Ты будешь думать максимально четко, формулировать предельно метко, реагировать оптимально прытко. Действовать наверняка. Ты будешь пристально следить за тем, чтобы не потерять время, поскольку оно утрачивается бесследно и безвозвратно; время станет для тебя основным критерием успешной реализации жизненной программы. Ты даже попробуешь сравнить свое время со временем других индивидов, но кроме грубого количественного сопоставления у тебя ничего не получится. Ведь для того, чтобы сравнить их качественно, сравнивающий должен обладать незаурядными возможностями абстрагирования, которые ни одному, ни всем индивидам не под силу. Так и ты не способен подняться над собой, над своей жизнью и своим временем, сравнить их с жизнями и временами других индивидов, а посему говорить о точном сравнении жизни и времени — глупо, наивно, смешно. Абсурдно. Индивидуальное время одного индивида невозможно сопоставить с индивидуальными временами других индивидов, а значит, невозможно свести их общее коллективное время: совместно, совокупно, социально. «Ни под луною и ни под солнцем / время твое с моим не сольется», — сказал китайский поэт эпохи Тан по имени У-Ли-По и не ошибся. По крайней мере — в этом. Цитата покажется тебе забавной, но чрезмерно поэтической, философской, отвлеченной. А времени на отвлеченные материи у тебя нет и не будет. Тебе надо работать с прикладным материалом.

Короче, конкретно и реально.

Вот так.

Ты будешь приравнивать время к денежной массе, ты не будешь тратить его зря. Ты будешь следовать своим установкам точно. Неумолимо, а иногда даже жестоко. Лишь так, объяснили тебе, можно лишний раз доказать бесспорно, безоговорочно и безусловно свои права самому себе и своим конкурентам. Ну-ка, кто у нас самый-самый? Как стать хитрее и проворнее? В борьбе с конкурентами ты будешь в себе самом отметать лишнее, отбрасывать ненужное, отсекать сомнительное. Отрицать то, что эмоционально, сентиментально, чувственно, а значит, то, что способно помешать реализации и даже поставить ее под угрозу срыва. Ты будешь отрицать то, что несуразно, нелепо и абсурдно, то, что абстрактно и отвлеченно. Ты будешь избегать того, что рискованно и опасно (политически и экономически нецелесообразно). Твоя жизнь будет идти так, как тебе представляется должным: уместно, своевременно.

Короче, конкретно и реально.

А как же еще?

Ты будешь жить закономерно и планомерно. Четко и собранно. Ты будешь рассчитывать и расценивать взыскательно, раздумывать и рассматривать скрупулезно. Ты будешь искать избирательно, взвешивать тщательно, выбирать внимательно. Вероятнее всего, ты будешь служить ненужным членом в ненужных учреждениях. Ты будешь трудиться упорно, зарабатывать много, вкладывать стабильно, а тратить экономно. Ты будешь отдыхать прилично и солидно. Иногда, как ты говоришь, «прикольно». Ты будешь одеваться стильно и модно, менять работы, машины, квартиры, подруг осознанно и продуманно. С подругами ты будешь вести себя не особенно активно, но и не пассивно, а одинаково ровно и осторожно, корректно и аккуратно. Ты будешь ухаживать за ними тактично и практично. Схематично. Ты будешь отбирать рационально, принципиально, концептуально; ты выберешь соответственно. Твоя избранница согласится сообразно. Вы сойдетесь взвешенно. Вы будете встречаться цивилизованно, а совокупляться безопасно. Организованно. Вы будете говорить друг другу то, что принято говорить в т. н. обычной жизни, то есть то, что обычно говорится в т. н. телевизионных сериалах и пишется в т. н. социальных сетях. Вы будете говорить: «нормально». А иногда: «прикольно». Вам не придет в голову, что вы говорите и думаете стереотипно, празднуете скучно, развлекаетесь примитивно, «прикалываетесь» тупо и пошло.

Вы будете жить неоригинально и монотонно. Непреложно.

Зато конкретно и реально.

Вы будете жить не беспечно, но обеспеченно. У вас будет все, что принято считать нужным для того, чтобы жить достойно и прилично. У вас будет и то, и се, и другое, и даже иногда это. Да, иногда будет и это.

У вас, наверное, не будет детей.

Вы будете жить разумно и правильно. Так ровно и верно, так ладно и складно, что иногда будет нудно и скудно. А порой — подспудно — даже паскудно.

Во, блин, как!

В зависимости от графика занятости, вы будете заниматься то любовью, то ненавистью, не испытывая ни того, ни другого. Скучно. Тоскливо. Бесстрастно. Без нежности ты будешь гладить (вяло), а она без желания будет сжимать (хило), и ты будешь теребить, а она будет тискать.

Безуспешно.

Безо всякой нужды ты будешь унижать ее, а она без всякой причины уничижать тебя. Лениво. И оба будете гнобить и гнидить друг друга вымученно и выхолощенно. И ждать, когда все это (что это?) закончится.

И вопрошать: «Сколько можно? Ну сколько же можно?»

А можно всю жизнь. И даже потом.

И все так же бездарно.

Хотя про «потом» тебе никто никогда не объяснял.

Вот как…

Ты будешь вопрошать, а это (что это?) будет продолжаться, длиться, тянуться, и не будет этому ни конца, ни края.

Это будет бесконечно.

И, как вы говорите, блин, бесперспективно.

Даже беспросветно.

И страшно.

Даже безнадежно.

И ужасно.

Потому что все чаще и чаще будет нежданно-негаданно накатывать, наплывать на вас, вплывать и выплывать из вас вас ист дас — вас ист, блин, дас? — что-то неконкретное и нереальное, иррационально ихтиологическое: дикое, древнее, дремучее…

И ты, ограниченный материалист и ущербный прагматик, ничего не сможешь поделать.

И никто не сможет.

Никто не поможет.

И тогда, в какой-то момент, ты, взрослевший медленно, а постаревший быстро, вдруг поймешь, что осиротел (папа уже на том свете, мама еще на краю этого, а ты — на чужой стороне). Ты поймешь, что жизнь, которая полна трескучих слов и ничего не значит, как-то прошла мимо. Поймешь, что остался один — один в поле, воя, скуля без конвоя — серый и сирый, один на один против чего-то неопределенного, необъяснимого, неописуемого.

Все будет бледно и серо, туманно, мокро и гадко.

И уже не будет никаких блинов и приколов. Никаких наречий. Никаких глаголов. Никакой речи.

Сущая жуть. Жуткая суть. Распад, сумрачный ад и, как в прорицании Леви-Стросса, печальные трупики…

В какой-то момент ты понимаешь, что понял. Ты понял, что понять можно. Можно понимать отдельные факты и, сравнивая, определять их взаимосвязи; можно оценивать целые явления и, сопоставляя, выявлять их общий характер и даже намечать общую тенденцию. При этом ты не забываешь о том, что подход должен быть не аффективным и, следовательно, тенденциозным, а, невзирая на его извечно субъективный характер, максимально рациональным.

Что говорит тебе рацио? И что понял ты, друг Горацио? Ты понял, что империя гниет на корню.

Ты понял и то, что империя не признает ни сам факт гниения, ни вытекающее из него умирание. Невзирая на все подвижки и потуги реанимировать смертельно прогнившую державу, она умирает. Это не значит, что она, разбрызгивая гной, тут же умрет у тебя на глазах, на руках, на коленях или в объятиях. Это не значит, что она умрет за время твоей жизни или в момент твоей смерти. Наивно соотносить необозримое время империи с обозримым временем индивида, даже если этот индивид — ты сам. Измерь себя сам, говорили древние, и подумай о своих более чем скромных размерах. Оцени свою гниль, добавляли они, сравни ее с гнилью окружающего мира и задумайся. Твоя жизнь неизмеримо меньше ее выживания, ты — быстрая чайка, снующая над медленно уходящим под воду материком (эта романтическая метафора тебе наверняка покажется пафосной и даже патетической, но мы не боимся ни пафоса, ни патетики). Твоя гниль неизмеримо прогрессивнее ее загнивания: империя-материк терпеливо тухнет и смердит, не обращая внимания на торопливо гниющую и смердящую чайку. Твоя смерть неизмеримо короче ее умирания: империя, понемногу умирающая каждый год, день, час, каждую минуту и секунду, вряд ли замечает и уж точно не придает никакого значения тому, что тысячи ее подданных умирают раз и навсегда. Подданные — они и есть под кого-то данные; на них кладут и ставят, садятся и ездят, носят и возят; на их данность смотрят свысока и поплевывают, а они торопливо снуют, тухнут и смердят. Империя не обращает внимания ни на то, как они умирают, ни на то, как они выживают, ни на то, как они рождаются. Ты, как один из них, — не понятно, зачем рождающийся, живущий и умирающий под имперским бременем, — для нее не так уж и важен, почти ничтожен, но все же нужен. Если оставить в стороне и пафос чайки, и патетику материка, для чего ты, родившийся, пока еще живой, но вскоре мертвый, нужен империи? Понятно, что патетическое сравнение не позволяет раскрыть причинную связь между империей и тобой. Даже если вывести его из романтической теории катастрофы: дескать, белая чайка взмахнула крылом над черным мифическим материком — эх! ах! ох! и ух! а материк — бах, и под воду — бух…