— Да я в душе не ебу! — рявкнул в ответ. — Дыхалку береги! Патроны еще есть?

— В рюкзаке! — выкрикнул Пашка. — Остановиться надо!

Вспышка «слуха» слева в метре и только благодаря скорости бега разминаемся с тварью. Та проносится за спиной и только шелест лапы у моего затылка обдувает холодом страха. Пашка бежал позади, но чуть сбоку, поэтому ему повезло.

Разворачивался я, гася инерцию скольжением по асфальту. Калаш навскидку и стрельба от бедра — промазать с двух метров, даже по полупрозрачной мишени, никак невозможно.

Пули рвали плоть твари и, скорее всего, я всё же попал во что-то жизненно важное. Вывалилась из скрыта тварь уже мертвой и таки да, не человек это, ни сейчас, ни когда-то до. Что-то насекомообразное, абсолютно никаких человеческих черт не имеющее.

— Вот же ж, — выдохнул я «слушая». — Ходу, Паш, ходу!

По взгляду друга было понятно, что разум у него практически отключен. Только паника уже вот-вот готова ворваться в сознание и вымести оттуда малейшие проявления критического мышления.

Пощечина, тяжелая, с оттяжкой, пришлась, как никогда кстати. Осмысленное в глазах появилось сразу, а следом даже толика злости. Её, правда, он погасил тут же.

— Соберись! — взгляд ему в глаза и попытка надавить, как это делал отец.

Только вот у меня сейчас получилось что-то совсем другое. Паша вздрогнул, а взгляд стал каким-то стеклянным что ли.

— Всё четко, — отрывисто кивнул он и приподнял ладонь к глазам. — Реально джедай, мать его.

Если парой секунд ранее руки его дрожали, как листья на ветру, то после моего «давления» всё это пропало. Собранный, серьезный и без лишних эмоций, которые будут лишь мешать. Ля! Кто бы меня так встряхнул!

— Километра четыре, Паш, — короткий кивок в ответ. — Там должны быть еще вояки.

— После полноценная зона, — выдохнул он. — Если такие же твари будут, шансы сильно стремятся к нулю. Их банально не видно.

Речь друга заставляла морщится. Четкая, без дрожи и серьезная.

— Я, — сглотнул, не зная, что сказать. — Постараюсь.

— Не старайся, — медленное покачивание головы. — Делай.

Секунда, чтобы всмотреться в глаза друга и увидеть серьезный взгляд, казалось бы, совсем не двадцатилетнего парня. А после из его груди вырывается костяное острие и тело Пашки отрывается от земли. Вспышка «слуха» срабатывает только-только и тварь, та самая, здоровенная, проявляется во всей своей ужасающей красе.

Я вижу, словно в замедленной съемке, как в гримасе боли искажается лицо друга. Чувствую, как окружающие метров триста вспыхивают в сознании с четким местоположением всех тварей. Их было много. Десятки? Возможно. Ощущаю их эмоции и голод, вперемешку со злобой, последняя накрывают с головой и меня.

Четкие движения, выверенные и быстрые, когда приклад упирается в плечо. Отстранённо наблюдаю, как тело друга детства отбрасывается в сторону и летит, словно тряпичная кукла. Всё внимание твари направлено теперь на меня. Её передние лапы подгибаются, когда пасть, открытая в реве, со скрежещимися хелицерами, медленно приближается. Десятки небольших глазок горят ненавистью и сосредоточены четко на мне. Желание твари сожрать и переварить именно мою плоть сильно, как никогда.

Ниже!

Траектория направленного ствола совпадает с открытой пастью твари и плавное нажатие на спуск подствольника отправляет ВОГ не просто ей в рот, но в глотку. Залетая внутрь, как можно глубже, пока преграда на пути не заставляет гранату взорваться.

Тварь так и не прервала своего движения по направлению ко мне. С тем лишь различием, что взрыв изнутри наружу практически не вырвался: хитинистое тело не позволило. Зато разорванные внутренности, вместе с содержимым утопленной в корпусе головы, означали мгновенную смерть.

Два шага в сторону и отвернуть голову. Мертвая туша вгрызается в асфальт в считанных сантиметрах от меня. Толика сожаления, когда мысли касаются Пашки: с такими ранами не живут.

Рассеянно отмечаю, как после смерти здоровой твари, более мелкие разом, сначала застыли без движения, а после накинулись друг на друга. После, всё-таки пересиливаю себя. Шаги, а после бег трусцой и вот он передо мной: Климченко Павел Сергеевич. Стеклянный взгляд в небо и раскуроченная грудная клетка, с осколками ребер и позвоночника.

— Легкого тебе посмертия, Паш, — сжимая челюсть до боли в деснах, шепчу я.

Глаза на миг, на долю секунды закрываются, но скорби дольше позволить себе не могу. Лишь наклоняюсь чтобы прикрыть его глаза, прощаясь, тем самым, окончательно.

Вакханалия вокруг это то, во что превратилась местность после смерти здоровой твари. По всей видимости она была королевой, или, там, маткой, что полностью контролировала их поведение. Сейчас же оковы контроля исчезли, и мы имеем то, что имеем. С одной стороны, это огромный плюс, ибо я стал ощущать их всех. Та вспышка с увеличенным радиусом восприятия сошла на нет и сейчас всё снова вернулось на круги своя. Пятьдесят метров и только три существа сильно позади. Точнее уже два. Им нет дела до меня и этим надо пользоваться.

ВОГ, последний из имеющихся двух, занял своё место, а наполовину пустой магазин переместился в разгрузка. Целый заряжен и отсечка на количество выстрелов сделана. Палить напропалую позволить себя я просто не могу.

Уже через метров пятьсот чертыхнулся в слух, от переизбытка эмоций: ни телефон, ни Пашкину «помпушку» я не взял, хотя следовало бы. Вернуться? И брошенный назад взгляд, под аккомпанемент скрежета хитина надолго там не задержался. Вся надежда на отряд впереди и на то, что им повезло больше, нежели нам.

Эту часть города я знал достаточно хорошо, но даже так, не мог себе позволить идти напрямую. Была опаска, что на выстрелы сбегутся твари, так что, пока есть возможность, лучше обходить. Пятьдесят метров, много это или мало? По крайней мере пока удавалось обходиться без стычек и это радовало. Правда, вид пустых, зачастую раскуроченных домов, кровь, очень много крови и ошметки тел, откладывались в сознании дополнительными триггерами. Всё это проходило меня насквозь, заставляя раз за разом переживать произошедшее.

Вот кто-то не успел уехать и тела выгрызались прямо через разорванный остов машины.

Вот сточная канава, на дне которой не дождевая вода, но ручейки крови. А чуть дальше перевернутый автобус, с красным нутром, словно сделанным из плоти.

Вот трёхэтажка, внутри которой ощущаются твари. Ни одного целого окна и стойкий запах смерти, который я слышал отнюдь не осязанием.

В какой-то момент я просто замер на месте, не в силах идти дальше. Жилых строений там больше, а значит, и смертей тоже. Оглянулся по сторонам и беспомощно опустил оружие. Калаш повис на ремешках, а я закрыл глаза и поднял лицо к темному ночному небу.

Слишком много мыслей и чувств внутри черепной коробки. Они мешают, сбивают с темпа и заставляют мешкать. Сопереживание к тем, кого уже нет. Переживание того, через что не проходил. Это мешает, пусть и делает человеком. Очень часто такое встречалось еще там, в жизни «до». Когда люди, цепляясь за мертвых, забывали о живых. Нет, от смерти нельзя отмахиваться, но она, как нечто неминуемое, что встретит каждого. Нельзя за неё цепляться, нужно просто знать, что она рядом. Всегда. Особенно сейчас.

Далекая короткая очередь заставила вздрогнуть. Ей вторила другая, чуть короче, а следом сразу два глухих взрыва и тишина. Хм, рев двигателя? Ну, да, обелиск-то не активен. Снова выстрелы? Опять короткие отсечки по два-три патрона, а это означает контроль обстановки в целом. И все эти звуки именно со стороны по направлению к обелиску.

Я не рванул сломя голову в их сторону. Да даже темп ходьбы не увеличил. Просто избавился от лишних мыслей, да сосредоточился на «слухе». Полтора километра, нужно преодолеть всего лишь полтора километра и после как-то не попасть под прицел особого нервного солдатика. А то, если судить по отряду, что вышел на нас, обычных парней срочников там хватало.

Я дошел. Через полтора часа, но дошел.