, проходят службу военные, коих здесь большинство. При этом, в отличии от наших традиций, на станциях работают и служат на равных как мужчины, так и женщины, и никакой дискриминации не наблюдается. Обычный срок зимовки у них — полгода.
