Но нормально заснуть в поезде не получалось. Может, дома хорошо выспался, чему способствовала удачная операция по делегированию полномочий честолюбивому Моровскому. И начало испытаний пенициллина тоже взбодрило неслабо.

Понятное дело, новому лекарству надо было название. Сначала, как и положено, дал высказаться младшему по званию. Фантазия Антонова зациклилась на цвете вещества. Я подождал, а потом спросил:

— Как плесень называется?

— Пенициллум рубум, — бодро отрапортовал Слава.

— Ну и пусть будет пенициллин — произносится легко, и наукообразно. Сначала хотел пошутить — назвать новое лекарство панацеум, от латинской панацеи. Но потом решил не давить бабочек хотя бы в таком простом деле, как название.

Плюс был еще один фактор. Кто же признается, что я просто боюсь оговориться, если вбитое в кору головного мозга наименование в какой-то момент всплывет.

Так что я развлекался попытками вспомнить всё о торакальной хирургии. Потому что хоть она не совсем мне чужда, но практика намного меньше, чем по животу. А сейчас, в связи с предстоящим лечением Георгия, всё пригодится. Без препаратов нам остается исключительно климатотерапия и прочие минеральные воды с соляными пещерами. И вот эти вот меры, которые, опять же, только с фотографией легкого возможны.

Самое крутое — постановка клапанного бронхоблокатора. В просвет бронха фигачим клапан обратного типа, и воздух наружу идет, а внутрь — нет. Нужный участок легкого спадается, и наблюдатели ждут, что в состоянии покоя там всё заживет. Хорошая штука, но в идеале сильно зависит от гибкого бронхоскопа. А у нас даже жесткого нет. Выход есть — вскрыть грудную клетку и ввести изделие напрямую в бронхиальное дерево. Заманчиво, конечно, но вспомним банду лейб-медиков, предпочитавших просто наблюдать за смертью императора. Хотя и тут не всё потеряно — цесаревич у нас технический, на время, пока не родится мальчик. Есть Михаил, который в отсутствие Георгия займет его место в очереди наследников престола. Сам клапан я видел не раз, ничего там сложного нет. Выбрать материал вместо силикона, который не вызовет некроза и отторжения — вообще не вопрос. Хоть из золота делай. А пробные партии пенициллина у нас уже есть — любое занесенное заражение (все-таки полной стерильности никаким кипячением достичь не получится) — подавим и задавим.

Пока я думал, как мы будем получать доступ к средостению его императорского высочества наследника цесаревича, рука моя жила своей жизнью и нарисовала хреновину, в которой я узнал что-то похожее на ушиватель корня легкого. Не навороченный, а тот, который в пятидесятые придумали наши, а потом всему миру продавали предприимчивые американцы. За патент штатники заплатили чин чином, во всех публикациях писали, что это изделие для хирургии покруче спутника, но баблишко рубили себе в карман.

Ничего выдающегося в этом аппарате нет — он прост, как и всё гениальное. Степлер как есть. Придумать, из чего скобки делать — и нате. Осталось найти механикуса, который по моим каракулям поймет, что это такое. А скрепки из нейзильбера делать, сплава этого — как мусора, купить не проблема.

Так, что у нас дальше? Да искусственный пневмоторакс, который я вспоминал. К этому варианту мы перейдем, если залезть внутрь нам не дадут. Да, не очень избирательно, схлопнем всё легкое, а не кусочек, зато как просто — дырку сделал, и радуйся, одышка ведь не у тебя, а у пациента. Впрочем, там можно и дозированно делать, не доводя дело до цугундера. Профессор Рёнтген, вам в последнее время часто икается? А должно бы. Говорят, в Вюрцбурге очень хорошие вина делают. Надеюсь, скоро попробуем.

Мои размышления прервал стук в дверь купе.

— Открыто! — я убрал зарисовки в папку, завязал тесемки.

Внутрь заглянул мой тезка — Евгений Александрович Тубин. Тот самый бывший городовой, которого Жиган подозревал в шпионаже. Для себя я его окрестил «засланный казачок».

— Разрешите-с? — Тубин зашел бочком, пригладил густую черную шевелюру на голове, пошевелил роскошными, подкрученными усами. Бакенбарды у нового «товарища» Жигана тоже были на загляденье — генералы позавидуют.

— Проходите. Коньячку? — я достал из походного несессера серебряную рюмку, поставил ее на столик.

— С большим удовольствием!

Тубин пил коньяк правильно — не «махая», а по чуть-чуть, смакуя. Явно человек в теме. И рюмку осторожно держит, двумя пальцами, не в горсти прячет. Он точно городовым служил?

Сразу к серьезному разговору не приступили. Обсудили погоду, виды на урожай. Он ожидался в России хорошим, голодать крестьяне не будут. Потом безопасник выложим на столик пару документов, в которых был описан план так сказать оперативных мероприятий сопровождения открытия клиники по лечению сифилиса в Питере. И там было много чего правильного. Визит к генерал-губернатору и начальнику сыскной полиции с целью заручиться поддержкой, анкетная проверка персонала, своя агентура среди сотрудников, пропускной режим. Последнее еще месяц назад начал внедрять я в Москве — Тубин оценил и развил.

— Мыслю, что будет много желающих узнать ваш метод лечения. Это же какие огромные деньги!

Я прочитал о способах защиты помещений. Решетки на окнах, двойные двери с несколькими замками. Конечно, вооруженные сторожа. Которых Тубин планировал вызвать из московских подстанций.

— У нас люди уже проверенные, пущай поработают месяцок, пока я найду в столице надежных.

— Это дело, — согласился я. — Главное, продержаться хотя бы полгода и сохранить секрет лекарства. А там… все равно станет известно, шила в мешка не утаишь. Но основные деньги мы уже заработаем — будет на что развивать сеть клиник по Европе.

— Даже такие планы? — удивился Тубин.

— Наполеоновские — покивал я.

«В Петербурге мы сойдемся снова, словно солнце мы похоронили в нем». Вот же зараза — строчки прилипли и никак не хотят отставать. Хороший способ — произнести надоедливый стишок вслух, но я не помню продолжение. Что-то про черный бархат советской ночи и заводную куклу офицера. Лучше потерпеть, сейчас выгрузимся на перрон, поедем, сниму номер в пристойной гостинице, за неизбежной кутерьмой Осип Эмильевич забудется. А пока — утренний железнодорожный чай с лимоном из гладкого стакана в монументальном подстаканнике с узором из прорезных листочков, и ленивый присмотр за собирающим вещи Кузьмой.

Почему в гостиницу, а не в гости к Романовскому? Ведь приглашал, но я как вспомню этот дурдом на колесах из троих мелких непосед, так сразу хочется, чтобы в ванну, и чашечку кофе, и при этом желательно делать это в тишине. А если чашка кофе, да на балконе номера с видом на Неву? Тут и думать даже не о чем!

Сунул руку в карман и наткнулся на визитницу. Я ведь и с купцами встретиться успел, которые попечительский совет. Заверил их в непреклонности курса, доложил, куда деньги деваются, и как к нам генерал-губернатор относится. Так что платите членские взносы, и будут вам почетные гражданства, нашейные медали, и преференции от власть имущих. Даже если ничего не делать, то жизни Великому князю еще десять лет отмеряно. А если всяких Каляевых от нехороших поползновений отвратить, то и того больше. А отвратить как-то придется. С московскими Романовыми я теперь ой как прочно повязан!

Дмитрий Леонидович встречал лично. Я из окна купе увидел, как он быстро вышел из клубов пара у тормозящего паровоза. Оставил Кузьму с чемоданами, а сам как белый человек пошел на выход с пустыми руками. Вот поэтому я не буду изобретать тележку с колесиками — нечего отбивать кусок хлеба у носильщиков. Раз до такой простой вещи не додумались до сих пор, значит, еще не время.

Романовский прямо засветился от радости, узрев меня. Тяжела, видать, шапка Мономаха. И здание найди, и подбор персонала начни, да и бумаги оформи. В то время как совладелец винишком на югах балуется. Зато у меня денежки. На авансовый платеж, да и так, по мелочи, чтобы соответствовать.

— Поехали, — схватив под руку, потащил он меня к стоянке извозчиков, едва мы поздоровались и я убедился, что Кузьма ничего не забыл в вагоне.