Женщина призвала всех к полному молчанию, закрыла глаза и начала шептать, практически беззвучно, едва шевеля губами. В сполохах единственного язычка пламени ясно различимой осталась только нижняя часть её лица под острым желтоватым носом.

В воздухе явственно повеяло чем-то жутким. Лиц коснулось лёгкое движение воздуха. Колыхнулась штора, небольшой сквозняк, или…

Генрик понял, что не ему одному не по себе, когда рука Яны стиснула его запястье. Мысли тотчас ускользнули от начинающегося таинства. Когда девушке страшно, она инстинктивно хватается за руку мужчины, которому доверяет. Молодой врач мысленно воскликнул: мне доверяет!

Тем временем шёпот Станиславы превратился в едва слышимое шипение. Голова запрокинулась назад, потом безвольно упала к правому плечу. Женщина замолчала. Из приоткрытого рта начал клубиться туман. Или чуть различимый дымок.

Пожилая матрона сдавленно булькнула от ужаса. Пан Войцех предупреждал, что во время сеанса недопустимы резкие звуки, пугающие медиума и духов – возможен эктоплазматический удар, крайне опасный и для Станиславы, и присутствующих. Видно, дама едва сдержалась.

Туман стёк на столешницу, обвил подсвечник. Генрик, пересилив внутреннюю дрожь, сунул в него руку… Туман отдёрнулся как живой! И ничего больше не произошло. Пальцы схватили пустоту.

Пани Томчек прекратила выпускать пар. Пошевелилась, открыла глаза.

- Как вы себя чувствуете? – участливо осведомился теософ.

- Опустошённой… Меня словно вырвало из транса раньше времени.

- Это проделки нашего безответственного гостя, - даже в почти полной темноте Генрик ощутил осуждающий взгляд. – Молодой человек, нельзя так рисковать безопасностью своей и окружающих. Боюсь, вынужден просить вас покинуть нас и не участвовать в последующих опытах.

Пан Войцех взял подсвечник и зажёг свечи в канделябре. Тьма отступила. Он проводил Генрика и Яну в прихожую.

- Сожалею. Тем не менее, приглашаю вас, пан Иодко, в наше теософское общество. Мы пробуем дать рациональное научное толкование наблюдаемым феноменам. Вы желаете объяснить электрическое свечение, обнаруженное вашим батюшкой? Приходите, соединим усилия на благо науки. Моё почтение, пани.

После полуночи Краков словно вымер. Ни уличного освещения – жёсткая послевоенная экономия, ни гуляющих, ни даже ночных грабителей. Некого грабить. Только случайная молодая парочка под зонтиком и лёгкий осенний дождь.

- Ты пойдешь к теософам?

- Не знаю. Вряд ли.

- Считаешь сегодняшний опыт шарлатанством?

- Не берусь судить. Читал, что эктоплазма собирается в фигуры, приобретает форму. А тут – просто дым. Принял бы его за табачный, но запаха нет. Так что не могу понять, мы были свидетелями мистификации или истинного чуда, - Генрик втянул ноздрями влажный воздух. – За представление спасибо, Янина. Только не вижу ни малейшей связи между оккультными опытами и электрографией.

- Пожалуста. И должна тебе сказать – мои родители собираются в путешествие.

- Ты с ними?

- Конечно. Придётся прервать учёбу в университете.

Молодой врач сражённо остановился.

- Надолго?

- Полгода. Может – год. Я оставлю тебе адрес в Варшаве. Пиши, мне переправят.

Генрик убито согласился. Только жизнь начала налаживаться, как треснула главная её составляющая. На что ему благополучие, если Яны нет рядом?

Глава тринадцатая

Украина, 2013 год

Вишнёвая девятка с длинным крылом, шикарное авто по меркам 1989 года, выехала из Донецка на север в сторону Луганска. Дорожный указатель сообщил, что до города Южнокоммунаровска предстоит преодолеть пятьдесят восемь километров.

В магнитоле надрывался «Океан Эльзы», а за окном проплывали картины запустения. По мере закрытия шахт жизнь уходила из провинциального Донбасса. Когда «Жигуль» свернул с луганской трассы в Южнокоммунаровск, и по обе стороны потянулся проспект Забiйникiв, то есть горняков, Игорь увидел картину угасания шахтёрского городка. Где-то теплилась жизнь: на двухэтажках сталинских времён болтается реклама, некоторые домишки подкрашены и подремонтированы, шныряли «Таврии» и их усталые сёстры – выкидыши Волжского автозавода, лавируя меж выбоин в асфальте. Но большая часть зданий пуста, виднелись недостроенные и кинутые. И, понятно, неизменные атрибуты заброшенных территорий – ржавые остовы советских машин, кучи мусора, стаи бродячих собак… Если кто и едет на велосипеде, это не байк, а двухколёсный реликт времён СССР, столь же древний, как и велосипедист. Единственное ограждение чахлых газонов – врытые лысые покрышки. Любой магазинчик обварен по окнам железным прутком толщиной в руку – куда уж субтильным московским роллетам. Если нет решёток – стёкла выбиты, через проёмы видны лестничные пролёты и голые тёмные стены. Почти нет граффити, баллончик с краской тоже денег стоит.

И снова отбросы, горы мусора. Наверно, их сметают только ветер и дождь.

Невольно на ум пришли сравнения. Белорусские Узда, Барановичи, Дзержинск, да и большинство дотационных райцентров Российской Федерации – прямо-таки Монте-Карло рядом с Южнокоммунаровском. Мысли, что в Донецке можно побороться за местный рынок компьютерной электроники, быстро сошла на нет. В том же Курске значительную часть целевой покупательской группы составляли провинциалы, приезжающие в областной центр на день и приобретающие ноутбук в магазинах «Электролайнер», принадлежащих Игорю и Гиви. Трудно представить, что безработные шахтёры задумчиво стоят у прилавка и размышляют: взять ли «Самсунг Атив» или «Хьюлет Павильон». Наверно, и здесь есть обеспеченные люди, но явно не в том количестве, чтобы создать устойчивый спрос.

Интересно, как население из подобных мест может голосовать за кого-то во власти? Разве что за смену лидера, давая новому очень короткий кредит доверия – не дальше следующих президентских выборов.

Павел обнаружился у Дома Культуры какой-то из шахт. Вполне похожий на своё описание – молодой человек лет двадцати пяти в старой осенней куртке, линялых штанах и резиновых сапогах. Естественно, по телефону он не сказал главного. В его облике сквозило безнадёжное уныние. Узкие плечи ссутулены, голова опущена. Даже очки, сползшие на кончик длинного горбатого носа, передавали грусть своего обладателя.

- Павел. Здравствуйте. Вы – Игорь?

- Да. Ведите.

Печальный проводник критически осмотрел клиента.

- Там, где работает наш гаовьянь[1], в этом лучше не ходить.

- Что ж сразу не сказали?

- А вас не предупредили друзья из общества агни-йоги? Ладно, здесь поблизости есть недорогой магазин.

- Допустим, - Игорь поправил на спине небольшой рюкзачок. Действительно, в синей куртке «Найк», джинсах и кроссовках он не выглядел диггером. – Куда потом пойдём?

- На шахту одну. Она в пригороде Енакиево.

Накатило раздражение. Москвич взял парня за грудки и крепко встряхнул.

- Этот мудила настолько крут, что сам к клиенту выползти не может?

Павел трепыхнулся и закрыл руками лицо. Видать, в подобной ситуации получал в лоб и не раз.

- Вы же ничего не спрашивали! Неужели в Донецке вам не сказали?

- Сказали – вот тебе телефон, но лучше туда не ходить, карму испортишь. А у меня желание испортить тебе фасад. Где твой говноянь?

- Он никогда не выходит на поверхность. Принимает людей там. Узнаёт что надо, назначает цену. Всегда просит много, его помощь того стоит. Думаешь сам, согласен ли на это пойти. Снова звоните мне, спускаемся. Можете отказаться прямо сейчас!

Игорь отшвырнул хилого посредника. Много по меркам шахтёрского захолустья – это сколько? Тысяча гривен? Бизнесмены, мать вашу. Особенно стоящий напротив менеджер по продаже оккультных услуг. Краса и гордость любого офиса, начиная с «Хербалайфа».

- Быстро рассказывай, что я ещё должен знать.

Парень залепетал скороговоркой:

- В этой шахте в семьдесят девятом сделали подземный атомный взрыв. Сейчас вроде как радиации нет, но дети у шахтёров рождались с мутациями. Гаовьянь – один из них.