Литмир - Электронная Библиотека

Электрическое бессмертие

Глава 1

Пролог

Российская Империя, 1908 год

Человек нервничал. Он замирал в неподвижности, вглядываюсь на юг, в сторону Вильно, словно пытаясь за холмами разглядеть приближающийся состав. Не в силах оставаться на месте, начинал шагать по перрону, прохаживаясь мимо одноэтажного деревянного здания с надписью Besdany, и снова занимал позицию у рельсового пути.

Станционный жандармский чин, к прибытию варшавского поезда изволивший доставить упитанное тело ближе к свежему воздуху, глянул на пана равнодушными сонными глазами. Рассмотрев, вынес приезжему приговор. Беспокойный мужчина лет сорока, в дорогом пальто, котелке и с тростью в руках явно переживает душевную драму. От бестолкового топтания щёгольские ботинки запылились, как и брючины. Пышные угольные усы завернулись вверх, подчиняясь примеру столь же густых бровей.

К прибытию поезда стемнело, похолодало. Начал накрапывать мерзкий осенний дождик. Жандарм порадовался, что прихватил шинель, изрядно замёрз бы в обычной голубой гимнастёрке.

На перроне тем временем появились трое молодых людей, создав необычное для тихой станции оживление. Один из них, верно – записной весельчак, выломал дубинку и шагал, опираясь на неё как на трость, чем изрядно потешал товарищей. Поравнявшись с беспокойным усачом, кивнул ему, тот отвернулся, не желая отвечать на приветствие.

Поезд возвестил о прибытии загодя, выпустив над верхушками деревьев облако чёрного угольного дыма. Затем из-за леса показался локомотив. Шипящий прерывистый звук паровой машины пропал, утонувший в рёве гудка. Яркие глаза электрических фонарей прорезали вечерний полумрак.

Блюститель порядка обернулся навстречу паровозу. Ещё один день позади. Дождавшись отхода состава, он с чувством выполненного долга двинет домой. Что Малгожата сготовит на ужин – шпикачки или фляки с подливой…

- Пшепрашам[1], пан унтер. Не надо дёргаться. Останетесь целым и дослужитесь до вахмистра.

- Матка Боска! – охнул жандарм.

Пока он рассматривал поезд, двое молодых приблизились вплотную, будто к закадычному приятелю. С фамильярностью старого друга один из них ловко забрал «Смит и Вессон» из чёрной кобуры.

Полицейский принялся лихорадочно соображать. Из оставшегося оружия – шашка на боку. Пудовые кулаки всегда при себе, но против нагана они вряд ли помогут. Посему, говоря откровенно – вариантов нет. Он удручённо опустил голову, не выказывая попытки геройствовать.

Вагоны меж тем замедлили ход. Промелькнули яркие окна, за ними – размытые силуэты пассажиров. Появился вагон без единого стекла. На его ступеньке встал полицейский, скрытый до пояса облаком пара.

У жандарма похолодело внутри. Если перевозится нечто в сопровождении охраны, значит – молодые люди нацелились… Он захотел крикнуть, предупредить, но воронёный ствол сильнее вдавился в шинель. Вопреки натуралистическим наукам, не связывающим живот с шеей, глотку сковал удушающий спазм, горло утратило возможность исторгать какие-либо звуки.

А потом уже поздно кричать. Ближайший к стражнику «пшиятель» обернулся и выстрелил в полицейского на подножке. Шутник с дубиной подбежал к вагону, прицепленному за бронированным, и с силой врезал ей по стеклу. Окно высыпалось, за ним обнаружился взволнованный человек в голубом мундире с серебристыми аксельбантами.

Заметив, что ближайший грабитель отвлёкся, станционный счёл за лучшее ретироваться с поля битвы, где бандиты затеяли перестрелку с сопровождением. Солдаты ответили ливнем свинца.

Не желая испытывать судьбу, бравый воин жандармского корпуса юркнул за угол. Через минуту не выдержал и высунулся – болезненное любопытство оказалось сильнее осторожности.

Молодые люди и пышноусый отпрянули от поезда. У самого вагона с сопровождением мелькнула тень, в горячке пальбы не замеченная охранниками состава. Подобравшийся вплотную человёк резко выпрямился, в разбитое окно влетел предмет размером с кирпич.

От вспышки и грохота унтер на время ослеп и оглох. В лицо шибануло воздушным кулаком, глаза запорошило мелким мусором. Когда протёр их, увидел бандита, ранее опрометчиво принятого за пана, удручённого семейными неурядицами. Усач повалился навзничь, задетый взрывной волной. Его сообщники, не замечая контузии товарища, дружно кинулись в разбитый вагон.

Полицейский до половины вытащил шашку из ножен. Старший из злодиев – наверняка их главарь, лежит беспомощный в пятнадцати шагах. Арестовать его, и повышение обеспечено, с ним – добрая прибавка к пенсиону.

Жандарм тоскливо глянул на состав. С той стороны донеслись редкие выстрелы, крики, стоны, звонкие удары металла по металлу. Он вернул шашку на место и бочком улизнул в тёмный проулок за станционным зданием. Трусость или предусмотрительность, её называют по-разному, выручила многих. Заодно сделала их жизнь бесславной.

О происшествии писала «Столичная молва»: «Ночью 13 сентября[2] на станціи Безданы Санктъ-Петербургско-Варшавской желѣзной дороги произведено вооруженное нападеніе на почтовый поѣздъ. Брошена бомба въ вагонъ воинской охраны, слѣдовавшій за почтовымъ. Убиты жандармъ и четыре конвойныхъ солдата. Пользуясь темнотой, преступники скрылись».

Двумя днями позднее обладатель пышных усов, данных природой, и двухсот тысяч рублей, награбленных в поезде, прибыл в тайное место свиданий боевиков Польской партии социалистичной, неприметную квартиру в доме близ улицы Маршалковской в Варшаве. Звали его Юзеф Пилсудский.

- Поздравляю, друже! – бросился ему навстречу коллега-социалист.

Длинной бородой, высоким лбом и горящими глазами он чем-то напоминал Энгельса, с которым был знаком накоротке и состоял в переписке. Обнял вождя, затем помог снять ему пальто, потяжелевшее от сырости.

- Полно тебе, Йовиш! Лучше скажи, что нового в Варшаве?

- Никаких перемен. После жандармских зверств прошлых лет, ты же знаешь… Но теперь у нас есть деньги! Это многое меняет.

- Точно! – волевой рот Пилсудского тронула недобрая улыбка. – С Божьей помощью русские деньги ещё на шаг приблизили нас к тому дню, когда Польша освободится от проклятой оккупации.

Лидер ППС прошёл в комнату. Скромность её обстановки выдавала, что здесь не жильё, а лишь временное пристанище людей, нигде на территории империи не чувствовавших себя в безопасности и готовых немедленно бежать, если того требуют обстоятельства. Он отодвинул стул от стола, неловко уселся. Названный Йовишем заметил странные движения Пилсудского, всегда очень точного в жестах, уверенного в себе.

- Что с тобой, Юзеф?

- Голова кружится, вижу плохо. Наверно – после взрыва в вагоне. Слушай, ты вроде учился на врача?

Бородач уселся напротив, беспокойно рассматривая лицо старшего товарища.

- Какой я лекарь… Окулистом был мой отец, тоже Витольд Наркевич-Иодко. Умер, царство ему небесное. Зрение по его части, а с контузией и он бы тебе не помог. Вот его кузен, мой двоюродный дядюшка, может – слышали? Яков Наркевич-Иодко. Он действительно знаменит. Ставил электрические опыты. Говаривали, что мог гальваническим током врачевать любые хвори. Жизнь продлевать до ста лет и более.

В тёмных глазах Пилсудского мелькнул интерес, смешанный с недоверием.

- Врут или преувеличивают. А твой отец дружен был с Яковом?

- Напротив. Дядя чурался нас. Заявлял, что очередное восстание не даст Польше свободы, а повлечёт новую кровь. В Минской губернии наши маёнтки рядом стояли, а семьи не общались практически. Мама лечилась у него в Над-Нёмане, так Яков брал с неё как со всех приезжих – рубль двадцать копеек в день. Многих бесплатно врачевал, нас – нет.

Витольд Иодко, среди социалистов больше известный как Йовиш, достал пачку папирос и закурил, угостив Пилсудского. Тот, затянувшись, спросил:

- И как, вылечил?

- Да. Скажу тебе, потрясающе помог. Отец возил её и к губернским врачам, и к столичным светилам. Все разводили руками – с таким живут год-два. Матушка рассказывала, он отвёл её в подвал, опутал тонкими верёвками. Как я думаю – гальваническими проводниками. Потом загудело, застреляло, искры посыпались, чем-то резким запахло. Она сознание потеряла. Очнулась, дядюшка её кумысом угостил, им же отпаивал три дня.

1
{"b":"893588","o":1}