Всю жизнь старался сжимать себя в кулак, сбивать себя в комок, складывать себя без зазоров, склеивать себя по частям, по частицам, сшивать вместе, мечтая рассыпающееся — словно песочное время — неточное бремя плоти — сбить в литой монумент-монолит.
Всю жизнь — собой и собою, себе и себя, дабы казаться, представляться, предъявляться, ся, ся, ся, сам не зная зачем, другим и чужим, а там, после жизни — кем, кому и кого? Ведь по ту сторону и чужое, и другое вроде бы должно раствориться порошком, рассеяться песком, распасться падалью, расклеиться прелью, развеяться пылью, перестать быть. Но как может все, что есть, вдруг перестать быть? Как все сущее может стать несущественным, ничтожным, ничем? Как это возможно? Возможно, свое и чужое быть не перестают, а продолжают, но иначе. Иначе, но как? В каком качестве? Что происходит с телом после того, как тело расклеится, развалится, распадется? Снова склеится? Как клей схватится? Загустеет, затвердеет, закостенеет и даже не костью, а уже камнем ниспадет, падет вниз чего? Вниз куда?
Как в этом уходящем «вниз» падающее окаменевшее тело будет изменяться?
А вот как.
Падая, уменьшаться. Падать, уменьшаясь. А потом наконец пасть в какое-нибудь пекло и там гореть в сине-белом, словно газовом пламени, не сгорая. Вечным беспечным огнем гореть, угорать, но не сгорать и не сгореть, а коптиться, коптиться, коптиться…
А то и закипать, поскольку даже в самом мелком невзрачном камне, как в играющем на свету кристалле, живица волнуется в хрупких трепетных капиллярах. Коптиться, соприкасаясь с другими павшими камнями, двигаясь и даже переворачиваясь на другой бок (хотя боков уже не будет, и переворачивать будет кто?), и опять коптиться, коптиться, коптиться…
А потом?
А потом камушком усыхать, катышком усекаться, чернея. А спустя — какое? — время, быть — какой силой? — изъятым и извергнутым из магмы-коптильни и выброшенным — куда? И ждать, изредка вздрагивая, ждать головешкой, угольком, — через пепел и сажу — до пыли, — когда кто-нибудь возьмет.
А там вдруг раз — и повезет: некто двухлетний подберет, неловко поднимет двумя пухлыми пальчиками, уронит, вновь подберет и начнет, старательно пачкаясь, мять и теребить в мокрой от пота ладошке, а затем, что-то вполголоса лепеча-приговаривая, на чем-то белом чирикать черные каракули и искренне радоваться…
ЗРЕНИЕ 4
… дальше…
… еще дальше…
… все дальше и дальше от гоминидов, которых все больше и больше…
… как можно дальше, уйти в лес — в леса? — отстраниться, отгородиться, отрешиться, от- что там еще?
… все дальше и дальше от гоминидов, которых все больше и больше…
… как можно дальше от загаженных городов, сел, деревень…
… и слушать тихое действо: шепот мха, шорох травы, шелест листвы… шу-шу-шу… и где-то поблизости жу-жу — жужжание жесткокрылых…
… и наблюдать плавное действие хлорофилла, будто насыщать, подпитывать зрачок, не хвастливой пестротой, не обманчивыми кричащими красками, а очевидной истиной — veritas-viriditas — одного благородного цвета, сочетанием его оттенков, сопряжением его тонов…
… все дальше и дальше от гоминидов, которых все больше и больше…
… как можно дальше от загаженных городов, сел, деревень…
… от машин, механизмов, виртуальных устройств, кибернетических организмов — мутанты! мутанты! — от общества, от сообщества, от общественных связей и социальных сетей…
… если недавно был дождь — россыпи кварцевых ожерелий с золотистым проблеском и серебристым отливом, цепочки аквамарина, гирлянды авантюрина, подвески-оливки, сережки-фисташки, кулон-хризолит, все трепещет и все дрожит, дрожь радужных — если на солнце — капель, преломление света, переливание цвета от ультрамарина до охры, возвещающей неминуемо близкую осень…
… о сень изумрудная — из умной руды? из смарагда? — игольчатых гроздей сосны…
… драконовый крап малахита, накипь берилла на лапах раскидистой ели…
… осины блеклый циан васильково подкрашенный еле-еле…
… опаловая седина ольхи, серебристость плакучей ивы…
… узорчатый ильм, вяз в хризопразах, стразах, махровая злость крапивы…
… трепет березовой бирюзы, дрожь тополиного жада…
… нервюры стеблей из нефрита, жилки-прожилки змеевика-офита…
… томно вздыхающий селадон трав-мурав…
… сочный мазок яри-медянки, блеклый подтек празема…
… вкрадчивый вьюн цвета нильской воды, сиречь — говорили когда-то — влюбленной иль обмороченной жабы…
… зеркальце лужицы в перидотовой ряске, как в сказке, в зетиновой плесени, как из песни, назельный муар, окаймление чернозема…
… все дальше и дальше от гоминидов, которых все больше и больше…
… как можно дальше от загаженных городов, сел, деревень…
… от машин, механизмов, виртуальных устройств и кибернетических организмов — мутанты! мутанты! — от общества, от сообщества, от общественных связей, социальных сетей и духовных скреп…
… как можно дальше от цивилизации с ее прогрессом, что ускоряется, уничтожая флору и фауну на своем пути, — и увлекает всю эту цивилизацию к логическому тупику…
… ну и, конечно, рассматривать — бесконечно — растительность, пока еще недорезанную, недобитую — по небрежной случайности? чудом? — вездесущими гоминидами…
… предпочтительнее, на ровном фоне, но не пасмурного, хмуро-свинцового, а светлосерого, чуть печального неба с редкими прорехами не столь зримой, сколь высматриваемой или даже угадываемой голубизны…
… и умиляться…
… только не надо южной знойной лазури: манит без нужды, отвлекает от тихого созерцания лесной морфологии…
… открыть широко глаза и упиваться до упоения пахучим зеленым зельем…
… стволы разного вида: от строгости, прямизны корабельной мачты, горделиво вознесенной к небу, до кривизны пенькового троса, скрученной верви, смиренно клонящейся долу, с разной степенью крени, а также волнистой иль путаной свили, покореженные, сведенные судорогой торсы и конечности: руки-крюки…
… чаще всего как на параде-смотре — рядами, шеренгами, строем — живая стена голых стволов: хоть и понятно, что каждая особь соблюдает дистанцию, держится на расстоянии от соседей, но глаз скользит по плотно сбитому полотну, панорамной фреске без пропусков, без пробелов, как по волне, и лишь едва заметное колебание тона…
… иногда в стороне от других, на лужайке, как в голом поле: стройные, статные, гладкоствольные, самодовольные, а иногда неказистые, даже ущербные…
… горбаты, корявы и кособоки: красивы и вы, сколь трепетны, коль одиноки…
… «застенчивость кроны»…
… кроны-короны разной плотности, разной фактуры, венцы, венки хитросплетенья ветвей и листьев, то скромно матовых, то лощеных, блестящих…
… целые храмы во имя секвиоксида хрома, купола из листьев голых, опушенных или пушистых; с перистым, либо сетчатым жилкованием; формой — овальных, ланцетных, ромбических, яйцевидно-округлых, лопастных, эллиптических; очертанием — резных, зубчатых, городчатых; здесь остроконечных, там притупленных…
… липких — от вожделения? в неутоленной страсти? — на волосистых или войлочных черешках…
… кора тонкослойная, хрупкая, как из папиросной бумаги, из полупрозрачной и шелковистой бумаги с китайским названием «тишью», что в тиши шелушится легко; кора толстая, твердая, монолитно литая, словно панцирь; гладкая, ровная или грубая, шероховатая, испещренная ростром продольных ломано-параллельных полос — морщин, бороздок, а ближе к комлю — близ земли-кормилицы — в старческих трещинах, в архаичных щелях…
… издревле… задолго до появления каких-то древлян и их меркантильных восстаний…
… все дальше и дальше от гоминидов, которых все больше и больше…
… как можно дальше от загаженных городов, сел, деревень…
… от машин, механизмов, виртуальных устройств и кибернетических организмов — мутанты! мутанты! — от общества, от сообщества, от общественных связей и социальных сетей…
